depressedgirl

Мне жаль людей, которые хорошо ко мне относятся, потому что я их не люблю. И не смогу полюбить. Тот кто сегодня оказался рядом - завтра может больно ударить в спину, и нужно всегда быть настороже, чтобы этого не допустить.
Я не хочу, чтобы меня любили. Чтобы говорили со мной по-доброму, чтобы помогали с чем-нибудь и никогда не бросали. Я не заслуживаю этого, часто обращаюсь апофеозом ненависти и злости, мне может захотеться ранить человека просто так, потому что он есть, и потому, что счастливее меня. Иногда со стороны может показаться, что мне все равно на чувства близких, но в 9 из 10 случаев это так и есть. Хорошие качества, которые есть во мне, слишком общечеловеческие и наблюдаются практически у всех, а плохие значительно препятствуют социальному взаимодействию: перепады настроения, неумение (читай - нежелание) держать обещания при обильной их раздаче, депрессивность и подавленность, раздражительность, кажущаяся большинству провокационной.
Не нужно меня любить. Не нужно меня трогать. Я не лелею мечты держать руку того самого человека, сидя в лесу в палатке под звездном куполом, словно по мановению волшебной палочки это перестало иметь какое бы то ни было значение; то, вокруг чего раньше строилась жизнь, вмиг обернулось выцветшей пустышкой, и когда я вспоминаю ее, в голову приходит один вопрос: "А смысл?". Оставьте меня в покое. Это не тот случай, когда девушка говорит "нет", позадоривая навязчивого поклонника, подразумевая "да", в данном случае, как и всегда бывает с моими репликами, сказанное - значит сказанное и ничто иное, разве только не поменяется под влиянием настроения. Не имея возможности обрести желаемое, я должна жить как-нибудь, и недалек день, когда пальцы будут набирать: "Привет, убежище. Поделюсь и я своей историей. Еле закончил 10 классов и с тех пор ни разу не выходил из дома. У меня нет друзей, с ними всеми и с каждым знакомым я сознательно разорвал контакты, послав их известно в каком направлении. Вот уже четвертый год я каждый день играю в игры, иногда читаю, редко когда выйду на улицу, и то лишь летом, утром, пока никого нет. Я не работаю и не учусь, проживая за счет родителей. Все началось с того, что <…> Не знаю, зачем написал все это, просто вечер располагает к исповедям".
Я слишком отчетливо вижу это. Вот знаете, нас с детства готовят к возможным трудностям, учат, как себя вести при наступлении катастрофы и как решать возникающие проблемы, как общаться с людьми, что говорить парням на первом свидании, но совершенно не рассказывают, как быть, если ты хочешь одиночества. Поначалу эта мысль пугает. "Как же так? Я, наверное, сломанный, не такой, как другие, если не хочу их счастья". Но потом ты просто понимаешь, что это лучший из возможных вариантов. И если бы сам Господь Бог снизошел в эту комнату прямо сейчас и сказал бы: "Я дам тебе то, о чем ты мечтала раньше", я бы попросила вместо этого чувство спокойствия и возможность жить в изоляции. Да, это было бы хорошо.

Почему человек так боится смерти и всего, что относится к ней? Связано ли это с боязнью всего непознанного, что свойственна людям? Однако, многие древние цивилизации воспринимали смерть не как конец пути, а как его продолжение, перевалочный пункт, после которого начнется новое путешествие. Теперь мы склонны видеть смерть какой-то бездной с торчащими щупальцами, рисуем ее в виде скелета с косой, плачем, когда погибают родные и даже незнакомые. Я определенно читала где-то, то ли в книге, то ли в интернете, но надолго запомнила эту фразу: "Ты печалишься об умершей матери вместо того, чтобы радоваться, что она сейчас на небесах ест райские фрукты. Потому что на самом деле ты думаешь только о себе. Ты говоришь "мне будет тебя не хватать". Не дословно, разумеется, но до чего правдиво. Один знакомый рассказывал мне:
- В детстве, когда я узнал, что рано или поздно умру, я упал на пол и заплакал.
- Почему?
- Ну, я испугался.
- Когда это случится, ты не успеешь даже испугаться. И там тоже не успеешь, потому что там ничего нет. Твоего разума нет. Тебя нет.
- Откуда ты знаешь?
- Я предполагаю. По крайней мере, у меня немного больше опыта в общении с другими измерениями. Черная "впуклая" пустая пустота. Сложно представить отсутствие как таковое, потому что даже в двоичной системе счисления 0 воспринимается человеком как цифра, как что-то существующее. Вот же он! Круглый, написанный на бумаге. Кто скажет, что его нет, пусть первым бросит в меня камень. Пустота - это отсутствие нулей и единиц. Но, разумеется, находясь в ней, ты не сможешь об этом поразмышлять.
Они думают, что это неприлично. Я считаю это нормальным. Нельзя шутить над покойниками. Нельзя рассказывать анекдоты из раздела "черный юмор". Само понятие "черный юмор" - откуда оно взялось? Почему он "черный"? Нельзя желать кому-то смерти. Нельзя думать о самоубийстве. Нельзя, нельзя, нельзя, нельзя, нельзя.
Она думают, что это страшно. Я считаю это забавным, ведь не боюсь смерти, не боюсь боли. После вчерашнего случая мне пришло около двадцати новых сообщений. Какая экзотика, как интересно и любопытно! Но когда у тебя подобное происходит со стабильной регулярностью, перестаешь видеть в этом романтику из пабликов про анорексию и страшных медицинских диагнозов, типа "вегетососудистая дистония". Они пишут: "Мы испугались… Ты выглядела так, будто могла умереть". Но даже если, что с того? В жизни полно других вещей, которых стоит бояться: осьминоги (это словно из моего личного бан-листа, и в жизни я предпочитаю называть их "этими самыми"), подозрительные мужчины в темном переулке, потеря сознания в общественном транспорте, потеря себя как личности, по-настоящему безвыходные положения.
А это, это так глупо, что даже не стоит внимания.

