Отличницы тоже плачут

посвящается А.С.

Если когда-то я издам этот бред в виде книги – обычного дамского романа в мягкой обложке – я знаю, кому она будет посвящена. Посвящена А.С. Женщине, которая мне почти подруга и которая, наверно, очень удивится, прочитав это все. Женщине, которая совершенно случайно поставила мой мозг на место, сама того не подозревая, вытащила из дикой депрессии, из состояния, в котором хотелось сдохнуть. Или не хотелось ничего. Общение с этим человеком идет мне на пользу, причем польза эта мчится километровыми прыжками в мою сторону. Я вдруг стала другим человеком. Она убедила меня в том, в чем я пыталась убедить себя довольно давно. И, наверно, в этом заключается дружба. Когда человек не спрашивает «что я могу для тебя сделать?», а просто делает, сам того не подозревая. Таких надо ценить.

Я вдруг осознала, что ты – это отличный повод писать стихи, находиться в состоянии некого «творческого полета». Мужчине можно посвящать стихи, дневник, но не жизнь. Не оценит. Я сумасшедшая. Я начала находить во влюбленности кайф. Я даже в депрессии начала находить кайф потому, что ничто не сравниться с тем, когда тебе очень хреново. А потом ты выходишь из этого состояния и мир вокруг оказывается гораздо лучше. И хочется жить, любить, обожать свою учебу и даже свой проект, который надо было закончить в первой половине декабря. Я псих.

Эта проза гораздо больше посвящена А.С., чем тебе. Потому, что эта книга посвящена сильным женщинам, которые умеют любить. И которым попадаются слабые мужчины. Я не причисляю себя к таковым, но эта книга посвящена им. Эта книга посвящается А.С.

О, нет, я тебя не разлюбила. Упаси Бог! Но частично – я отпустила. Даже не знаю, куда. Теперь я не задумываюсь над тем, скажу я тебе о своих чувствах или нет. Захочу – скажу. Жить вообще нужно так, как хочешь. Иначе зачем тогда жить? Зачем выходить замуж за нелюбимых мужчин? Зачем встречаться с парнями, лишь бы избавиться от статуса «свободной»? Свободная – это великолепно! Свободная – это счастливая ! Свободная – это голая по квартире, это подружки до рассвета, шмотки в непостижимых местах. А еще – это новая влюбленность, новые крылья и легкость в отношениях к мужским предательствам. Предавать будут все и всегда и единственное, что мы можем сделать – изменить свое к этому отношение. Да, мне частично больно. Частично – от того, что я правда люблю тебя. И еще немного потому, что у меня такое странное ощущение, что «Танго моей шизофрении» на этом закончено. Мне почему-то больше не хочется писать. Хотя, одновременно и хочется. Я сумасшедшая.

У меня сейчас такое странное душевное состояние – одновременно хочется летать и разбить голову о батарею. Хочется жить и умереть. Хочется… Но главное – хочется.

«Если так, как мы хотим – не получается, продолжаем хотеть» (с.)

Мы, люди, сами виноваты в том, что разбиваются наши мечты. Мы строим идеалы, а потом предаем их. Мы делаем то, что от нас требует общество, мы выбираем тех, кто недостоин нас только для того, чтобы не быть одинокими. А потом говорим, что это они плохие, что виноваты мужчины. Никто не виноват. Мы не умеем ждать. Мы боимся мнений совершенно чужих нам людей. Мы свято уверенны, что одиночество – синоним несчастья. Одинокие люди порой бывают гораздо счастливее. Потому, что они умеют ценить другие приоритеты.

Я не хочу жить для общества. Я не хочу жить по неведомо кем установленным правилам. Да, я свободна! И я кайфую от этого. Потому, что я бы не могла любить тебя. Я не умею любить двоих сразу. Люди слишком быстро становятся для меня достигнутой целью, разрешенной задачей. А ты – просто сюжет моих стихов, герой моих сексуальных (и не только) фантазий. Ты – мой не разрушенный идеал.

Я псих. Псих, который будет драться до последней капли крови за свой идеальный мирок. Псих, который будет вечно свободным и вечно влюбленным, и в этом заключается мое сумасшествие и лекарство, моя жизнь и смерть, вчера и завтра. И если я не сойду с ума – я обещаю быть счастливой !

