это просто пока

главное знать, что ты с человеком по одну сторону того, что глупо

(красивые мысли живут в любви и плохом настроении)

Серебро на висках оттеняет острый характер. Жёсткость в глазах оттеняет слишком мягкое сердце. Отблеск печали, еле заметный в глазах, оттеняет слишком податливую душу. Жилистые руки, с длинными пальцами, оттеняют бережность прикосновений. И впалые скулы оттеняют доброту улыбки. Я могла бы разобрать его на оттенки, на части, на миллион маленьких картинок, на эмоции, на пророненные слова, распределить по папкам, по категориям, по степени важности, а затем закрыть глубоко в себе.

Потому что никто не способен понять.

Никто.

Только я.

Он посмотрел в первый раз небрежно, быстро.

Посмотрел так, что в сердце закололо от обиды.

А затем повернулся и посмотрел снова.

Внимательно.

Испытывающе.

И в глубине души шевельнулась надежда.

Он посмотрел еще раз, а затем снова и снова.

Опять и опять.

Словно пытаясь найти внутри себя нужную папку.

С нужным лицом и именем.

С голосом, который важен.

С глазами, которые могут свести с ума.

А затем улыбнулся, одними уголками губ.

Незаметно.

Неуловимо.

Чтобы лишь почувствовать, не увидеть.

— Тебя я помню, — прозвучал новый-старый голос.

И в глазах отразился такой знакомо-забытый блеск.

Миллиарды лет одиночества и скитаний.

Миллиарды лет потерь и смертей.

Миллиарды лет боли.

И неисчерпаемый дух милосердия.

Глаза, наполненные всепрощением, смотрели мягко, узнавая, принимая.

И я могу поклясться, что ежедневно вижу Бога.

Да, это он.

Мой Бог грубый, резкий, матерится и не волнуется о чужом мнении.

Мой Бог, убегая, заставляет разбиваться на мелкие кусочки.

Мой Бог, возвращаясь, заставляет снова вспоминать, как дышать.

Бывало Бог смотрел сквозь меня, щурился, втягивал шею в плечи, бурчал, незаметно, под нос и тогда мне становилось страшно, будто он пытался разглядеть во мне кого-то другого. Кого-то, кого он не смог вытащить из горящего дома. Кого-то, кто выбрал что-то лучшее, не его. Кого-то, кого он похоронил слишком глубоко в каждом из своих сердец.

И не залечить.

Мне лишь хотелось, чтобы и для меня там нашлось место.

Когда-нибудь.

Мой Бог сжимал моё лицо в ладонях, смеялся, разрешал обнимать.

Давно. Редко.

Мой Бог позволял видеть себя. И я смотрела, боясь упустить момент.

Боясь забыть и раствориться во времени и пространстве, ведь Вселенная проживёт и без меня.

Когда мне казалось, что все кончено, он всё же возвращался.

Будто не исчезал совсем.

Будто никогда меня не оставлял.

Будто ему не всё равно.

И я начинала жить заново, вынашивая в сердце нарастающую тревогу.

Бог показывал мне звёзды, астероиды, новые планеты. Бог сидел со мной у берегов несуществующих морей, дышал со мной одинаковым воздухом, знакомил с новыми существами, спасал от опасности, пока я спасала его от одиночества. Он отвозил меня туда, куда хотелось, дарил сгоревшие метеориты, букеты из звёздной пыли, кидал в чёрные дыры и ловил в последний момент, слушая как я заливаюсь счастливым смехом. Он называл в честь меня кометы, планеты, галактики, мы убегали от внезапного метеоритного дождя и лежали на краю Вселенной, лениво наблюдая за проплывающими мимо космическими китами.

Я закрывала глаза и молила о том, чтобы время остановилось.

И Бог сурово смотрел в ответ, будто читая мысли.

Конечно, мне хотелось слишком много, как и всем людям.

Поэтому пришлось выбрать лишь одно.

— Останься со мной.

Но Богу я решила не говорить.

Гордость ему не к лицу.

Я не думаю о смерти, потому что считаю, что она не достойна этого. Смерть всегда забирает слишком много. Смерть слишком жадная. А жадность - это грех. Это скажет любой ребенок, который ходит на занятия в школе.