— Рассказать о проводниках и диэлектриках, а так же об электростатическом поле идет…
Класс замер в ожидании. Тишина воцарилась в кабинете, при которой можно было даже услышать дыхание соседа по парте. Взгляды были направлены в учебники и тетради. Посмотреть на учителя - вызов, да и зачем привлекать к себе внимание?
" Пожалуйста, спроси меня, меня" - думала я, листая огромный конспект, но не рискуя поднять руку. Поднятая рука говорит об избыточной самоуверенности, ты можешь сделать это и рассказать материал, но зная его не иначе как на уровне Бога, в противном случае сам виноват. Сиди и не чирикай. Нужно адекватно оценивать свои возможности.
- Идет… - тянула время классная руководительница. Внезапно она посмотрела на меня, и, боже мой! наши взгляды пересеклись, - Готова отвечать?
- Да, - чуть слышно сказала я, и вышла с тетрадкой к доске, - Итак… Диэлектрики могут быть полярными (когда центры тяжести заряженных частиц в молекулах не совпадают) и неполярными (когда совпадают). Также в диэлектриках может происходить поляризация - смещение заряженниц частиц в какую-либо сторону, обычно под воздействием электрического поля. Типичные полярные диэлектрики…
- Как ведут себя проводники и диэлектрики в электрическом поле?
Этот вопрос поставил меня в тупик. Хотя бы потому, что я искренне считала, что и проводники, и диэлектрики - это названия одних и тех же предметов. Обнаружить, что это совсем различные вещи, которые еще и ведут себя по-разному, было очень некстати.
- Ну, одни, например… Проводники, которые… Они…
" Думай! Думай!" - кричал внутренний голос. Внезапно я почувствовала холодок в голове, который быстро сменился жаром. Стало душно, и лицо вмиг покрылось потом. Учительница, довольно молодая и красивая женщина, всегда сдержанная и обладающая гнусавым голосом, говорила что-то этим голосом, и по вопросительной интонации можно было понять, что она задает мне вопросы. Я совсем ничего не слышала.
- Да, - ответила я, и недовольное лицо физички свидетельствовало о том, что подтверждение чего-то было сказано невпопад.
Я буквально чувствовала как бледнею, и как кровь отливает от мозга. "Ну вот, сейчас упаду в обморок. Нужно держаться, а то вдруг…" - рассказы о людях, которые теряли сознание в электричках от того, что долго терпели большую нужду, и, в конце концов, справляли ее под себя, сразу всплыли в памяти. Мама рассказывала о таких случаях, раньше она работала в скорой, - "Я, конечно, не хочу сейчас… Но мало ли… Будет неприятно при всем классе".
В глазах потемнело. Я открыла их так широко, как могла, но все равно не видела ничего, кроме черного пространства.
- Мне плохо, - тихо промямлила я, и почувствовала, что начинаю качаться из стороны в сторону.
- Кто-нибудь, доведите ее до медпункта! Надо позвонить родителям!
В классе поднялась суета. Хотелось пить, желательно разбавленный нашатырь, но мне принесли воды. Я бы, наверное, умерла от смущения в ином случае от переизбытка чужого внимания, но пелена перед глазами не давала видеть удивленные и любопытные лица. Пришла медсестра.
- Давление 30 на 0. Надо везти в больницу.
Я очнулась на кушетке медпункта. Платье было чистым, это первое, что я проверила, и единственное, что меня очень обрадовало. В беспамятстве я была не больше трех минут, но казалось, будто бы прошли часы. Приехала скорая. Это были две старые женщины (я уже могла разглядеть их), они шутили между собой и вообще произвели впечатление хороших врачей. Не люблю серьезных медработников, которые смотрят на тебя с выражением лица "какого цвета венок тебе заказывать будем?". Вкололи кофеин, и давление пошло в гору.
Рядовой случай. Бывает. Это не первый и не последний раз.

У круглого сироты без друзей есть шанс начать новую жизнь в незнакомом городе, построив свою безупречную репутацию. Когда умирает кто-то близкий тебе, его разум перестает существовать как в его собственной голове, так и в более глобальном понятии памяти общества. Иными словами, если дерево упало, но никто этого не видел – значит, что в действительности этого не было. Если последний свидетель умер – это наверняка приравнивается к отсутствию нематериального воплощения тех событий, память о которых он нес.
Допустим, мой дедушка был неплохим человеком, быть может, излишне строгим, холодным и дисциплинированном, и все же случился инцидент, забыть который было бы для меня благом, но разве может совесть быть чиста, покуда хоть единая душа о том помнит? Я могла бы сказать: «Послушай, помнишь то-то то-то? Давай забудем», но только больше разворошила бы улей воспоминаний пожилого человека. Когда он умер, я почувствовала облегчение, но ни разу не печаль. Какая отрада для патологического лжеца наоборот, человека, который врет, чтобы показаться нормальным: теперь это будет делаться легче и спокойнее хотя бы на малую долю! Я могу сказать, что у меня не было деда. Что он был, но я совсем не помню его. И уж точно больше никто не посмеет опровергнуть факт отсутствия того ужасного случая. Мне ничего не стоит поверить в новую идеальную легенду. Когда умрут бабушки, папа и мама, что я буду чувствовать тогда? Наверное, мне будет несколько не хватать матери, но возможность жизни с чистого листа стоит смерти всех, кого я знаю, вернее, всех тех, кто знает обо мне что-нибудь, не соответствующие образу того человека, которым я хочу быть – что-то щекотливое, неприятное.
Я не люблю цинизм и эту моду на аморальность, но вряд ли больших душевных терзаний мне составит сделать какую-нибудь глупость, сказать что-нибудь невпопад, на важной олимпиаде сдать комикс вместо сочинения, написать эссе по «Преступлению и Наказанию» с «провокационными и опасными мыслями». Сейчас, когда даже в минуты помутнения рассудка, когда даже после них я не испытаю большого стыда, катастрофического сокрушения, мне все равно. Но детство? Словом, лучше бы его не было.
Не существовало жизни до 12 лет. Что-то во мне изменилось тогда, и из трупа жизнерадостного альтруиста вылезло новое существо с новой судьбой: в слизи, в грязи, нелюдимое, депрессивное, жестокое и вместе с тем склонное к самобичеванию. По канонам жанра я должна сесть в какую-нибудь омраченную грустью позу, приложить ладонь ко лбу и, проглатывая слезы, твердить: «Что же с нами стало?». Но я рада этой внезапной перемене. Почему бы и нет? Есть люди, которым нравится бить других людей, есть люди, которым нравится есть других людей, есть те, кто не мыслит жизни без причинения себе увечий физических, есть те, кому важно причинять себе увечья душевные. В собственном внутреннем королевстве давеча был выпущен в свет манифест «О праве на грусть, отвратительность, злость и другие социально порицаемые черты» и это существенно повлияло на жизнь, собственно, в королевстве.
Отныне моя миссия – стать человеком, и большим, чем любой из тех, кто им родился. Я оплачу любую цену, которую может потребовать эта метаморфоза. Стереть из истории мира свое прошлое и настоящее, перенести тяжелейшие утраты и страдания, не переступив через принципы и не потеряв при этом чести, а если уж и переступить, и потерять, то сделать это с втрое большим чувством собственного достоинства. Вот так! Вот это цель! Доказать что-то самому себе, стать высшим сортом среди первых, и попасть туда прямиком из третьего, сложив к жертвеннику все, что можешь сложить. И это еще без излишнего пафоса и патетичности. Люди с темным прошлым, имеющее за плечами что-нибудь эдакое, напротив, склонны избегать подобных кричащих фраз.
Я, может, глупая, глупее тех, кто изъясняется простыми предложениями, кто вклинился в жизнь и смирился с своей социальной ролью, кто не рассуждает о каких-то смертях и падающих деревьях. А и пусть.

