Внутренний дворик похож на свадебный торт. Возьмите в руки мотыгу, хорошенько ударьте этот грязноватый мрамор, и вы наверняка натолкнетесь на желтый бисквитный торт, сделанный из яиц, молока и маргарина. Безупречные треугольники вечнозеленых растений окутывают фигурные бочонки, фонтаны превращают хлорированную радугу в мелководные озерца, на дне которых не завалялось и единой монетки. А там, вдалеке, сидит наша неуместная пластмассовая невеста, сбежавшая с верхушки торта на несколько слоев ниже, спершись на кремовую колонну в залитом светом сводчатом проходе, выдыхая дым "Camel”. Она смотрит в пол, но в то же время оглядывается по сторонам.
- Я знала, что это ты, - загадочно произносит она, поднимая голову и туша сигарету.
Для того, чтобы быть Кристен Стюарт нужен особый нюх. Выделяясь среди небольших группок постояльцев гостиницы и туристов в шортах цвета хаки, медленно бродящих по тщательно вычищенной территории, Стюарт не удается спрятаться. Даже если бы она не была той девушкой из Сумерек, в Европе она все равно бы была той девушкой черт-знает-откуда, в черных джинсах и серой рубашке, курящей, сердитой и усердно пытающейся ни на кого не смотреть. Когда ее невидимое личное пространство нарушается моими приближающимися шагами, она лишь слегка приспускает бдительность после представления.
Мы присели возле деревца, только что посаженного в свежее взрыхленную землю, нервный официант принимает наш заказ и стремглав уносится, его язык жестов словно безмолвно кричит: «Я знаю, кто ты!», Стюарт рассказывает о Шоне Пене. Она знает его. Она снялась в его фильме «В диких условиях» несколько лет назад и они только что столкнулись у входа в здание. Она сказала: «Что случилось?» Он выдавил неестественную полуулыбку и сказал: «Гаити». Они попытались задержаться, покурить и поговорить, но через несколько минут защелкали фотокамеры, собрались несколько папарацци и разговор внезапно прервался.
И теперь, от пережитого недавнего волнения, лицо Стюарт пылает от досады. Она морщится от боли, хватаясь за шею. «Я наверное спала в неправильном положении. Каждый раз, когда я оглядываюсь через плечо, боль просто невыносима». (Тем не менее, она продолжает оглядываться со слышимым хрустом, поворачиваясь с гримасой на лице.) Кажется, что сегодня все планеты встали так, что Стюарт открыто и без единой запинки несла всякую чушь обо всем, что достойно ее гнева. Слава – отличная тема для начала.
- Если бы я могла каждый день ходить на работу и чтобы меня при этом не преследовало по пятнадцать долбанных гангстеров, которые пытаются меня сфотографировать и готовые отдать буквально все хотя бы за одно фото… Это ненормально, - говорит она. – Странно, что в Америке славе придается такое охренительно высокое значение, больше чем богатству, счастью и всему остальному. Но это настолько далеко от реальности. И я знала это до того [как стала знаменитой]. Это было настолько очевидным для меня. И я не знаю, почему люди не могут взглянуть на все это со стороны постороннего человека. Мое мнение такое же: все точно так же, как я и думала.
Возвращается официант с чаем со льдом и содовой, извиняясь за то, что прервал разговор, но он хотел бы сообщить нам, что кухня скоро закрывается, и что если мы хотим что-нибудь поесть, нам стоит сделать заказ прямо сейчас. Стюарт вежливо отказывается, помешивая кубики льда в своем стакане прозрачной пластиковой соломинкой. Официант исчезает словно туман.
Дело в том, что она не говорить со злостью. Она не сурова, не подлая, она даже не жалуется. Она будто бы описывает облака или листву на деревьях. Эти вещи просто существуют в этом мире, а она рассказывает о них. Ей скоро исполнится 20 лет. Один фильм, который вышел примерно 3 года назад, сделал ее самой знаменитой подростковой актрисой в Америке, и люди, в два раза старше нее, в своих отзывах пишут, что ей следует чаще улыбаться. Или обуть другие туфли. Или по-другому постричься. И она права. Это все чертовски глупо.
- Они иногда бывают и агрессивными, - говорит она. – Если слава это наиболее благоприятные условия, максимальная позиция, в которой вы только можете себя представить, тогда вы просто самый счастливый человек в мире. Значит, с ними может произойти все что угодно, а вам нет до этого дела. Почему вы должны беспокоиться или переживать из-за знаменитости? Они же знамениты! Я действительно ценю все, что есть в моей жизни, но я не из-за этого занялась актерством.
