see what i see

Он вспомнил, как в детстве во время грозы он с непокрытой головой выбегал в сад, а за ним гнались две беловолосые девочки с голубыми глазами, и их мочил дождь; они хохотали от восторга, но когда раздавался сильный удар грома, девочки доверчиво прижимались к мальчику, он крестился и спешил читать: «Свят, свят, свят…» О, куда вы ушли, в каком вы море утонули, зачатки прекрасной чистой жизни? Грозы уж он не боится и природы не любит, бога у него нет, все доверчивые девочки, каких он знал когда-либо, уже сгублены им и его сверстниками, в родном саду он за всю свою жизнь не посадил ни одного деревца и не вырастил ни одной травки, а живя среди живых, не спас ни одной мухи, а только разрушал, губил и лгал, лгал…

«Что в моем прошлом не порок?» — спрашивал он себя, стараясь уцепиться за какое-нибудь светлое воспоминание, как падающий в пропасть цепляется за кусты.

Гимназия? Университет? Но это обман. Он учился дурно и забыл то, чему его учили. Служение обществу? Это тоже обман, потому что на службе он ничего не делал, жалованье получал даром и служба его — это гнусное казнокрадство, за которое не отдают под суд.

Истина не нужна была ему, и он не искал ее, его совесть, околдованная пороком и ложью, спала или молчала; он, как чужой или нанятый с другой планеты, не участвовал в общей жизни людей, был равнодушен к их страданиям, идеям, религиям, знаниям, исканиям, борьбе, он не сказал людям ни одного доброго слова, не написал ни одной полезной, не пошлой строчки, не сделал людям ни на один грош, а только ел их хлеб, пил их вино, увозил их жен, жил их мыслями и, чтобы оправдать свою презренную, паразитную жизнь перед ними и самим собой, всегда старался придавать себе такой вид, как будто он выше и лучше их. Ложь, ложь и ложь…

Чехов. Дуэль

Удивительно, как сильно на меня влияет просто перестановка книг на полках. Просто перебор маленьких вещичек, которые с каждым перебором, с каждым годом хранения их, становятся все более значимыми.

Почему выходит так, что я веду себя как тварь с теми, к кому чувствую бесконечную благодарность (чувствую по-настоящему - это важно уточнить в моем случае). Зато с теми, на кого мне должно быть по-хорошему плевать, я приятна и дружелюбна. Что-то в жизни явно пошло не так и мир кричит мне, тычет пальцем в в источник болезни. Или это не мир, а я сама начинаю просыпаться, видеть все в верном свете.

Я буду стараться лучше. Хоть бы они меня простили, хоть бы нам удалось договориться. Только это и важно, только они важны, и больше никто, никто.

Провожу вечера в комнате на полу, на двух одинаковых голубых пледах. Снова перешла с кофе на чай. Читаю Диккенса и впервые за долгое время чувствую полное погружение в книгу, полное со-чувствие.

Все это немного спасает меня, отвлекает от постоянного нахождения в подвешенном состоянии - в том смысле, что я действительно не знаю, правильно ли я все делаю, не знаю, какой именно внутренний голос следует слушать. Как будто раз обманув себя, я уже не могу себя не обманывать.

Защищая свой внутренний мир от «шума времени», творец постепенно достигает такой степени духовной самодостаточности, что дальнейшее взаимодействие с окружающим миром становится для него и избыточным и невозможным

Шевеленко о Марине Цветаевой

Нам не поможет никто к полноте бытия возвратиться,
Разве что собственный путь - одинокий в бессонном просторе.

Рильке Марине Цветаевой

Никаких земель не открыть вдвоем.

Марина Цветаева

Белый шоколад. Запах вареной морковки от старых деревянных домов в центре города.