Это смешно: странная легкость вперемешку с тревогой появляются на душе, когда понимаешь, что тебе больше незачем гнаться за общепризнанным идеалом жизни. Достаточно лишь сказать "я больше не играю в ваши игры" - и их хрустальные замки рухнут и разобьются вдребезги, а насмешки превратятся в горсти пыли. Я боялась упасть на дно, боялась признаться себе, что уже там. Но в какой-то момент пришло осознание, а за ним смирение. Теперь я могу сказать: "Да, я задрот, как вы говорите. Да, я проиграла в генетическую лотерею, и живу в человеке, который мне ненавистен. Нет, это никак не исправить. Нет, мне не нужен кто-то, кто магическим образом мне поможет. Потому что не поможет. Нет, я не хочу довольствоваться вторыми ролями. Обо мне никогда не напишут книгу, как бы ни была тяжела моя судьба, ведь много ли вы видели книг, где главный герой - женщина, и где сюжет притом не о любви? Я - ни одной, ведь главное и единственное их предназначение - быть боевыми подругами персонажей, женами, матерями и незнакомыми красотками. И хоть это литература, думаете, в жизни дело обстоит иначе? Нет, и это неприемлемо для меня. Да, моя жизнь ненасыщена. В ней нет приключений и путешествий, в ней нет ничего, что вы называете "настоящей жизнью", и знаете что? И меня это устраивает. Я забьюсь в угол вселенной, что называется "квартира 81", и буду тихо умирать или не умирать, но никто не разушит здесь мою планету, где можно быть кем угодно и делать что захочется. Я думала о любви, о том, нужна ли она мне. Нет, она мне не нужна, ведь она предполагает социальное взаимодействие вопреки желанию и не оставляет даже частицы роскоши и свободы одиночества, но основная ее беда в том, что я не собираюсь исполнять второстепенную роль чьего-то дополнения. Потому что я Раскольников, а не Сонечка Мармеладова. И потому, что к сожалению, верно и обратное, и все думают, что так действительно и есть, что так должно быть - вот почему я здесь, а не за пределами входной двери. Мне не нужна та жизнь".

— Я захотела посмотреть, как это - быть нормальной, не асоциальной, не одинокой, и осталась с ними на мероприятие. Было весело, зря ты ушла, - сказала она. "Нет, не зря" - подумалось мне. Я думаю, что это естественно: побыть одному, когда хочешь быть один. Я не чувствую этого тепла, что многие отмечают, будучи в толпе, напротив, я чувствую только большую пропасть и отчужденность от них.
Я выдохлась и выгорела. Тот душевный свет, что я так боялась потерять, едва заимев, то желание быстро и жадно жить, все это угасло в одночасье, оставив внутри какую-то черную пропасть.
- Это не депрессия, - говорила я маме, - Но даже если депрессия, то она настолько долго со мной, что стала особенностью характера. Я просто человек-осень.
Каждый имеет право быть тем, кем он хочет быть. Этой осенью пришел Раскольников, и он уже не хотел играть в эти игры в "нормальных" и "неодиноких". Он ничего не хотел, шатаясь по улицам в одиночестве с бледным лицом, неделями не ел, и знал, что умрет. Таково было наказание за несоответствие людям сильным по своей теории. Иначе быть не могло.
Зимой был Обломов. Что-то меланхолично-романтическое заселилось в его душе, и спустя недели две после своего "рождения" он "проснулся", мечась, пописывая стихи, будто бы не веря, что его убогого можно полюбить. В ход шли разные выходки, которые буквально кричали: "А так? Теперь я достаточно ужасен, чтобы ты возненавидела меня? Нет? Как же так?". Он умер в конце декабря, оставив только пустоту. После него долгое время никого не было.
Родион Романович вернулся сравнительно недавно. Новая волна ненависти возродила его; этот странный слог написания, эти бесконечные мысли, плохой сон и аппетит, эта слепая борьба против судьбы, которая оборачивается ловушкой – все это вернулось в один прекрасный день как защитный барьер против жестокости, что переполнила квартиру. Но он мне нравится, и мне хорошо быть им.
- Ладно, пусть я не умру. Но ведь должен же быть какой-то исход? Должна же чем-то выйти моя миссия?
Я не знаю, что это за миссия. Спасение себя от всех, оборона границ собственного внутреннего мира, или же это будет что-то большее и значительное, я не могу этого знать, но чувствую: есть смысл в этом страдании. Иногда страдание - это и есть сам смысл, иные люди не могут без него, и даже если я вхожу в их число, что с того? Разве нет у меня такого права? Я говорю: "все наладилось", но почему мне нужно постоянно что-то налаживать, врать, смущаться своего грустного лица? К тому же, оно выражает до того ограниченный спектр эмоций, что окружающие склонны принимать за грусть все возможные мои душевные состояния.
Не знаю, чем завершить, поэтому отрежу именно на этом месте - конец.