В перерыве между Сумерками Два и Три, Стюарт пытается ослабить стальную хватку дурной славы, спровоцированной франшизой, играя серьезные роли в маленьких фильмах. Эту стратегию часто применяют актеры, которых захлестнула волна фанатов, но которую нельзя предугадать, как и манию, которая окружает Беллу Свон. Это невозможно спланировать. Это все просто глупая удача. Это щедрый дар людей, одержимых вампирами, которые невольно позволили снять эти фильмы и даже показать их.
В дебютной художественной картине режиссера музыкальных фильмов Флории Сигизмонди, Стюарт берется за создание образа Джоан Джетт в ее ранние дни еще до амплуа панк-рокерши до того как она бросила группу и стала звездой в качестве вокалистки Blackhearts. Любой стилист даже с крошечными творческими задатками смог бы сделать ее похожей на Джетт, но для того, чтобы заполнить образ уже готовой иконы, нужно что-то еще. Для этого нужно играть, и Стюарт делает все от нее зависящее в этом второсортном фильме, насыщенном клишированными мелодраматическими сценами, которые мы уже лицезрели в бесчисленном количестве фильмов на похожую тему. Здесь все держится на настроении, освещении, костюмах и вдыхании наркотиков в режиме замедленного просмотра. Короче говоря, этот фильм выглядит так, будто бы он снят режиссером музыкальных фильмов.
Плюс, это еще и фильм Дакоты Фаннинг. Разодетая и размалеванная под Чери Кюри, она заставляет всех взрослых мужчин, извиваться в своих креслах, покрываясь потом, как Гумберт Гумберт (главный герой «Лолиты» В.Набокова – прим. переводчика) (если им еще повезет вспомнить, что ей недостает одного года до ее сладких шестнадцати). Но Стюарт хороша. Лишь пару минут на экране, и вы уже думаете о Джетт, а не о Роберте Паттинсоне и его любовно оголенных клыках. И это немаленький подвиг, беря во внимание прожорливый захват рынка Сумеречными фильмами, которые одурманили даже этого официанта, – который, кстати, уже тут как тут, – и который топчется на месте с серебряным подносом со свежеиспеченными печеньями.
- За счет заведения! – объявляет он и также быстро улетучивается, словно стрекоза с галстуком-бабочкой.
Но второму новому фильму Стюарт возможно удастся достичь цели. В «Добро пожаловать к Райли» Джейка Скотта она играет Мэллори, уличную нимфетку, стриптизершу, которая танцует на коленях у посетителей, брошенную на произвол судьбы в Новом Орлеане пока с добрыми намерениями не появляется Джеймс Гандольфини и не заставляет ее прекратить заниматься этим дерьмом так, как может только Джеймс Гандольфини. Этот фильм, вместе с "Runaways”, был показан на фестивале Sundance, но именно «Райли» удивил и даже вдохновил всеми любимого Роджера Эберта: «Кто знал, что в ней есть эти нотки? Я открываю значительную новую актрису».
- Это было потрясающе, - говорит Стюарт о Sundance, сердито поглядывая на принесенную тарелку с печеньями, словно это туфля, упавшая с неба. – Это было очень приятно, сидеть перед 300 людей, которые только что посмотрели фильм. Даже больше, чем приятно, если дело касается «Райли», потому что эта девушка разбита. Я не могла избавиться от нее некоторое время. Это было страшно. Самой безумной была возможность поговорить об этом с людьми, которые только что посмотрели фильм.
- Мне было так страшно ехать на Sundance, - продолжает она. – Я думала, что все напишут отстойные отзывы. Мне казалось, что все просто ждали, изнемогали от желания сказать, что мне следует просто вернуться к Сумеркам. И никто не сказал этого. Я столько вложила в это. Я бы умерла, работая над тем фильмом. Поэтому если бы все плохо отозвались, тогда мне стоило бы просто все прекратить. Мне действительно повезло, что эти два фильма отличаются [от Сумерек]. Я выбираю свои работы инстинктивно. Я не могу это планировать. Иначе я бы всегда оказывалась в проигрыше. Все, что я делаю, основано на импульсе. Кто знает, с чем тебе придется соотнестись, а потом соответственно сыграть? Я не могу просто прочитать сценарий и сказать, что он потрясающий, потому что в нем есть роль для меня, моего возраста, все отлично – я не могу жить такой жизнью. Вы понимаете, о чем я? Я не такая».