Моя иллюзия рухнула. Нет, не так. Моя ОЧЕРЕДНАЯ иллюзия рухнула. Вместе с функцией google maps. Это такая штука, где вводишь адрес в любом понравившемся городе и можешь гулять по улицам, смотреть, как там, какие дома, какие кафе, где находятся те или иные заведения, адреса и прочее. Моя иллюзия рухнула и мне меньше всего хочется ехать в город, который вдруг оказался тяжелым, серым, депрессивным, а главное – практически ничем не отличающимся от моего. Город, которым я бредила в течении последних полугода, вдруг развалил мое представление о «красивой почти европейской жизни» на мелкие кусочки. Я не хочу тяжелых депрессивных городов, с совершенно не моей атмосферой. Хотя, мы бредим не городами, а жизнью, которую представляем. Мы бредим собственными иллюзиями, которые вдруг оказываются довольно далекими от центральных улиц и дорогих ресторанов. И только от нас зависит, какое настроение мы создадим себе в том или ином городе.

Последнее время я не могу писать. Совершенно. Мне так пусто, так до ужаса пусто, что уже не спасают ни картинки, ни пиццерии, ни вдохновляющие ранее книги. Не спасаешь даже ты. Меня убивает эта любовь, мне хочется кричать, кричать на весь мир! У меня даже слов не хватает, и сил не хватает, и вообще ничего не хватает.

Просто ломка. Меня тихо ломает изнутри. И я уже совершенно не сильная. Я уже даже не я. Я просто внешняя оболочка, продолжающая ходить, улыбаться, кушать мандарины и что-то писать. Писать о жизни, о любви, о зиме. А в горле ком. Собственно, ком не только в горле. Последнее время этот ком расползается. Он уже занял грудную клетку и желудок. Он наполняет тяжестью и слабостью мышцы рук, он наливает свинцом ноги от бедра до колена и сводит судорогой по ночам. Я так давно не плакала. Искренне, по «настоящим» причинам. Потому, что у меня не будет Нового года. Потому, что меня ломает изнутри и никто не может мне помочь. Никто даже не пытается. И даже я не пытаюсь себе помочь.

Ты уезжаешь на Новый год. С женой, да?! Да. Наверно. Скажите пожалуйста, а по какой причине какой-то женщине позволено к тебе прикасаться, любить тебя и жить с тобой?!!! Хотя, ей как раз и позволено. Позволено по той причине, что это она вытерпела влюбленных в тебя студенток, типа меня. Это она была рядом, когда ты был лаборантом, и когда стал профессором. А мы, девочки от восемнадцати до двадцати пяти, хотим готового мужика, с прошлым и будущим, которого не надо переделывать, учить, тянуть за собой и напоминать о том, что равноправие полов, конечно, очень крутая штука, но правило открывать девушке двери еще никто не отменял.

Я очень сильно тебя люблю. Вот и все. Я даже не знаю, за что. Просто я тебя люблю. Просто. Или сложно. Не знаю, как, но как-то я тебя точно люблю.

Мне плохо. Мне больно, хотя я даже не знаю, что у меня болит. Я хочу уснуть и спать долго-долго. Хочу, чтобы все эти мелкие проблемы и решения принялись сами собой. Я устала что-то решать, делать, думать. Я хочу уснуть.

Я тебя хочу. Господи, я схожу с ума. Или мир вокруг сходит с ума. Я не хочу совершенно ничего, кроме тебя.

Стиснув зубы, до боли, нервно расстегивать твою рубашку непослушными пальцами. Изгибаться от твоих прикосновений… Целовать тебя до безумия, кусая губы, впиваясь ногтями в спину, прижиматься к твоему телу крепче. Наручники. Нормальные, металлические, без меха. Ключ в твоей руке и насмешка во взгляде. Ты берешь рукой за подбородок и заставляешь смотреть в глаза. Ты знаешь, ты знаешь лучше меня, что я сейчас просто инструмент в руках музыканта. И твоя рука скользит вниз, прикасаясь к ребрам, как к клавишам ненастроенного рояля. А я смотрю в глаза. Дерзко, нагло и с вызовом. Я знаю, ты накажешь меня. Да, сегодня я дрянная девчонка. Да, накажи меня. Я ведь должна это запомнить, правда?