Все это бред и сущая околесица. Эти потоки мрачных, тяжелых, самоуничтожающих мыслей. Эти голоса, что слышны в полудреме. Женщина лет тридцати, с черными завитыми волосами разговаривала о чем-то с пузатым мужчиной.
«Сливового. Если пойти… Не знаю, новое что-то. Самое страшное как будто бы пламя. Новое что-то. Ух, хорошо, потому что если нет, то карп в рыбном отделе. Осьминог с этими противными, как их? Совершенно изящно. Я вас люблю, а как не любить? Не люблю.»
И все в подобном духе. Но позже я заснула, болезненно и прерывисто. Нужно сказать, это все напугало меня, как и вид моих ног, и чрезвычайная слабость, я бы даже сказала немощность в пояснице. На какое-то время мне показалось, что результат опережает ожидаемый срок, к тому же, выглянуло солнце и подкрепило мой чуть зародившийся в душе оптимизм. Однако, дома было невыносимо. Мне трудно жить здесь, и одна мысль особенно беспокоит меня. Я ненавижу своего отца. Но я больше не могу сказать ничего, наши с матерью телефоны прослушиваются, почта и личные сообщения в социальных сетях просматриваются, как и смс, и история посещения сайтов в браузере, это ясно как божий день и даже не составляет тайны. Даже этот блог небезопасен. Скорее всего, в доме тоже стоит какая-нибудь система слежки. Нередко было так, что я говорила маме наедине какую-нибудь мысль, ну, совершенно нелепую, просто так. Например, говорила, что теоретически нейтрально отношусь к каннибализму и смогла бы попробовать человеческое мясо. Не систематически, а так, один раз, один кусочек, разумеется, бывший его владелец не должен быть моим родственником и знакомым, а само мясо должно быть стерильно и термически обработано. Я сказала все это совершенно без каких-либо намерений, я даже не уверена, действительно ли я смогла бы совершить описанное, но мы легли спать. Папа приехал домой только этой же ночью. Ночью же в комнате послышались шаги. Я спросонок поняла, что это отец. Он был пьян, оперся руками об мой бок, потом начал шарить по поверхности одеяла, словно что-то искал. Потом он сказал что-то вроде: «В некоторых африканских племенах вождь убивает и ест своих жену и детей. А я так не могу». Я сказала ему, так и не проснувшись: «Тебе что надо? Иди спать». Утром мама сказала, что помнит этот разговор слово в слово. Двоим не может присниться одно и то же, значит, это был не сон. Совпадение? Таких совпадений было предостаточно.
Теперь мне нужно просто подумать, что делать дальше. Ответственность лежит на мне, я должна решить эту ситуацию, никто другой не способен.
Сегодня я вышла на улицу из проклятого дома. Оделась тепло, но ветер все равно заглядывал под пальто. Я ловлю себя на том, что делаю гримасу отвращения, когда выхожу на улицу. Люди оборачиваются в след.
Я покачалась на качелях, дивясь бесполезности и спонтанности этого импульса, зашла в магазин и купила жвачку. Люди вокруг рождают во мне что-то черное, прямо в солнечном сплетении. Не в силах больше выносить этого, я решила вернуться.
Последний рубеж, потом будет проще, потом приспособлюсь. Я смогу. Я не боюсь.

Теперь я знаю, что смогу. Да, совершенно смогу. Пусть слабость физическая твердит обратное, но на сей раз я точно знаю, что должно сделать, и что сделаю все именно так. Сталь не может быть хрупкой. И разве шевельнется у кого язык назвать человека, приложившего столь колоссальные усилия, хрупким? Нужно лишь переступить черту.
Я всемогуща.
Я стану свободной, я освобожусь от сжигающего гнета земных мыслей.
Я уже не здесь, не в этой квартире с облупленными обоями и паркетом тридцатилетней давности, с шероховатыми черными потертостями, прилипающим к голым ступням, с грибком в углах ванной и запекшимся потолком на кухне. Не в комнате с противно-лимонными выцветшими стенами и синими покрывалами на жесткой кровати. Не слышу криков, слез и ударов. Не замечаю грязи, что приносят чьи-то ботинки с улицы, ступающие по ковру, заваливающиеся в постель. Я не вижу этого, а стало быть, этого нет. Я не заинтересована в любви и не обладаю более такой потребностью, все это кажется глупым и лишним. Зачем она сильным людям? Они меняют мир, а не тискают других в своих объятиях.
Мой разум затуманен, он словно бы серого цвета, густой дымкой рассредоточен в черепной коробке, и я осознаю, что впоследствии не смогу припомнить этих дней, что идут сейчас. Но эта серость и дым, это в разы чище, легче. Сейчас мне необходимо выдворить жизнь, откуда-то внезапно пришедшую ко мне, незваную гостью. Не на совсем, быть может на потом… А может быть, и насовсем, если то понадобится.

Я не хочу писать об этом, но пусть будет. Как говорится: коротко о наболевшем. Правда, в моем случае «коротко» получается довольно редко и краткость - сестра чьего-нибудь другого таланта, но не моего.
Пора хождения в компрессионном белье подходит к концу. Осталось десять дней, и с каждым днем мне можно ходить свободной от него все дольше и дольше. Отек спал, и мои ноги стали чудесны, прелестны, восхитительны, и уже вторую неделю бегают каждый день на дорожке. Я знала девушку с потрясающими ногами, и нет, они были вовсе не тонкими, не «идеальными» в понимании подписчиц пабликов про похудение. Не были они и округло-женственными, не были угловато-мужскими, они были просто прямые, без выраженных мышц, но атлетичные, эстетически вдохновляющими, будто сошедшими со страниц медицинских атласов. Три тысячи миллионов худых модельных ног топчут асфальты и паркеты этого мира, и они все меркнут перед человеком с такими гармоничными и, наверняка даже, математически и геометрически правильными ногами. Но вернемся к моим. Проходив в юбках и платьях около полутора месяца, я решилась надеть штаны. Я боялась чего угодно: что не влезу в них, что влезу, но сидеть они будут отвратительно, что удивленно-ехидное «О, посмотрите, она в юбке! Не иначе завтра снег пойдет!» сменится на «Ого! Ты в брюках? Что-то в лесу, видать, сдохло». Но все застегнулось, хорошо село, пошло на занятия, однако не миновало замечания в духе последней реплики.
Яна, честный (насколько честными могут быть булимики) воин похудательного движения, с глазами собак из сказки «Огниво» долго рассматривала меня, стоящую у подоконника в любимых штанах. За это время набежала приличная толпа народу, что принесла шум и гам, но это не помешало Яне бросить: «П..дец ты человек-анорексичка». Все резко замолчали. Десятки глаз повернулись в мою сторону.
Что нужно было сказать на это? Я сильна задним умом, но до сих пор не вижу правильного выхода из сложившейся неловкой ситуации. Сделать возмущенное лицо и все отрицать, будто на суде? «Нет! Я не анорексичка! Я вешу целых пятьдесят три (на самом деле не знаю, сколько) кило и ем! Дайте мне что-нибудь, и я съем это на твоих глазах! Прямо при всех! Видишь?! Я не анорексичка!»? И получить порцию взглядов вроде: «Ага, мы тебе, конечно, поверили»? Лучшая защита, как известно – нападение, и, наверное, нужно было спросить хорошую девочку, почему у нее трясутся руки и из-за зрачков не видно радужки, уж не из-за «Флуоксетина» ли? и куда она постоянно уходит после еды, не в туалет ли часом? и чем занимается там? Но я как истинный страус, тактикой которого во всех случаях жизни является принцип «В любой сложной ситуации прячь голову в песок. Не помогает – беги!», решила воспользоваться первым и сменила тему, спросив о том, нет ли в раздевалке К. и какой урок будет следующим. Толпа разошлась.
Какая противная тема. Не могу поверить, что набираю этот текст. Когда узнаешь, что в мире столько интересных вещей, не связанных с фигурой, похудением, пищевыми девиациями, совсем не хочется снова ходить по ограничивающему кругу, который сам себе нарисовал. Этот круг – стена между тобой и едой, тобой и друзьями, тобой и всем миром, но тобой и тем, каким ты хочешь стать. Круг рассыпался, порвался, исчез. До свидания, Яна.
Ссылки, которые могут помочь начать смотреть за пределы круга: одна, другая (рекомендуется все, но можно нажать Ctrl+F, ввести «голод» и читать все связанное), третья.