Вдруг полная пожилая дама возникает возле нашего стола, показывая на печенье: «Оо! Нам тоже такое принесут?»
«Нет», сухо произносит официант, который, кажется возник от того же волшебного взмаха волшебной палочки, что и эта леди.
«И что делает этих людей такими особенными?», улыбается пожилая дама и заговорщицки подмигивает Стюарт, которая снова держится за шею, с легкой гримасой, изучая свой зажатый нерв (или что это там), который помешал ее обычно прекрасной возможности выявлять такого рода вмешательства. Мы пододвигаем тарелку к женщине и ее глаза расширяются. Довольная, она заковыляла от нас, слышен звук хрустящей овсяной муки, поддающейся жадным зубам.
Судя по всему, это послужило благоприятной возможностью, так как темнокожий усатый мужчина в желтом поло, заправленном в элегантно прессованных брюках нервно заламывает руки и ждет своей очереди заговорить. «Извините. Я просто хотел сказать, что я Ваш большой поклонник. Это Ваш агент? Я не хотел вмешиваться, я просто большой поклонник. Привет».
- Спасибо, - отвечает Стюарт, выдавливая из себя убедительную благожелательность, даже слегка улыбаясь.
Мужчина стоит рядом еще пару секунд, маленькую вечность, которая превращается в неловкое положение. Наконец он отходит от нас, почти кланяясь, и возвращается к своему столику. [Позже официант шепнет мне на ухо: «Извините за это. У нас недавно были с ним проблемы». Что он имел в виду, мне не ведомо, но его фраза взбудоражила мою фантазию, рождая всевозможные странные сценарии в моей голове, чтобы заполнить пустое место, оставленное словом «проблемы».]
- По крайней мере, он был вежлив.
- Он был вежлив, - соглашается она. – Он не просил сфотографироваться со мной. Это хорошо, потому что когда они потом идут и выкладывают эти фото на Твиттере, и потом папарацци узнают, где я, и мчатся сюда и все превращается в безумие. Твиттер меня уже просто за****ал. Потому что люди пишут там что-то вроде «Я сижу рядом с Кристен Стюарт», а потом появляются они. Я вижу людей с телефонами и мне так и хочется швырнуть в них этими печеньями. Так и хочется крикнуть: «Убери от меня свой чертов телефон и живи своей жизнью!» Я выхожу из себя. Это словно вы растаптываете чью-либо жизнь, даже не задумываясь об этом. И это безудержно растет. Все сейчас могут сделать это. Купите фотоаппарат и вы уже папарацци; заведите себе аккаунт на Твиттере и вы уже информатор. Это так раздражает.
Мы снова вернулись к нашим баранам, снова говоря об этом. Возможно, сидя здесь под солнцем Беверли Хиллз этого просто невозможно избежать, ведь здесь половина людей знаменитости, а остальная половина просит их о рукопожатии (или интервью). Или о чертовом печенье, черт возьми. Они могут с тем же успехом обнять их.
- Ты когда-нибудь била кого-нибудь по лицу?
- Нет! – говорит она, слегка засмеявшись. – Я ударяла людей, но я еще ни разу не вмазала кому-либо по морде.
- Люди думают, что ты покуриваешь травку.
- Люди постоянно это говорят. Они словно: «Она сидит на игле. Она наркоша».
- Где ты берешь силы, чтобы хотя бы выйти из дому?
- Я включаю режим «На**ать». Иначе…
И это слово повисает в тишине. Иначе что? Кто-то получит по мозгам? Печенья полетят во все стороны? И возникает очевидный вопрос: Так зачем же ты сидишь здесь, слушаешь вопросы и позируешь для фотографий, которые бы иллюстрировали твои ответы? Как ты можешь оправдать свое нытье после того, как принимаешь в этом участие?
- Да, - она помедлила. – У меня еще нет ответа на этот вопрос. Мне кажется, людям хочется, чтобы ты просто не могла нарадоваться своей жизни, чтобы в тебе не осталось места для принципов, чтобы ты потеряла всякое ощущение окружающего мира, ведь ты живешь в чудесной стране знаменитостей. Это то, чего они хотят?
Я пожимаю плечами. Возможно даже киваю.
- Ну, я не хочу быть такой, а они могут продолжать поливать меня дерьмом. Но это просто страшно.