Я прочитала в каком-то рассказе фразу «любительница солдатского порно». Да, это про меня. Твоя форма заводит больше, чем любая порнуха. Твои руки, плечи, далеко не идеальная фигура – последнее время это причины моей бессонницы и моих рассказов, моих стихов и тайных фантазий, известных лишь немногим читателям одного из интернет-ресурсов. Господи, милый, да ты просто герой романа!

Я никогда не позволила бы мужчине того, что могу позволить тебе. А тебе я могу позволить все. И куда же делись мои БДСМ-амбиции «верхней»? О, я знаю. Они растворились в карих глазах офицера, чьи руки нагло сжимают мою плоть. Они сомкнулись наручниками на моих запястьях, превращая леди в шлюху, которая готова выполнять любую прихоть. Они сжались твоей рукой на моей шее, требуя послушания и дразня одновременно. Я ловлю твой взгляд, читаю твои желания. Ты хочешь знать, как далеко я могу зайти? Очень. Да, я буду сопротивляться. Нельзя же терять марку. Нельзя же сказать тебе в глаза, чтобы ты сделал больнее. Вот и приходиться «капризничать».

И я стою перед тобой, с заведенными назад руками. Ну не смотри, потом, все потом. Мне нужен ты. Ты, понимаешь?! Ты везде – сверху, снизу, во мне, со мной. Ты – весь мир, ты моя вселенная на несколько сладких мгновений, когда мысли улетают далеко-далеко. Остаешься ты. Мой ненаглядный любовник, мой офицер, мой кукловод.

Господи, мне пора спать…

Если бы ты был моим ровесником, не было бы никаких проблем. Потому, что у меня вообще нет никаких проблем, чтобы сказать ровеснику о своих чувствах. Но я не влюбляюсь в ровесников. Никогда. Поэтому и проблем с ними нету. Никаких. С ними вообще ничего нету. Потому, что я предпочитаю влюбляться в очень взрослых и очень женатых. В этом вся я.

Ты не ровесник. Господи, ну почему, если человек старше тебя на двадцать с чем-то лет, между вами резко встают тысячи условностей и стереотипов. Ты априори не можешь любить этого человека, только потому, что тебе двадцать, а ему 4*. А кто сказал?

Господи, как мне иногда хочется все это бросить и уйти в журналистику. Но я не могу. Я не могу делать глупости. В меня верят. И я верю. Верю в то, что делаю. Что буду делать. Где-то в глубине души я, наверное, патриот и я люблю свою страну вместе с ее дурацкими законами, хамством в очередях и нищими зарплатами.

А еще я хочу грубого секса в университетской аудитории. Или не в аудитории. Я хочу не столько любви, сколько теплоты мужского тела, жестких рук и немного вина.

Если бы не ты, я бы ни за что не ввязалась в серьезные отношения. Свобода – это такое странное ощущение, когда вроде и согласна ее отдать, но в то же время… В то же время тебе можно все. Абсолютно все. Можно секс в университетской аудитории, можно пить, можно делать татуировку, можно безнаказанно влюбляться. Я идеалистка. И от идеализма моего сплошные проблемы. Я заканчиваю отношения, которые не подпадают под мое понимание отношений.

И потому я хочу тебя как мужчину, но я не уверенна, что хочу тебя как мужа. Я хочу прикасаться к твоему телу, но я не уверенна, что готова прикоснуться к твоей душе. Я хочу принадлежать тебе, как женщина, но я не готова принадлежать тебе всецело. Я все чаще ловлю себя на мысли, что я – за «свободные» отношения. Возможно, до поры до времени. Возможно, у меня слишком «мужской» характер. Все проблемы от моего идеализма. Он меня убивает. Он убивает медленно, гораздо медленнее, чем вскрытые вены или несчастная любовь.