О, это был насыщенный день. Все началось с того, что я снова пошла в изостудию, но из-за 8 Марта она оказалась закрытой. Порисовав в сквере Ленина и отморозив пальцы, я набрала однокласснице, ведь домой идти не хотелось, да и погода стояла соблазнительно хорошая. Мы встретились, но толком не гуляли, ей позвонил тот самый ее парень, который был в армии. Разговор длился без преувеличения около часа, и я, слушая их через громкую связь, подумала, что вовсе не хочу ехать с ними на море. Не хочу душным летним днем ошиваться в чьем-нибудь гараже. Не хочу гулять до ночи с толпой пьяных малознакомых молодых людей. Я люблю приключения, но…
- Ты просто боишься, - сказал внутренний голос, - Ты несколько лет сидела дома, и никак не ждала, что новая жизнь просто свалится на голову, предполагала ее приход через 5, 10, 15 лет, говорила себе: «У меня будет все, что я хочу, но к тому времени я должна стать лучше». А теперь просто испугалась внезапности.
- Доля правды в этом есть, - согласилась я, - Но я не боюсь, я просто не хочу. Вспомни, как часто мы мечтали «выползти из дома», делали это, а потом происходило что-то, что загоняло нас обратно. Называй это страхом, называй как хочешь, но я больше не собираюсь наступать на эти грабли. К тому же, тебе известны такие компании. И нам обоим никогда не нравилось в них.
Звук нового сообщения прервал наш диалог, я взглянула на экран своего кирпичика Nokia 6300. Следующим вечером я сидела у ноутбука, снова обуреваемая противоречивыми чувствами.
- Так вот, на чем мы там остановились?
- Мы пишем пост на вьюи.
- Верно. Пришла пора ввести нового персонажа в нашу эпистолярную автобиографию. С. Был, как говорится, «хорошим парнем». Ты помнишь, что год назад альфа-самка класса, жалея меня в моем одиночестве, познакомила меня с ним и уговорила встретиться еще раз. На мои возражения, что мне некогда, что мне хорошо и так, что меня смущает возраст двадцати трех лет, она реагировала снисходительным взглядом, буквально говорящим: «Бедняжка. Мужика тебе не хватает». Как часто мне говорили эту фразу, и как глупы люди, считающие, что какой-то мужчина, волшебно сошедший с небес – есть панацея и лучшее лекарство для любой девушки. Когда люди видят, что мозги ее работают неправильно, то бишь, не озабочены поиском этого самого мужчины, а вместо этого в голове завелись – о, ужас! – мысли, не связанные с браком и семьей, и всем из этого вытекающим, люди начинают беспокоиться за психическое здоровье девушки. И настоятельно рекомендуют… даже нет, прописывают ей Мужика. Я не пошучу, если расскажу, что один из психиатров, дипломированный специалист, которого я посещала, на мои жалобы о проблемах с едой и постоянной депрессии, только улыбался, качал головой, после чего бросил: «Мужика тебе надо бы хорошего». Это немного грустно, когда врачи, от которых ожидаешь иной помощи, советуют тебе такое, даже не прочитав в Википедии статью о бигендерности, состоящую из трех абзацев. И если женская сторона тактично молчит на такие замечания, то зачем нормальному мужику второй? Он только приводит его в замешательство, как и надетые каблуки. Я думала, что это просто как дважды два, в этом нет ничего страшного. Наверное, я слишком либеральна.
- Наверное, ты просто хочешь собрать все психические отклонения.
- Я не считаю это психическим отклонением, и вообще, начистоту, отклонение у меня, разве что, в пищевом вопросе. Но не здесь, просто подумай, что все люди разные, и вопрос, кхм, (как странно это писать) сексуальности сложнее принципа "ключик-замок".
Правда, отвергать сразу такое предложение было бы очень неумно, и я решила все-таки попробовать излечиться таким способом. Попробовать в очередной раз. Я не знаю, наверное, со мной действительно что-то не так, но ни один парень не вызывал у меня желания вести себя так, как ведут себя обычно девушки - ласково и нежно. Я нормально отношусь к парням, естественно, они даже могут мне нравиться, но мысль о тактильном контакте немного отвращает меня.
- И я, кажется, знаю почему.
- Ты Фрейд? Не люблю, когда ты копаешься в моем детстве, в моих воспоминаниях. Чем искать причины и следствия, лучше помолчи и дай закончить. Именно из-за этого неприятия 80% возможных пузырьков с лекарством были отвергнуты мной, а 20% - отвергли сами. Сейчас самое время начать свою песню про «того самого человека» и про то, как я его когда-нибудь найду. Но вернемся к С. Прогулка прошла неплохо и он оказался приятным собеседником. И, самое интересное, тоже посчитал меня умной! В нем было хорошо все, он не пил и не курил, был очень мил на лицо, заниматься спортом, правда, не позволяло здоровье, имел свою машину и вообще произвел впечатление вежливого и порядочного.
- И поэтому ты сегодня не пришла на назначенную тобой же встречу.
- Напоминаю, что с упомянутой встречи прошел год. Целый год ни слухом, ни духом. И когда через год приходит смс с предложением прийти в гости «на чай», где тогда была твоя смелось и дерзость? Нет ничего хуже, чем «пить чай», кофе и вообще пытаться построить эти ваши отношения с человеком, который тебе не нравится. Категорически и абсолютно.
- Недавно кто-то рыдал от одиночества.
- Ты меня позоришь, но вообще-то, да, кто-то рыдал. Но после очередных объятий, от которых тошнило (это было года два назад, и мы «повстречались» три дня, и нет, дело не в физической привлекательности), я твердо решила быть одной сколько угодно, чем с тем, на кого тебе плевать или, что еще хуже, с тем, кто вызывает отвращение. Эти ощущения похожи на… Даже не знаю, на что, наверное это напоминает ощущения обрюзгшего старика, который видит в метро парочку целующихся молодых людей. Он морщится, уголки его губ ползут вниз, он представляет себя на месте одного из тех двоих, и это вызывает у него такую мерзость, которую, кажется, можно почувствовать во рту.
А тот раз… Считай это вечерней меланхолией, которая приходит в гости ко всем романтикам.
- Я не понимаю ни строчки из того, что ты там понаписала. И познакомь уже всех со вторым "я".
- Позже. Пойдем лучше в ванную, опробуем ванильную шипучку.