Самое худшее в смерти, это то, что она никогда не случается так, как ты хочешь. После неё остаются лишь пустые стаканы и звон разочарования в ушах.

И эту пустоту не заполнить.

Она приклеивается ко всем воспоминаниям, облизывает каждый уголок души, выискивая и выворачивая наружу все страхи и опаски.

И я принимаю это, потому что приходится играть.

Иначе никак не выиграть.

Вот только правила можно придумывать свои.

И если можно стереть моё существование, то мою преданность стереть невозможно, потому что она в самом сердце, отдает теплом на кончиках пальцев.

А сердце - это что-то незримое.

Это обещание.

Это долг.

Это молитва.

И мой Бог обязательно меня простит.

Когда-нибудь.

И я надеюсь, что чуть погодя он простит и себя.

Я так привыкла видеть себя в его глазах.

Без вариантов.

Если он попросит остаться, то я останусь, оседая на самом дне обоих сердец, засыпая себя песком в собственноручно выротой могиле.

Я не хочу, чтобы меня спасали. Я закрываю глаза, растворяясь в объятиях.

Мой Бог не знает, что бы я отдала, чтобы быть с ним.

Он не представляет, что я подарила ему свою весну, и своё лето, и свою осень, и свою зиму, и скорей всего ещё долгие мои времена года.

И мне приходится быть храброй за нас двоих.

Потому что даже у Богов есть свои слабости.

И это делает их героями.

(во рту скрипел песок с несуществующих берегов, и снова ты)

Что-то о путешествиях, которые меняю тебя. Меняют тебя хотя бы отчасти.

Здесь, в Тае, земля и дерево наблюдали историю. Здесь море и океан подарили людям незабываемый морской мир. Здесь люди подарили мне самые добрые отголоски в глубине сердца. А палящее солнце убило мою бледную кожу.

От лежака на белом, как твоя простынь, песке уже исходит неприятный запах. Сколько людей успело полежать на нём за последние сто лет? Лучше сразу на песок и ближе к морю, такому солёному, способному продезинфицировать сразу все маленькие раны на теле. А те, что в душе можно, пожалуйста?

Море обволакивает сухие пяты, захождишь глубже и волна уже бьёт по худым коленям. Ты еле держишься, в первые наблюдая, какой сильной может быть эта стихия: некоторые люди вокруг так и не смогли устоять на ногах. Ни в море, ни в жизни.

За горизонтом протекает наша юность.

Пение брюнета под гитару поздним вечером. Звук стекла и треск жаренных на огне каштанов. Запах манговых корок тяжёлым облаком окутал ночь на четверг. У моей любви на эти две недели винный цвет глаз. Неоновые вывески освещают мои по-гречески прямые черты лица, в котором читают все, как я скучаю.

Напишу на мокром песке, что сегодня между нами ничего не кончено.

Деревья в глубоких джунглях – потерянные души когда-то счастливых детей, падших в отчаяние. Мои выгоревшие волосы цвета шампанского пропахли османтусом, а в руке стакан синего вина, смешанного с горем солнечных лучей этой ночи, и на ресторанном столике догорающая свеча цвета свежей мякоти апельсина.

Расстояние убивает друзей и абсолютно всё становится неважным.

Я сложу все свои воспоминания в коробку аккуратной стопочкой одним утром, когда мне надоест встречать вечера одной. Встречать вечера не с тобой. Я крепко обниму тебя под навесом золотых гирлянд какой-нибудь ночи, и утро не наступит, пока мы этого не захотим. Первый снег отразится мурашками на твоих плечах и горячим глинтвейном диковинного цвета выцветших лучей солнца.

А мне лишь хочется не отрывать от твоей молочной кожи взгляда, когда горит мой Рим, а вместе с ним я.

Я питаю слабость к городам, которых не строили. Я восхищаюсь картинами, которые останутся не начатыми. Я обожаю рассветы солнца, которое давно остыло. Я без памяти воюблена в лица, которые никогда не видела; в людей, которых никогда не существовало и в тебя.

Ты знал, что раньше люди не видели синий цвет? Гомер описал в "Одиссеи" море цветом тёмного вина. Небу приписывали оттенки от зелёного, похожего на цвет спелого винограда дождливым утром, до холодного фиолетового и ярко-абрикосового.