Я не уверенна, что готова узнать тебя абсолютно. Будь моим идеалом, моим божеством, моим запретным плодом. Но только не будь для меня прочитанной книгой, рассказанной историей, предсказуемым человеком. Я должна бояться тебя потерять и в то же время знать, что ты не мой. В этом – мой смысл и моя возможность жить. Иначе я умру. Не сразу. Я зачахну, я перестану писать, перестану жить, выходить на улицу, есть. Со временем перестану дышать.

И если когда-то я разлюблю тебя, я обязательно заново влюблюсь во взрослого женатого мужчину потому, что лишь подобного рода «отношения» делают меня человеком. Они обеспечивают мою жизнедеятельность.

Я сумасшедшая.

Я уже писала об этом.

И кто же придумал, что нельзя сидеть одной в кафе и писать? Кем, простите, придумана эта истина? А мне плевать на истины, правила и прочие условности моего жестокого мира. Я сижу в кафе и пишу. Собственно, я всегда пишу, когда сижу в кафе одна.

Вчера я хотела сдохнуть. Вот так, просто и без лирики. Я хотела сдохнуть. Желательно вскрыть вены. Почему именно так? Ответ прост. С таблетками, уксусом, повешанием можно не рассчитать и сдохнуть насовсем. То есть не очнуться через недельку в больнице. То есть сдохнуть абсолютно. Без Рождества, снега, фотографий и гос.экзаменов. Без тонального крыма от Полины и сюрприза от Ксеш. Мне кажется, сдохнуть без Рождества это совсем плохо. Я даже представить себе не могу, что с человеком должно случиться, чтобы он хотел сдохнуть без Рождества.

Мы все хотим сдохнуть красиво и главное - временно. Чтобы все поняли, как без нас плохо. И какие мы смелые. Только вот в чем проблема. Никому не нужна наша смелость. Никому без нас не станет плохо. Понимаете, совершенно никому. Потому, что за время нашего пафосного пребывания в реанимации наши родители могут умереть от сердечного приступа. И в этом мире станет меньше на два человека, которым мы нужны. А возможен другой вариант. Родители будут. Это уже хорошо. Но нам исправно будут напоминать о том, какие мы плохие, слабые, эгоисты и еще много-много слов в наш адресс. Как поют ЗВЕРИ "Свои не оправдают…"

А мы и правда слабые. И я слабая. Вместе со своей наднациональностью в европейском праве. Очень даже слабая. Вы статусы мои почитайте. И вчера я хотела сдохнуть, дабы целый мир убедился в том, что я слабая.

Парадокс. Люди не сдыхают, чтобы все думали, какие они сильные, а я хотела сдохнуть, чтобы никто не думал, что я сильная.

Я не была слабой, мне интересно, как там.

Но я не сдохла. Как видите, я сижу в кафе и пишу.

Мое латте набралось наглости остыть!

Мое сердце набралось наглости гореть.

А я набралась наглости во что-то верить …

Мой мир рухнул. Рухнул три дня назад, 11 декабря, когда я закончила проект. И теперь проект у руководителя, а мне осталось нервничать, думать, вспоминать, что я не дописала и переживать относительно того, что 58 страниц очень мало. Я не могу ничего не делать.

Надо сказать, мой мир вернулся. Вернулся сегодня, 15 декабря. Вернулся голосом руководителя и фразой «Неплохо, но мало. Расширить до 90 страниц». Как?! Как, добрый человек? Господи, вот послал ты мне профессора, так пошли же еще инструкцию по эксплуатации! Это все, что я могу сказать. А мысли мои далеко-далеко от коллективных субъектов хозяйствования, которых непостижимым мне образом надо приплести к наднациональности в праве европейского союза.

А снег падает, снег падает каждый день, заметая проторенные дорожки. И мужчины вдруг научились подавать руки, чтоб мы перепрыгнули сугробы. Мы, оказывается, умеем пропускать вперед других людей. Неизвестно, правда, что стало причиной такой вежливости – воспитание или все же тот факт, что по дорожке может идти только один человек, и то боком? Настало время шоколадных Дедов Морозов, дождика, снежинок и прочих новогодних безделушек.