Однажды, ровно год назад, будучи в больнице и уже готовясь к выписке, я провела обычный день, посвятив его стоянию у окна, сидению на стуле, ковырянию в обеде, книжке на тихом часу, и, наконец, вечерней хандре со стоянием у окна. Однако я всегда любила моменты, когда в подготовке ко сну все собирались в палате, санитарка загоняла нас в постель и запрещала вставать, но было только восемь вечера и ни у кого даже в мыслях не было ложиться. Тогда мы разговаривали о чем-нибудь и смеялись. Меня считали умной, меня вообще часто принимают за умную, то ли от того, что я хожу с серьезным лицом, то ли от того, что часто задумываюсь и молчу, то ли от сравнительно низкого голоса и неторопливого околонаучного стиля построения предложений. Еще меня считали странной, но это уже поголовно отмечается в любых кругах. Например, в больнице я носила полосатые гольфы со сланцами, и считала это вполне удобным, в кармане халата всегда была маленькая складная расчесочка, платок и беруши для чтения, я просила родителей привезти домашних блинчиков и свежих огурцов, в то время как другим привозили конфеты, печенье и мармелад. Под конец я тоже начала вступать в нездоровые отношения с шоколадом, с хлебом, появился аппетит и желание всего и сразу, и это было бы вовсе не плохо, если бы не доставляло таких душевных терзаний.
А пока я почти ничего не ела дней шесть-семь и была бы не прочь постараться уснуть. Полина, девочка с лысой головой, койка которой была смежной с моей, была высокой, медленной и по виду можно было легко определить, что ей давали какие-нибудь седативные нейролептики, но мне было спокойно с ней спать. Несмотря на то, что иногда она складывала на меня ноги.
Они о чем-то болтали впятером, а я уже отходила ко сну, но бодрый голос Сабины раздался во всей палате: «Поднимите руку, кто из вас мастурбирует?».
Я привстала, наверное, с лицом выражающим «Что?». Это становилось все интереснее, и я огляделась по сторонам. Разумеется, никто не поднял руку.
- Врете же, - начала я, - Не поверю, что тут все святые.
- А ты? – спросила Сабина хитрым голосом.
- А что я? Я считаю, что в этом нет ничего криминального. Но если ты говорила про сейчас, то нет, я уже видела четвертый сон, - по палате пошло хихиканье, - Да что, черт возьми? Где я сказала что-то смешное?
- Всем спать! – санитарка встала в арке дверного проема и скрестила на груди руки. На какое-то время воцарилась тишина, но медперсоналу было не до сидения рядом с нами, отбой – это прекрасное время, чтобы выпить по кружке-другой чая с конфетами в своем женском кругу.
Хихиканье возобновилось. Подтянулись даже те, кого, казалось бы, давно отключило снотворное.
- А как ты это делаешь?
- Господи, никак я этого не делаю. Все. Спокойной ночи.
- Нет, расскажи, – не унималась Сабина.
- У Нади спроси, она лучше разбирается в таких вопросах, - сказала я, зная, что упомянутая далеко, в соседней палате, а к утру наверняка все забудется, - Или у Нины, - та находилась еще дальше и прославилась своими рассказами в духе подъездной романтики. Вскоре оказалось, что она беременна, но это совсем другая история.
К утру и правда все забылось, и день прошел как обычно. Я постояла у окна, посидела на стуле, поковырялась в еде, почитала на тихом часу, снова постояла у окна. Когда пришло время чистить зубы и готовиться ко сну, а мой гель для умывания с блестками побывал уже в десятых руках, и был черт знает где, я прогуливалась по отделению и спрашивала у каждого встречающегося: «Не у тебя блестящий гель?». Вернула я его поздно, и у раковины стояла последней. Зашла Сабина. Да избавит меня совесть от описания принципа походов «по нужде» в таких больницах, это был титанический труд, сопровождающийся моральными муками. Я отвернулась, но она была не прочь поболтать.
- Я спросила Надю.
- О чем?
- О вчерашнем.
- Что? Зачем?! – от удивления я выронила мыло и тут же принялась его ловить, - Ну и что она сказала?
- Она походу меня любит. Только никому не говори! Хочешь почитать ее стих? Там про меня.
- Ладно, не скажу. Давай.
«Весна», - подумала я.