Как много вокруг тебя вещей, которые ты не замечаешь. Или не хочешь замечать.

Моё кольцо из серебра падает в воду цвета черничного сорбета. Очередной раз провожаю взглядом уезжающий в никуда троллейбус. Смотрю на асфальт, усыпанный миллионами снежинок. Стою и жду пока жасминовый ветер унесёт меня вместе с болью и радостью близких людей. Потому что ничто не вечно. Никто не вечен. Но ты-другое. Ты пахнешь синим цветом. Пахнешь синей лавой, сладким тайским чаем и холодом заката поздней осени. Пахнешь бессоницей и прерывистым дыханием. Ты пахнешь собой.

От всяких ночных разговоров мне снова начали сниться сны с тобой. Там ты незыблемый, достижимый, мой. И в день первого снега мы держимся за руки. Неисполненные желания, заставляющие просыпаться, не зная кто я, но зная, что потеряла что-то очень важное. Ты-моя любимая фантазия, но я почему-то так стремительно и неохотно уплываю.

И если кто-то видит в тебе чёртов зелёный, цвет спелой вишни или сочных лимонов, знай, для меня ты всегда будешь гореть самым ярким синим.

Я бы обернула нас в шёлк, чтобы мы не слишком в себе, чтобы мы друг для друга, а в голове поле пионов и море.

Сможешь ли ты спать спокойно, если будешь знать, что где-то далеко бушует ураган? А если где-то рядом? А если во мне?

Когда я говорю о нём вслух, он почему-то исчезает вместе с моими словами, поэтому я больше не рассказываю о своих чувствах, оставляя всё себе. Оставляя его себе. И где он только был всё это время? Где был и где сейчас? А если рядом? Дышит моим-чужим воздухом, ездит в моём-чужом транспорте, расплачиваясь моими-чужими деньгами, до моих-наших любимых мест.

Смотрела на новые-старые улицы и терялась в толпе терпимых-нетерпимых людей. Убегала от солнца по самым тёмным закаулкам, от солнца и неба, которые окрашивают каждый быстрый-медленный вечер в любовь. И я уже не хожу искать тебя, даже если знаю, где ты, потому что ты всегда рядом. В моих глупых-умных мыслях. Или я не ищу тебя, потому что вдруг окажется, что тебя нет за любым острым углом, об который режусь как о грубые-ласковые руки. У меня для тебя много громких-тихих слов, на которые не хватает смелости в этом моём-чужом мире. Но я всё равно буду говорить с тобой, даже если ты никогда не ответишь. Но будет очень обидно, если ты никогда не услышишь, как я тебя зову. Потому что тебе точно понравится.

Просто не стирай моего существования там. На той стороне. Рядом с собой. Быть может я смогла бы, я быстро, я добегу. С легкими полными отравленной-чистой воды.

Там, где мы рассыпались, в мире полном ярких-тусклых красок, наполняясь угрозами и мольбами о прощении, ощущая себя не там и не сейчас, опускаясь на колени и прижимаясь к земле, слушая прощальный шёпот чужих шагов. Не закрывай двери, я всё ещё хочу видеть тусклый свет потерянного будущего, рассекающего твою ссутулю спину.

Слать друг другу взгляды, смотря на одни и те же звезды, что может быть больнее?

Мои-твои звезды.

И всепоглощающая луна.

Хвататься за худые жилистые руки и звать, звать, звать, звать человека без имени с глазами полными жизни. Выворачивать запястья, и прикладывать к векам и влезать. И падать. И опять. Ползком к размытым акварелью чувствам. И просить, просить, просить простить. За то, что долгое время не брала тебя с собой. И теперь совсем не со мной, и не мои смуглые руки не на твоей молочной коже.

Если тебе нечего сказать - ныряй.

В себя.

Если тебе нечего предпринять - ныряй.

В меня.

Если ты смирился - ныряй.

А затем тони.

Тони. Тони. Тони.

Или скорей приходи.

