Однажды, ровно год назад, будучи в больнице и уже готовясь к выписке, я провела обычный день, посвятив его стоянию у окна, сидению на стуле, ковырянию в обеде, книжке на тихом часу, и, наконец, вечерней хандре со стоянием у окна. Однако я всегда любила моменты, когда в подготовке ко сну все собирались в палате, санитарка загоняла нас в постель и запрещала вставать, но было только восемь вечера и ни у кого даже в мыслях не было ложиться. Тогда мы разговаривали о чем-нибудь и смеялись. Меня считали умной, меня вообще часто принимают за умную, то ли от того, что я хожу с серьезным лицом, то ли от того, что часто задумываюсь и молчу, то ли от сравнительно низкого голоса и неторопливого околонаучного стиля построения предложений. Еще меня считали странной, но это уже поголовно отмечается в любых кругах. Например, в больнице я носила полосатые гольфы со сланцами, и считала это вполне удобным, в кармане халата всегда была маленькая складная расчесочка, платок и беруши для чтения, я просила родителей привезти домашних блинчиков и свежих огурцов, в то время как другим привозили конфеты, печенье и мармелад. Под конец я тоже начала вступать в нездоровые отношения с шоколадом, с хлебом, появился аппетит и желание всего и сразу, и это было бы вовсе не плохо, если бы не доставляло таких душевных терзаний.
А пока я почти ничего не ела дней шесть-семь и была бы не прочь постараться уснуть. Полина, девочка с лысой головой, койка которой была смежной с моей, была высокой, медленной и по виду можно было легко определить, что ей давали какие-нибудь седативные нейролептики, но мне было спокойно с ней спать. Несмотря на то, что иногда она складывала на меня ноги.
Они о чем-то болтали впятером, а я уже отходила ко сну, но бодрый голос Сабины раздался во всей палате: «Поднимите руку, кто из вас мастурбирует?».
Я привстала, наверное, с лицом выражающим «Что?». Это становилось все интереснее, и я огляделась по сторонам. Разумеется, никто не поднял руку.
- Врете же, - начала я, - Не поверю, что тут все святые.
- А ты? – спросила Сабина хитрым голосом.
- А что я? Я считаю, что в этом нет ничего криминального. Но если ты говорила про сейчас, то нет, я уже видела четвертый сон, - по палате пошло хихиканье, - Да что, черт возьми? Где я сказала что-то смешное?
- Всем спать! – санитарка встала в арке дверного проема и скрестила на груди руки. На какое-то время воцарилась тишина, но медперсоналу было не до сидения рядом с нами, отбой – это прекрасное время, чтобы выпить по кружке-другой чая с конфетами в своем женском кругу.
Хихиканье возобновилось. Подтянулись даже те, кого, казалось бы, давно отключило снотворное.
- А как ты это делаешь?
- Господи, никак я этого не делаю. Все. Спокойной ночи.
- Нет, расскажи, – не унималась Сабина.
- У Нади спроси, она лучше разбирается в таких вопросах, - сказала я, зная, что упомянутая далеко, в соседней палате, а к утру наверняка все забудется, - Или у Нины, - та находилась еще дальше и прославилась своими рассказами в духе подъездной романтики. Вскоре оказалось, что она беременна, но это совсем другая история.
К утру и правда все забылось, и день прошел как обычно. Я постояла у окна, посидела на стуле, поковырялась в еде, почитала на тихом часу, снова постояла у окна. Когда пришло время чистить зубы и готовиться ко сну, а мой гель для умывания с блестками побывал уже в десятых руках, и был черт знает где, я прогуливалась по отделению и спрашивала у каждого встречающегося: «Не у тебя блестящий гель?». Вернула я его поздно, и у раковины стояла последней. Зашла Сабина. Да избавит меня совесть от описания принципа походов «по нужде» в таких больницах, это был титанический труд, сопровождающийся моральными муками. Я отвернулась, но она была не прочь поболтать.
- Я спросила Надю.
- О чем?
- О вчерашнем.
- Что? Зачем?! – от удивления я выронила мыло и тут же принялась его ловить, - Ну и что она сказала?
- Она походу меня любит. Только никому не говори! Хочешь почитать ее стих? Там про меня.
- Ладно, не скажу. Давай.
«Весна», - подумала я.