Усталая рыжеволосая девушка с отросшими корнями, огромной черной сумкой и в бежевых брюках-клеш вышла из здания изостудии. Она вставила наушники, но так и не успела включить музыку. Сырая земля ароматно пахла, как пахнет только весной, когда снег растает и обнажит сухую прошлогоднюю траву. Большое табло термометра на крыше здания конторы ЖКХ высвечивало «+0°С». «Что за бред, - думала девушка, смотря под ноги и перепрыгивая многочисленные лужи, - Разве может быть плюс ноль или минус ноль? Ноль может быть только единственным». «…И это ты» - сказал внутренний голос, но совсем не обидно, и девушка улыбнулась его шутке.
Через дорогу она увидела две небольшие фигуры. Сначала они показались просто черными, потом приобрели вид двух девочек-подруг, но подойдя ближе, ученица изостудии рассмотрела их лица, и, об ужас, они были знакомыми. Корпус был готов развернуться на 360 градусов, правая нога уже поднята, чтобы начать движение в противоположную сторону, но вакуум наушников сотрясло громкое «Эй! Уже не здороваемся?».
- Да она в наушниках.
- Все она слышит. Ты подойдешь или нет, глухая тетеря?
Пришлось подойти.
- Бананы из ушей вытащи, ага.
- Привет.
- Ты откуда? Из художки что ли?
- Ну, вроде того, - девушка, а это, как вы уже, наверное, догадались, была я, смотрела на забрызганные носы ботинок, не желая встречаться взглядом с главным собеседником.
- Как там Черных? Все пилит тебя? Как школа? – К-на не унималась. Смешно. Тоже на букву «К». Однако, если называть ее по первой букве имени – «А» - это совсем не отразит характера и не произведет нужного эффекта. К тому же, К-ну итак никто не называл по имени.
Есть люди, разговоры с которыми утомляют не меньше пятикилометровой пробежки. Но избежать разговора, как правило, по закону подлости никогда не удается, и только этот человек открывает рот, тебе хочется единственного: чтобы он его закрыл. К-на обладала неприятным, режущим слух голосом, хуже которого мог быть только ее смех.
- Никак. Никто меня не пилит, она наоборот меня полюбила. Нахваливает наш старый класс, а новеньких костерит в своей манере.
Речь шла об учительнице русского.
- Ну да, ну да. Ничего не меняется, - К-на театрально вздохнула, и вместе с подругой они хихикнули, - А ты все так же дома сидишь?
Если бы меня спросили, что я чувствую, когда нахожусь рядом с этой девушкой, я бы не смогла ответить что-нибудь литературнее и яснее, чем слово «баттхерт». В тот момент он достиг апогея, и мне казалось, что моя пятая точка вышла в стратосферу и взорвалась на миллиарды осколков, что теперь летают неподалеку от созвездия Цефея. И если в жаркую летнюю ночь выйти на улицу и посмотреть на небо, можно увидеть несколько новых звезд. Не спешите обманываться, это вовсе не звезды. Это тлеющие куски моей задницы.
Обуреваемая противоречивыми чувствами, я со всеми своими эмоциональностью и мимикой, коэффициент выразительности которых составляет «+0», стояла и смущенно улыбалась асфальту.
- Ну… Сижу. А куда тут ходить?
- А с К. вы больше не гуляете? Вы вроде не-разлей-вода были, – собеседница будто бы нарочно обстреливала словами самые болезненные места. Если предыдущий вопрос только ранил мои корабли, то этот убил все четырехпалубники. Игра закончилась. Нужно чертить новое поле.
- Считай, мы поссорились, - сконфуженно ответила я.
- Да? Почему?
- Ну… Ну, потому что я м..дак, - я сконфузилась еще больше, но подняла глаза в раздражении. К-на снова сотрясла воздух своим отвратительным смехом, но быстро вернулась к моему унижению.
- Да уж, ничего не меняется, я смотрю. Какие патлы отрастила, - это был комплимент совсем в духе К-ной, она протянула руку к пряди моих волос. Несколько лет назад это прикосновение было бы способно осчастливить меня на несколько дней, но сейчас заставило только скривиться и инстинктивно опустить голову поглубже в воротник. Я заметила ее красивые белые пальцы. Но они не вызывали ничего, кроме желания уйти, и никогда больше не видеть их.
- А ты состригла свои, ага. Мне пора, наверное, - внутренний голос кричал «Бежать!», но ноги стали ватными, словно в кошмарном сне. К счастью, девушка, молчаливо стоявшая рядом на протяжении всего диалога, вдруг показала пальцем куда-то за мою спину со словами: «Там церковь что ли построили?».
- Где? – спросила я с неподдельным интересом и обернулась. «Построили» - громко сказано, просто открыли отделение в помещении разорившегося магазина. И тем не менее, я не знала об этом, - Ого, пойду посмотрю.
И я ушла. Шаги, неуверенные от волнения, становились быстрее и быстрее. Я свернула за угол, и выглянула оттуда на дорогу, где по-прежнему стояла К-на. На мгновение мне показалось, что она тоже видит меня. Подойдя к двери «церкви», я уткнула глаза в расписание служб, ища в нем спасение.
Вечер быстро рухнул на городок, и улица опустела. Теперь я шла домой мимо знакомых зданий.

Снова сидели с матерью на кухне. Это было вчера.

— Что со мной не так?
- Почему ты думаешь, что с тобой что-то не так? Тебе говорили об этом?
- Нет. Но я все равно одинока. Никто меня не любит. Наверное, нужно что-то в себе изменить.
- Для того, чтобы тебя полюбили, необязательно меняться так, как делаешь это ты.
- Хорошо, я не буду меняться. Я буду просто жить. Почему меня не любят теперь?
- Все заняты самими собой.
- Неправда. К чему тогда это нытье об отсутствии пары, наблюдающееся у каждого второго? Им хочется, не вставая из-за компьютера, найти идеального человека? Вот я. Товар, готовый к употреблению. Возможности безграничны, гарантия до конца наших дней.
- Ты не идеальный человек.
- Ага. Все-таки неидеальный. Ну, что же во мне не так, в таком случае?
- В тебе все так. Просто нужно подождать.
- Сколько ждать?
- Некоторые до старости ждут…
- Ну уж нет! Я не смогу столько ждать, серьезно. Это чересчур. Хотя… я бы хотела быть старой.
- Ты сама раньше хотела и одиночества.
- Да. Потому, что не хотела жить. Хотелось максимально изолироваться и сгинуть в тишине и спокойствии. Хотелось, чтобы никто этого не видел. А теперь я хочу жить. Но не вижу разницы.
- С твоей тонкой душевной организацией… Ты слишком переживаешь из-за К.
- Я не переживаю из-за нее. Мне плевать на нее, на Каплину, на всех, кому плевать на меня. Мне грустно лишь из-за этой закономерности, что все меня бросают, не объясняя причины. Еще до К., а общаться мы начали пару лет назад, я уже пуд соли съела в этом. Когда тебе который раз топчут душу, как-то не особенно хочется раскрывать ее снова. Но нет, ей нужно было внушить мне, что все в порядке, что душу открыть можно, это так легко, ничего не случится. А ОНО СЛУЧИЛОСЬ. Я не хотела ненавидеть ее, но все-таки ненавижу. Дай мне успокоительного, я беснуюсь, видишь? Ненавижу себя, когда рыдаю, мне кажется, это выглядит так жалко и отвратительно.
- Нет, плакать нужно. Если не плакать, так не долго и с ума сойти. Феназепама дать?
- Давай.
- Может быть, с тобой не хотят общаться из-за ориентации?
- А что с ней? Нет, вряд ли поэтому. У меня ведь не выросли рога на заднице, и подбородок не стал фиолетовым. В любом случае, люди, способные отвернуться только из-за этого фактора, и не стоят моего внимания.
- Может и не стоят. У нас в стране на это остро реагируют…
- Но из тех немногих, кто знает про меня, все относятся хорошо либо нейтрально. И раз уж на то пошло… Ладно, не хочу вдаваться в теорию, давай не будем говорить об этом.
- Хорошо. Но за тобой мальчики бегают стадами, а ты их не замечаешь!
- Один – это «стадо»? В кои-то веки случайно поделиться лишней конфетой – это «бегают»? Но я все равно не доверяю им, они покупаются на внешность и больше ни на что. Между красивой и очень красивой выберут последнюю.
- Не все такие.
- И твой муж тому неопровержимое доказательство. Золотце. Заставлял худеть, в то время как сам не мог влезть ни в одни брюки, а сейчас просто тихо едет крышей и ласково прописывает тебе по черепу. Когда-нибудь я его отравлю.
- Да уж. Я из тех, кому не повезло.
- Я тоже из них. Но мне не повезло при рождении, он мой папа. И еще чуть раньше, пять лет назад. Помнишь? Короче, если увидишь живого порядочного «нитакого» парня – лови и тащи сюда. Но только вот их не существует. Я не видела ни одного. И вообще, знаешь, это плохая тема. У нас как-то стены пожелтели на кухне.
Следующие минут пятнадцать я мыла посуду, плиту, стены. Не знаю, зачем я это делала. Иногда ощущаю огромную потребность в уборке, но пока не обосновала этот факт.