Я стала меньше о тебе думать. Я знаю, что это временно, но все же. Я только изредка ловлю себя на мысли, что было бы неплохо встретить Новый год вдвоем. Я думаю о тебе, проходя мимо магазинов мужской одежды и вздрагиваю от мало-мальски похожего на твой аромата парфюма.

Мне интересно, что подарит тебе жена. Мне интересно, какая заставка на твоем телефоне, принято ли у тебя в семье обмениваться подарками. Интересно, ставите ли вы елку, зажигается ли твоя квартира новогодними гирляндами, и во сколько ты ложишься спать в новогоднюю ночь.

А еще мне почему-то совсем расхотелось писать. Несмотря на то, что меня читают и вроде даже говорят комплименты относительно того, что я талантливая. Я не очень в это верю. Я вообще ни во что не верю. Я даже не верю в то, что однажды смогу сказать «Я тебя люблю». Хотя, вчера мне это приснилось. То есть не то чтобы приснилось, я засыпала и видела это все в деталях – как мы выходим из кафе, как я останавливаю тебя прикосновением руки и фразой «я хотела поговорить…»; ты смотришь и предлагаешь поговорить по дороге до твоей работы или зайти к тебе в кабинет, а я говорю, что тут будет лучше, и ты так внимательно смотришь в глаза; я достаю из сумочки листок с напечатанным стихом, смотрю на тебя и говорю что-то вроде «Я… влюблена в Вас. Нет, подождите! Мне сложно сказать… вот, прочитаете. Если захотите». А больше я ничего не помню. Может, больше не видела, а может, сон стер ненужные воспоминания. Почему-то только вспоминаю, что я шла через плац, наискосок, хотя никогда так не делаю, несмотря на то, что я не курсантка (через плац не принято ходить наискосок) и вытираю слезу. А твоей реакции я не помню. Наверное, это не приснилось.

Но знаешь, будь счастлив. Пожалуйста, слышишь? Банальная фраза, знаю, ее пишут ванильные девочки в своих блогах, но это не то. Пойми, я много готова отдать за твое счастье. И если тебе хорошо с ней, будь с ней. Если не любишь меня – не люби. Просто улыбайся, мне совершенно все равно, что или кто будет причиной твоей улыбки. Празднуй Новый год, Рождество, купи жене подарок и прости, если сможешь, мой звонок 31 декабря. Я не умею тебе не звонить. И еще… Не забудь сказать в конце разговора «Целую, обнимаю». Это важно.

А мир готовится к новому витку истории. К новому году, в котором не будет смешных дат вроде 12.12.12, когда все спешили расписаться или родить ребенка. А я спешу дописать работу. Я спешу собрать документы. Я всегда спешу. Я всегда спешу не туда.

Романтики не будет, сказки рухнут, снег растает. Меня дома ждут недописанный проект, родители и животные. Я устала, я сошла с ума, я беру на себя слишком много, совершенно не задумываясь о том, что однажды получу нервный срыв. Я исследую понятие наднациональности в европейском праве, а на самом деле хочу увидеть свой стих на страницах глянцевого журнала, хочу 1000 подписчиков в группе и комментарии о том, какие у меня классные стихи. А что, другим же пишут! Тут не в стихах дело, просто какой смысл скрывать то, чего действительно хочешь?! Но нет, я сейчас это допишу и продолжу убеждать окружающий мир в том, что это самое понятие наднациональности – крайне важно для меня и моей дальнейшей жизни.

А за окном снова дурацкий снег вместе со своей сказочностью. Небо слегка отсвечивает розовым, а ветки привычных деревьев в вечернем мраке кажутся неким заснеженным подобием Гремучей ивы из обожаемого до сих пор Гарри Поттера. Господи, как же там красиво !… Во дворе, я имею ввиду. В Гарри Потере красиво само собой.

Как же хочется подойти к тебе сзади и обнять… И смотреть на снег. Вместе. Просто смотреть на снег и пить чай с лимоном.

Я маленький, сумасшедший, неисправимый романтик, помешанный на наднациональности в европейском праве. И не только на этом.