я очень хочу чтобы у меня были друзья, и чтоб меня звали гулять

но что-то пошло не так

Ждать. Ждать выходных, а с их наступлением понимать, что ждать в общем-то было нечего. Где бы мы не были, здесь не привыкли к солнцу. Оно не светит для нас. Оно считает нас падшими. Плотно зашторенные окна. Чопорно застеленные кровати. Здесь не спят. Здесь смотрят на часы и ждут следующего дня. Ничего хорошего не случается с такими, как мы. Мы понимаем, кто мы есть. Мы понимаем, что мы делаем. Возвращаться в квартиру осторожно. Возвращаться в квартиру тихо. Возвращаться снова и снова. Я не люблю незваных гостей. Протекающий кран. Блюз капель на поверхности раковины. Здесь словно не живут. Словно взяли в аренду на несколько часов. Я хочу упасть лицом в подушки и ждать вечность. Я так устала. И я как растерянная Маргарита, закрытая в четырёх стенах своего разума. Вокруг-всё, а внутри? Мой мастер до сих пор на стадии отречения, а пара поломанных наушников за день - слишком много.

Но кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!

Вот откуда это нытьё! От холода, скуки и греющих душу Булгаковских описаний идеальных отношений. И теперь все диалоги проходят только в моей голове, потому что он состоит из тишины и я чувствую несократимую дистанцию. Это так утомило меня, что я просто лежу на кровати и думаю над тем, что это неплохо пролежать так остаток, скажем, жизни.

"Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! так поражает молния, так поражает финский нож!"

—Но вздор! Лет через триста это пройдёт?

Он отрицательно качает головой, чуть наклонив в задумчивости. Я немножко разочарована.

—И что дальше?

Он не разговаривает со мной, но я его слышу. Его молчание кричит очень громко. Пронзительно. Между нами есть совсем немного, я всё ещё не знаю его. Знает ли он меня? Между нами только общий воздух, пара случайных касаний, пара случайных фраз. Он ходит тихо, почти бесшумно, лежит на полу, сидит в кресле, сидит рядом, но нарисованная невидимая линия в воздухе делит всё пополам. Его пространство. Моё пространство. Д-и-с-т-а-н-ц-и-я. Люди чувствуют себя одинокими везде. Это глубоко внутри и это не остановить. Потому что хотят? Потому что могут? Потому что жалеть себя приятно? Чертовски приятно. Умирать в собственной ничтожности. Слышать звук ломающихся возможностей. Сгребать пепел чувств. Если чувства вообще есть, если осталось что сжигать.

Сейчас я не уверена, что он остановится, если я попрошу.

С каждой моей попыткой встать и жить, я проваливаюсь всё глубже вниз. И меня не спасти. Эта боль, которую я чувствую, она уже не нужна. Эта боль уже надоела.

Расскажи всё, что чувствуешь ты. - потому что я чувсвую слишком мало. Расскажи всё, что знаешь. - потому что я выпустила нить понимания из рук.

Если бы мы встретились в другое время и при других обстоятельствах, то, возможно, ты бы мне даже не нравился. Но мы здесь. и всё расписано до каждого колкого взгляда.

Лучше не разговаривайте с неизвестными.

как доходчиво объяснить, что чужая глупость-не делает умней близкого человека, из которого высокомерее и прочее дерьмо выплёскивается с какой-то устрашающей силой

становится неудобно жить

и не с кем поговорить

и не у кого попросить совета

Ничтожный маленький Человек.

Я в прекрасном или ужасающем, называй как хочешь, музее жизни. Тут столько всего вокруг. Справа скульптуры человеческих отношений. Слева книги о их судьбах. Зал с картинами-мой любимый. Остановись перед одной. Замри. Взгляни: на ней ты, твои родные, твои друзья, твоё окружение. Ты-картина.

Наверно, такое у людей вызывает восторг, мол, смотрите, что-то про меня! Ведь я законченный эгоист, вы только посмотрите!

Смотрю, не кричи ты так. Смотрю.

Ни один из них не должен волновать мою истерзанную душу. Ни один. Как и им, мне должно быть плевать, но маленькое сердце почему-то болит. Оно плачет за каждого из них. Плачет оттого, что они растрачивают себя в скандалах. Оттого, что им всем так безразлична жизнь.

Отвечать за поступки-пусть кто нибудь другой, сегодня у нас есть дела поважней.

Помогать друг другу-извини, давай завтра, точно завтра.

Работать над собой-так сложно, займёмся этим со следующего понедельника.