"Я вовсе не хочу тебе писать, мне от этого плохо, тошно, противно, тебе, наверняка, тоже. Но мне больше некому. Ни единой душе. А тебе есть. И обида уязвленного самолюбия от осознания этого простого факта подобна тысячи взорвавшихся солнц."
Со мной никогда никто не разговаривает. Быть может, все началось с детства, когда я не желала делиться папиными подарками с другими родственниками. Что в этом плохого? Ведь он привез это мне и только мне. "Эгоистка, " - говорил он, - "Ты эгоистка". Всем с малых лет известно, что кто обзывается, тот сам так и называется. Очень простая и правильная поговорка, но отчего-то взрослые не верят ей.
Мне было слишком мало лет, и я еще не умела пропускать его слова сквозь уши. Он сделал такое лицо, будто быть эгоистом или жадиной действительно катастрофически плохо. Плохо защищать свое, плохо любить себя и открыто говорить об этом, плохо не давать всем садиться на шею. В его глазах я всегда была плохой.
Пожалуй, следующая причина была из серии прыща на пятке. Тогда все были увлечены ICQ, и я столкнулась с общением в еще одном из его аспектов. Когда в диалоге с собеседником воцаряется безжалостная неловкая пауза, я начинаю рассказывать о себе. Обычно это что-то вроде: "Кстати, мне понравился такой-то фильм, а тебе?". Человек отвечает отрицательно, но я остаюсь при своем мнении: "Не знаю, я думаю, он все же неплох". Эта последняя буква алфавита, то и дело проскакивающая в каждом предложении упрямо мозолила мне глаза. Долгое время я считала это существенным недостатком, пыталась строить предложения без местоимений, но не могла полностью искоренить эту привычку.

- Тебе не кажется, что я слишком много якаю? По-моему, это всех раздражает, - обратилась я к К.
- Да нет, я никогда и замечала. В любом случае тебе это полезно для повышения самооценки.
Возможно, это действительно полезно. Я спросила еще двоих, и они ответили то же самое. Но вновь и вновь, стоит мне заикнуться о себе очередной раз, в голове звучит папин голос. «Эгоистка».

Я должна постоянно твердить: «Анорексия, иди к черту!». Если я не буду этого делать – все рискует снова повториться. Я убеждаю себя, что лучше есть и потолстеть, чем не есть и опять стать несчастной. Я перестала отождествлять понятие «поправилась» с понятием «недостойна», но иногда это пересиливает меня; я радуюсь своему чуть похудевшему отражению в зеркале и сантиметровой ленте, показывающей, что все «приемлемо, чтобы жить дальше». Ведь в городе, где нет инфраструктуры, где сплетни о других и самодеструкция – единственные развлечения, не остается ничего другого, кроме как самому наполнить свое существование чем-то или кем-то. К. стала моим смыслом, как и те, что были до нее. Вернее даже не они, а фантазии, воздушные замки, которым не суждено было воплотиться в жизнь. В глубине души я знала, что это невозможно - наши отношения – но не была готова расстаться с мечтаниями. Вторым моим смыслом, который ни разу меня не покинул за годы проживания в этом городе, было ожидание. Я так привыкла чего-то ждать, что не способна насладиться моментом, когда срок, наконец, подходит к концу. Я ставлю новые цели и снова жду как Хатико, живя бесконечным циклом «лето – 1 сентября – день рождения – Новый год – 23 февраля – 8 марта – май – лето». Но и эти цели не являются главными, они лишь отрезки ожидания большого события – переезда в Москву. Пусть ничего не измениться с переездом, пусть случится что-то исключительное, но нет ничего хуже заточения в маленьком городе, обнесенном колючей проволокой, где вход и выход только по пропускам. Этот гнет научил меня не только ждать, но и заполнять пустоту и время. Я или же мое подсознание выбрали просто-напросто худеть.

Это звучит глупо. Однако, дробление времени на маленькие промежутки как бы сокращает большой срок ожидания. Можно жить чередой смены праздников и времен года, но что делать между точками этого цикла? Свои, придуманные точки были необходимостью. Диета проходила в режиме «1 день – 3 дня – неделя – 3 недели – 5 недель – 12 недель», далее, как правило, наступал неизбежный период срывов, но достоинством этого цикла было то, что его можно было запустить вновь. Возникает вопрос: «Почему нужно было именно худеть? Почему нельзя просто отсчитывать дни?». Система штрафов и наказаний, являющаяся частью любой диеты, и экстрим, связанный с голодным состоянием делали процесс отсчета не таким скучным. Похудение стало смыслом, большим, чем К. и что-либо другое. И теперь, когда пришел час отказаться от него, я не знаю, чем произвести замену. Ничто не наполняло мое существование так сильно, как это. И это самое сложное в аутотренинге.
Художественная литература, которой увлекается К., мне противопоказана. После депрессивного Достоевского и истории Обломова и Ольги, я зареклась читать эмоциональные, психически тяжелые романы, дабы не проецировать на себя ту боль, что чувствуют герои. Я слишком близко к сердцу принимаю переживания персонажей, и в такие дни становлюсь крайне неэффективной.
Мне нравится рисовать, но это, как и другие увлечения, не может занять место Главного Смысла. Когда я рисую, мне даже кажется, что оно рисуется само собой, на бумаге отмечаются какие-то аспекты реально существующих предметов. Я не Дали, мне не снятся чудные картины, я ни разу не создавала что-то по-настоящему свое, срисовывая с фотографий, чужих работ, вещей, что физически стоят передо мной в данный момент. Преподавательница по рисунку сказала, что фантазии можно научиться, но для меня просто поступить в художественный вуз – уже из ряда фантазий.
Стихи, песни, разнообразные писульки никогда не были чем-то важным, они просто были.
В последнее время мне очень страшно. Я боюсь, что мы не переедем никогда. Что государство скажет: «До свидания, голубчики. Нам все равно, что вы стоите в очереди на жилье уже столько лет». Меня трясет, когда я думаю об этом.