Нет, страшно то, что взрослый мужчина (по крайней мере в два раза старше нее) встал из-за столика, чтобы сказать Кристен Стюарт, что он большой ее поклонник. Извините, поклонник, чего? Предположительно, он имеет в виду фильмы, в которых она снялась – и я думаю, что можно поспорить, что он видел всего лишь пару частей Сумерек – что же он хочет в обмен на свое приветствие? Возможно, историю. Что-то, что можно было бы потом рассказать кому-то другому, и что добавило бы видимую долю ценности и веса его жизни, потихонечку склоняя весы в его сторону. Или что-то в этом роде. Но если бы я оказался на его месте, и если бы он мог услышать, что я сейчас думаю, я бы сказал себе «От**ись». (Ну или что-то в этом роде.)
Но дело в том, что молодая женщина, сидящая за этим столом (за тем самым, с которого исчезло печенье) действительно обворожительна, харизматична, умна и красива. Ясность ее презрения и всеобщего воодушевления от поливания дерьмом заразительно. Она заставляет вас хотеть поддерживать ее. Конечно, над этими фильмишками о вампирах в старшей школе можно поиздеваться легко и довольно часто, но вы лжец (или вашей жизни не хватает определенного легкомыслия) если вас не развлекало хотя бы их ошеломительное старание развлечь.
Но чаще всего, каждый раз, когда она оглядывается через плечо и вздрагивает, вы вздрагиваете вместе с ней. Вам так и хочется, чтобы ее не покидала та энергия, с которой она хватается за подобие подлинности. Да, конечно, она в основном та девушка из Сумерек, сама эта идея выводит из себя, но это факт, за который она, кажется, благодарна. Если «Добро пожаловать к Райли» является доказательством чего-либо, в скором времени она добьется большего. Но конечно, это случится, если мир, наполненный льстивыми официантами, похитителями печенья и туповатых мальчиков-фанатов, заключенных в теле взрослого мужчины, не поколеблет ее силу воли. Ой, да пошло оно все. И я теперь тоже поклонник. Простите. Киньте меня на пылающую груду таких же, как я.
- Да, я действительно веду себя иначе. Я действительно справляюсь почти со всем этим. Единственная моя слабость это излишняя паранойя, когда мне кажется, что все на меня смотрят, хотя на самом деле это не так, - признается она, снова хватаясь за больное место на шее, удерживая себя от вечного желания осмотреться по сторонам. – Раньше я любила гулять и путешествовать повсюду, а теперь я вынуждена тупо смотреть в землю. Иначе, вы привлекаете общение каждые тридцать секунд, что просто невозможно выдержать. Но это не везде так. Я все еще могу много путешествовать. Это не грустно, это просто что-то в этом роде.
- Мне правда нравится то, что я делаю. Просто это другая жизнь, - заключает она, сильнее прижимая пальцами сухожилие над лопаткой. – Я принимаю оборонительную позицию, и наверное из-за этого люди думают, что я никогда не улыбаюсь. Я иногда покачиваю ногой, и люди считают, что мне неуютно. Я понимаю, почему люди считают меня такой отрицательной женщиной. Я не умею притворяться. Я всегда была в себе, очень скрытной. Мне еще нравится писать. Игра, жизнь, писательство: это все одно и тоже. Это почва для размышлений для других людей и для себя самой.
- Часть твоего желания играть, писать исходит от твоей заинтересованности людьми?
- Да, потому что я одна из них!
Кристен Стюарт улыбается. Она наконец-то убирает руки от шеи, поднимает взгляд и улыбается. Никого нет рядом. Ресторан закрыт. Здесь нет никого, кто бы написал что-либо на Твиттере или отправил смс. Кто-нибудь с настоящим фотоаппаратом вероятнее всего сейчас гоняется за Шоном Пеном по близ лежащему вестибюлю. Но, черт меня подери, если эта женщина только что не улыбнулась, а поблизости не было никого, кто бы это заметил. Мы оба оглядываемся по сторонам и молча приходим к выводу, что разговор можно закончить на этой ноте.
- Ну, не буду больше мучить тебя.
- Да, это было ужасно, - говорит она, поднимаясь, чтобы уйти.
Улыбка и шутка? Здесь нет никого, кто бы мог задать себе аналогичный вопрос. Где же этот чертов официант, когда он нужен?
Это белорусская деревня Хатынь. 22 марта 1943 года была уничтожена нацистскими войсками при участии коллабрационистов. Все жители Хатыни были сожжены заживо.