А я всё стою напротив и смотрю. Кажется, что если ещё раз услышу слова "мне похуй", то лягу. Просто лягу и погибну.

Но я всё ещё стою напротив и смотрю. Чувствую как теряю себя. Теряю в себе огонёк чего-то большого и доброго.

Безразличие обнимает слишком крепко. Почти душит. Почти убивает.

Эй, безразличие, не покажешь в какой стороне дамская комната, а то меня скоро стошнит на твоё лицо.

Но уходя от картин, я прихожу к их художникам: измученные, потрёпанные, состоящие из самых угнетающих эпитетов, они не любят свои картины. Они рисовали их с закрытыми глазами. Они никогда не мочили кисточку дважды. Палитра давно треснула, а масляные краски засохли. Пьяные художники неудачных картин. Забывшие воспитать себя, они брались воспитывать свои творенья. Как это по-уродски.

За все ваши картины я бы дала по рублю. Когда определите им цену-принесите сдачу.

А они сразу в слёзы.

Да не ревите, ради бога, я бы, может, даже попыталась спасти их все, но они всего лишь красивые пустые картины, а я всего лишь ничтожный маленький человек.

я под ожиданием и постоянным ахуем хожу, куда нажать?

влюблённость отупляет

У меня с мая внутри плохая погода. И я выставлена за двери чьего-то сердца. Без зонта. Босиком.

Расскажи, тебе было всегда так плевать? Иногда, мне кажется, что тебя это всё забавляет и что у тебя в сердце дыра. Потому что когда плевать, разве выходят гулять поздно вечером, под предлогом 'мне нужно сходить в аптеку'? Когда плевать, тащатся на скучный спектакль, только, чтобы подольше? Когда плевать, приходят к подъезду, чтобы загладить обиды? Когда плевать, обнимают безумно крепко и вечность? Когда плевать, целуют сначала робко, потом очень жадно и нежно?

Я даже придумала подарок на твой день рождения, хоть и 'их празднуют только придурки'.

Ты самый лучший придурок на свете.

Мы могли посмотреть столько фильмом за лето. Где-то у бога явно валяется наш список 'непросмотренных фильмов'.

Думала, когда человек мечтает с вами о будущем, даже в неважных фразах 'побегаем через месяц по этому полю десять кругов', он уже подсознательно хочет оставить вас где-то поглубже и как можно подольше. На самом деле это какая-то полнейшая хуйня.

Мы сидели на этом поле однажды. Молчали. Но даже тогда я чувствовала как будто мы вместе. И хотела упасть на твоё плечо. Честно, я до сих пор мечтаю об этом. И мысленно шлю тебе поцелуи в щёку. И Мысленно таскаю тебя повсюду. И мысленно жду от тебя ответа

моё счастье живёт через двадцать с лишним остановок, моё счастье так неуловимо

судьба поводила мне по ебалу большим чем? правильно

Впервые так долго. Впервые так не взаимно.

Ты получаешь то, что сама давала другим несколько лет. Не удивляйся. В жизни возвращается абсолютно любая мелочь. Каждый чёртов поступок. Но я не хочу с другими. Даже общаться. А в нём отголоски всех тех, кому отказала. В нём отголоски всех тек, кому откажу.

И эти короткие разговоры о нём в маршрутках до безумия обижают.

—Не переживай, ему не настолько всё равно, мы говорили.
-А на сколько..

Награду за испорченное настроение получает сегодня твой друг. Награду за ожидание получает никто.

Наверно, я выгляжу очень абстрактно. Как героиня из дешёвых фильмов без названия. Просто хочу внимания и тебя.

А ты тот самый персонаж, который не даёт никаких гарантий. В один момент кажешься мразью, в следующий-самым близким человеком во Вселенной.

На самом деле тебе бы не хотелось видеть меня. Никогда. Просто так получается. Просто я немножечко нравлюсь твоим друзьям. Просто они немножечко сходят по мне с ума.

Ладно.

Мы все застряли в этой драме, рассчитанной на определенное количество актеров и написанной, ну, совсем не для нас. Всё чужое. Всё пластмассовое. С привкусом резины.

Это не жизнь ради самого себя.

Это жизнь ради - доиграй чужую роль.

Всем очень жаль, что так вышло. Никто в этом не виноват.