Столько слов - а для чего они? Даже тошнило вчера от такого количества черных строчек. Это сродни графомании, безумному/бездумному коллекционированию, накопительству. Что я пытаюсь найти среди этого вороха чьих-то слов, какого ответа, какой помощи? У меня даже нет цели. Может, я хочу среди этого чужого найти свое? Может, питаясь словами, хочу породить свое? Может, в чужом отражении вижу грани своего? Но когда это происходит ежедневно, когда это не просто естественное стремление, а единственное занятие - это доводится до автоматизма. Исчезает чувство, исчезает жизненность поиска, все сводится к заданию, удовлетворению выполнением плана.

То, что я во всем мире интересуюсь только собой, убивает амбицию к действию вовне.

До фантастики, до чего-то нездешнего доходит, когда меня не замечают физически. Когда не слышат моих шагов, когда кондуктор просто проходит мимо каждые несколько дней. Тихо-сам-с-собой - как меня еще назвать, если я настолько закрыта от всего внешнего, но просто потому, что оно мне не нужно. Не потому, что оно плохое, или меня не удовлетворяет, а потому, что это был бы излишек.

Надеюсь, что кончится это время полной самоизоляции. Надеюсь, что когда я оторвусь от солнца и опущу взгляд на город, то вздохну с облегчением, найдя в себе чувство к Другому, или Другим вызванное. Другим - живым, теплым, живущим. Другим - нормальным, умеющим диалогизировать.

Быть правдивым и естественным, оставаясь в то же время пленительным, — это значит быть необыкновенной по красоте, цельности и силе натурой.

Бунин. О Чехове

Опять со мной происходит что-то плохое. Сегодня была совсем сама не своя, а как только приехала домой - пришла в себя. Я готова убить за каждую секунду пустого времяпрепровождения - ожидания кого-то, или вынужденного занятия тем, чем мне заниматься не хочется и что не приносит вообще никакой пользы. Я бешусь на каждого, кто косвенно или прямо препятствует моему курсу, моему движению вперед, на всех, кто тянет меня назад, задерживает. Я снова становлюсь злой, по-свински веду себя в V, а с An веду себя как зануда, а сама четко осознаю, что слишком сильно зарываюсь, но с другой стороны понимаю, что летом все было нормально, я была той же самой, толкько вокруг были другие люди (А+В=10/А+С=0), а со мной не было того, что сейчас. Значит, все-таки не во мне дело? Но нет, я никогда не поверю, что не во мне.

Я вовсе не хочу занимать какое бы то ни было место в жизни этих людей. Я просто хочу, чтобы эти конкретные люди меня не трогали, чтобы им было плевать на меня и мои слова настолько же сильно, насколько мне по большей части безразличны они и их слова.

И вот из-за всей этой канители я не могу спокойно вздохнуть. Я никуда не выбиралась уже слишком давно. И я уже боюсь, что если куда-то пойду, то буду и там мучиться от желания оказаться дома.

Зато меня спасает XIX век. Я знаю, у меня снова проблемы с неадекватным восприятием реальности, с тем, что нормально для меня и для них.

Уже в первом произведении Достоевского изображается как бы маленький бунт самого героя против заочного овнешняющего и завершающего подхода литературы к «маленькому человеку». Как мы уже отмечали, Макар Девушкин прочитал гоголевскую «Шинель» и был ею глубоко оскорблен лично. Он узнал себя в Акакии Акакиевиче и был возмущен тем, что подсмотрели его бедность, разобрали и описали всю его жизнь, определили его всего раз и навсегда, не оставили ему никаких перспектив.

«Прячешься иногда, прячешься, скрываешься в том, чем не взял, боишься нос подчас показать – куда бы там ни было, потому что пересуда трепещешь, потому что из всего, что ни есть на свете, из всего тебе пасквиль сработают, и вот уж вся гражданская и семейная жизнь твоя по литературе ходит, все напечатано, прочитано, осмеяно, пересужено!» (I, 146).

Особенно возмутило Девушкина, что Акакий Акакиевич так и умер таким же, каким был.

