Она сукана сука, до ужаса выёбистая сука, и - цинизм, злоба, ….,

…..гниль из самого сердца, яд, провокация - всё это прет из нее, как гавно, сплошным потоком, непрерывным и неприкрытым, она даже не старается запихнуть это обратно, чтобы не задохнуться, не захлебнуться, не отравиться. Ничего святого, никакой морали, никакой гуманности, ха-ха, человечность – смешное слово, никого выше, потому что выше только Бог, в которого она не верит. Ей никто не нужен и – она уверена – на ее похоронах вряд ли кто-то бы плакал. Эта сука – она жестока, она жестока настолько, что в цепи ее перерождений наверняка были Брут, Гитлер, Наполеон, в общем – кто-то, олицетворением кого и является слово “жестокость”. И прав был герой нетленного романа, люди делятся на тварей дрожащих и право имеющих, она с ним полностью согласна, да, она бы не пожалела тварей, ни дрожащих, ни молящих, ни рыдающих, ни ползающих и стенающих, ни еще каких. Она живет в своем мире, возведенном на осколках чужой реальности, на боли чужих ошибок, на вытоптанных мечтах, чужих, естественно, а за нарушение только ей известных законов ее мира, она наказывает без права на обжалование, она карает, и мораторий на смертную казнь давным-давно отменен.

А она бывает очень милой. Милой-милой. С открытой улыбкой, добрыми глазами и целой охапкой красивых мыслей, она раскрывает объятия всем, даже не подозревая, что распять ее в такие моменты – всё равно что плюнуть, также легко и омерзительно одновременно, но мерзости не идентичны по своей природе для всех одинаково, вспомнить хотя бы того же Де Сада. Она любит шутить, смеяться и весь мир в придачу. Она верит в людей, в то хорошее, что в них осталось и легко прощает все обиды, следуя наставлениям матери Терезы, гласящие, что за зло мы должны платить добром, нет, она совсем не дура, она знает, как много на свете грязи и всякого дерьма, но упрямо раз за разом повторяет: ”всё еще можно изменить”, несмотря даже на то, что она уже в пижаме. Она считает жалость – достоинством, она робкая, стеснительная, застенчивая и всепрощающая. Она верит в чудеса и обязательно загадывает желание, если видит падающую звезду, или “ 21.21” на часах, она подает милостыню и плачет от вида бездомных котят. А еще она верит в любовь после секса… до секса и во время. Просто – в любовь.

Ее меланхоличная философская сущность проявляется во всей красе во мраке, в темное время суток, то есть. Она любит ночь, ветер, звезды и дождь, любит рассветы встречать на подоконнике, а закаты, сидя на бампере, подперев подбородок рукой, стоящей на колене. Она курит, выпуская дым в темноту, пишет пространные мысли, не фильтруя, не редактируя, а, просто записывая, казалось бы, рвущиеся прямо из сердца строчки – прямо на бумагу, минуя всё остальное. Она не спит ночами, думает над – смешно сказать – смыслом жизни, и хочет бросить всё и уехать подальше, чтобы начать всё с начала. Она хотела бы изменить сознание миллионов, изобрести машину времени и философский камень, найти восьмое чудо света, переписать историю, запечатлеть совершенную красоту на бумаге, будь то рисунок или проза, она хотела бы совершить невозможное или. Просто влюбиться. Она совсем не любит краситься, зато любит депрессивные фотографии, капучино и бродить тенью по городу, промокая насквозь и слушая плеер на полную громкость, получая свою порцию счастья. Она может много говорить, много мечтать и много курить, а может молча смотреть в одну точку, в одну серую невидимую точку, а перед ее глазами будут проноситься вихри ее мира, в котором царит когнитивный диссонанс, бегают фиолетовые лошадки, светит синее солнце, идет дождь из мармеладных червяков и все вокруг как-то бессознательно, но непременно счастливы.

А еще есть маленькая девочка. Совсем-совсем маленькая. Она любит шоколадки и цветные картинки. Она боится вырасти, боится остаться одна, боится одиночества и статуй ангелов. Она мечтает слишком много и не к месту, не слушается взрослых, хулиганит, а потом пугается и просит прощения. Она уже давно бродит в темноте, не видя дороги и не зная конечной цели. Она плачет, то громко, то совсем неслышно, зовет маму, но вот неприятность – мама не поможет, никто не поможет, слишком плохо, слишком страшно и слишком поздно. Она – девочка – всё понимает и осознает слишком поздно, лампочка зажигается, когда над головой светит солнце – глупо и ненужно. Девочка доверчиво идет дальше, хотя прекрасно знает – этот путь не ее, ей нужно обратно, повернуть, остановиться, войти снова в темноту, пока она не найдет свой путь со своим солнцем. Но мешает слишком многое, страх темноты, одиночества, а может, замаячивший вдалеке силуэт мамы…

Все эти девочки, хотя, конечно, не только эти, их на самом деле такая куча, что Фрейд бы плакал. Несчастный старичок не дожил до момента – какая жалость - когда можно этих девочек изучить, такой материал пропадает. Тем более, что все эти девочки – это я.