Девушкин увидел себя в образе героя «Шинели», так сказать, сплошь исчисленным измеренным и до конца определенным: вот ты весь здесь, и ничего в тебе больше нет, и сказать о тебе больше нечего. Он почувствовал себя безнадежно предрешенным и законченным, как бы умершим до смерти, и одновременно почувствовал и неправду такого подхода. Этот своеобразный «бунт» героя против своей литературной завершенности дан Достоевским в выдержанных примитивных формах сознания и речи Девушкина.

Серьезный, глубинный смысл этого бунта можно выразить так: нельзя превращать живого человека в безгласный объект заочного завершающего познания. В человеке всегда есть что то, что только сам он может открыть в свободном акте самосознания и слова, что не поддается овнешняющему заочному определению. В «Бедных людях» Достоевский впервые и попытался показать, еще несовершенно и неясно, нечто внутренне незавершимое в человеке, чего Гоголь и другие авторы «повестей о бедном чиновнике» не могли показать со своих монологических позиций. Таким образом, уже в первом произведении Достоевский начинает нащупывать свою будущую радикально новую позицию по отношению к герою.

Бахтин. Проблемы поэтики Достоевского

Я сижу и пишу конспект по Салтыкову-Щедрину, снова открывая ранее недооцененного автора. Потому что там снова речь о живом и мертвом. Мама немного жалуется, что в квартире благодаря моим свечам пахнет как в церкви. Я жалею, что так мало времени провожу с семьей и хочу это исправить, потому что сейчас как-то остро чувствую эту границу холода и тепла там и здесь, дома. Все такое тонкое, хрупкое и волшебное. Жить только ради таких вот моментов, но что тогда останется после?

Очень долго не могла себя занять сегодня. Опять отвращение к учебе и к людям, к их жалобам, вечным жалобам изо дня в день и особенно (!) постоянному обмусоливанию очевидных вещей. Когда они говорят об этом вслух, кажется, что они опошляют все - все, до чего касаются. Ну что со мной опять не так, ведь летом не было их, и не было этой злости во мне.

День спасла отличная погода. Спасли первокурсники с огромными наивными глазами. Спас тот час с An, с одним из вкуснейших мороженных этого года. Спасли две ленты с преодавателем-буниноведом и разговор с ним после занятий, когда он обещал обеспечить всеми необходимыми источниками.

День не спасло то, что я окончательно разочаровалась в J, и по-хорошему следовал бы прервать эти отношения, потому что единственное, что я к ней чувствую - раздражение и неуважение, граничащее с презрением.

Я подумала, что не исключено, что настанет день, когда я окончательно уверюсь, что вся эта жизнь с конкретными людьми вовсе не для меня, и брошу все, уйду в свою тихую комнату и буду работать и делать что-то только для того, чтобы вырабатывать это тихое, внутреннее счастье внутри меня, которое ни один человек во мне еще не пробуждал.

Мне бы сейчас хотелось на несколько часов помириться с сестрой, но только лишь для того, чтобы выслушать, что она чувствует перед институтом и какие впечатления завтра получит. Мы в разрыве уже два месяца, и я не уверена, действительно ли тот случай был последней каплей, или снова включилось мое бычье упрямство - тем не менее, на сегодняшний день я не намерена идти на сближение.

Вчера был последний рабочий день, этот вкус освобождения пока я ехала домой, и сегодня - в мой третий за месяц выходной. А завтра все снова начнется, но будет уже совсем по-другому и нетерпится одеть свои новые черные платья-мечты.

Кажется, что в июле каждый без исключения день меня будило то солнце: край соседнего дома, открытое окно с надетой сеткой, голубые шторы и бело-голубое небо. Была одна работа - не совсем удачный, но опыт. Была вторая - опыт удачный, но быстрый. И практика корреспондентом была. И Бунина я прочитала и столько у него всего, что только ах! И несколько дней, когда я нагуливала себе мозоли от своего дома по всему городу, когда приходила домой вся в пыли, усталая, загорелая. И каждые выходные родители уезжают на дачу, готовить обед к их приезду - каждый раз выдумывать что-то новое, и обязательно с десертом. А самой не есть ничего, кроме творога, и овсянки, и мороженного. И вечера всё с одним человеком, потому что остальные куда-то вдруг делись, целых два месяца с одним человеком. И ни одного - буквально! - выходного дня за все два месяца. Ни вздохнуть, ни присесть, ни на секунду не остановиться.

Уже давно пахнет то августом, то осенью. Солнце не греет, но все кругом золотит. Стало видно школьников, и вообще все напоминает о школе - перекличке, первом сентября, встречающиеся на улице женщины почему-то напоминают учителей. Уже третий курс, а я еще помню первый день в институте так ярко, так подробно, как мало что помню!

С кухни тянет чесноком, уксусом, перцем и укропом. Скоро кончится все это беспорядочное, живое, и снова все начнет засыпать. Похолодает, настанут скучные, одинаковые и все-равно как-то по-особому любимые учебные будни, а за ними длинные и свободные суббота и воскресенье, которых я уже жду как необходимого спокойствия. На днях уже приедут V и J и снова будут меня злить, а мне столько нужно им рассказать. Завтра-послезавтра нужно уходить с работы - и грустно и радостно.

А плейлист не обновляется уже где-то три недели. Зато обостренно воспринимются теперь книги - каждая страница должна быть обдумана, каждое слово неслучайно. Теперь бешеное желание читать русскую классику - ту самую, где не Достоевский, а Пушкин, Жуковский, Гоголь, и еще "Петр I" Толстого и "Петербург" Белого. Когда заглатываешь автора целиком, как одно большое целое - понимаешь несравнимо больше, глубже, сильнее - только так, по-моему и нужно читать, а вовсе не купюрами, как обычно.

О том, как много в этом вечере любви. Как в середине августа, после недели дождей, когда уже начинаешь грустно встречать осень, вдруг наступает еще неделя жары - еще более злой и блаженной, чем тогда.

Когда мы сидели на берегу, смотрели на прокат лодок, на людей, и ели кислую пряную вишню прямо из бабушкиной баночки с желтой крышкой, и кидали косточки назад, в траву.

О том, как хочется взять сегодняшний город с собой навсегда, с его цветными огнями, фонтанами, людьми, предвкушающими выходные, барами и ресторанами, фолк-рок музыкантами справа и олд-скулом слева, со слишком спертым воздухом. О том, "сколько счастья". О том, как бесконечно хочется ходить и выбирать, в каком же доме в центре города больше хочется жить и заглядывать в огромные теплые окна.

О том, как много хочется рассказать, но постоянно нет слов, времени, сил, средств. О том, как "рано или поздно мы получаем то, что хотим". А потом я возвращаюсь в пустую квартиру, такую любимую, и провожу один из последних летних вечеров с распахнутым окном и сладким уединением.

О том, что дни набиты делами под завязку, что не вдохнуть. И что пока полностью погружаешься в Бунина, повышается и собственное чувство жизни.

В темноте возвращаюсь домой и провожу вечер за книгой, в мире несуществующем, но столь же разделенном со всем, чем втайне живет моя душа.
Засыпаю с мыслью о радостях завтрашнего дня о радостях своих вымыслов.
Ей, господи, не даждь ми духа праздности, уныния. Больше мне ничего не надо. Все есть у меня, все в мире мое.

Бунин. Пост.

Господибоже как же <круто> (ну и слово, конечно) жить, а не вариться в собственном соку. Будто лет и молодости не хватит на все, что хочешь сделать и попробовать, на всех, с кем нужно провести время, на все, чему хочешь научиться. Не хватает часов в сутках. И как же жаль потерянного времени (да, сколько бы В. не смеялась надо мной за эту фразу), впустую прожитых лет, когда не хватал любую возможность. Потому что кажется, что уже никогда не догонишь тех, кто начал жить раньше. Нужно бежать в два раза быстрее.

#неспешиатоуспеешь