Я бы хотела провести эту ночь с тобой. И не только эту. Знаешь, у меня никогда не было человека, к которому можно было бы прижаться во время снегопада. Ни-ког-да. И мне так хочется бросать в кого-то снежками, и смеяться, и чтобы мне напоминали про шарф и шапку, и теплые носки, и уроки. Чтобы моя рука была в чьей-то, сильной и теплой. Твоей?

Хочу, чтобы было тепло в квартире. Чтоб я сидела в коротенькой ночнушке, поджав ноги под себя, и долго-долго смотрела в окно. А за окном снег, такой же тихий и спокойный, как сейчас. И в вечернем свете фонарей будет казаться, что снег теплый. Как твои руки.

Я хочу, чтобы снег падал вечно.

Я знаю - ты догадаешься о том, что эта запись посвящается тебе. И в принципе, я не собираюсь это скрывать. А пишу, потому, что знаю - каждый раз, добираясь до компьютера, ты обязательно посетишь мои блоги. Блоги, которые до сих пор не удалены, отчасти ради тебя. Хотя, не факт. что тебе это нужно. И ты точно-точно это прочитаешь, а сказать - я просто могу забыть, в череде наших разговоров и редких встречь.

Навереное, я начинаю к тебе привыкать. Я все чаще захожу в скайп в поисках там тебя и еще некоторых личностей. Я не уверенна, что хочу этого. Я не уверенна, что хочу иметь подругу после нее. Каким-то странным образом ты влазишь в мою жизнь, превращаясь во что-то большее. чем спутница для похода в кафе.

Мне будет нехвататать тебя, если я уеду.

А это уже плохо. Это один из показателей привязанности. И, наверное, в будущем именно ты первой узнаешь про первый секс. очередного женатого мужика, очередной научно-учебный взлет и, что уже совсем для меня нехарактерно, очередной провал. Они тоже есть в моей жизни.

Проблема только в одном - я не хочу дружбы на время.

Недавно прочитала в одном из блогов здесь красивую фразу. наверное, она обо мне. Хотя, я скептически отношусь к словам "навсегда" и "никогда". Может, и зацепила фраза отсутствием этих слов. Чтоб никому не обидно было, напишем авторство вот так (с. jane-air ребложит infinity5 :)

Ты не люби меня, если не до старости, ты не дружи со мной, если не до гроба.

Мои чувства все чаще в интернете, а ты лежишь на верхней полке моего письменного стола, и страницы твои желтеют, и я даже не могу вспомнить дату последней записи. Я все чаще пишу то прозу, то какие-то статьи, забывая, что есть нечто сугубо личное, о котором не имеет права знать интернет.

Но все же я пишу. Пишу в завуалированной форме о том самом сугубо личном. Наверное, потому, что мне некому доверять в реальной жизни. Наверное, я хочу элементарного внимания к своей персоне. Не к персоне перспективной и умной студентки, а ко мне - обычной девчонке, со своими тараканами в голове.

Я разучилась доверять.

У меня все чаще нет времени достать тебя и написать правду. Настоящую правду отличницы, которая не плачет. Отличницы, которая умеет любить, писать эротическую прозу сходить с ума.

Но мы с тобой оба знаем, что придет то время, когда мне будет о чем писать. И я обязательно, тайно от мамы, брошу тебя в сумку, собираясь в долгосрочную поездку и буду писать на твоих страницах, в темном плацкартном вагоне свой личный бред, который никому не позволено знать.

Ты прости, мой бумажный друг…

Сегодня – первый снег этой зимы. Снег – это самое красивое зрелище на свете. После моря. Хотя, не знаю. Иногда мне кажется, что снег в сотни раз лучше моря. Он такой искренний, такой белый. Снег как-будто скрывает пороки этого мира; серость асфальта; безликость этих домов напротив. Снег закрывает собой настрадавшуюся от нас землю и тает под нашей обувью. Мы убиваем снег.

Но ведь он живой! Люди, снег – живой ! Он дарит нам радость, а разве неживой предмет может что-то дарить? Особенно – радость? Мы смотрим на снежные шапки домов и улыбаемся, мы смотрим на заснеженные кисти рябин и становимся чуть добрее, что ли. Я могу просто смотреть в окно, чуть подняв глаза вверх, туда, откуда начинает падать снег и смотреть на серое небо, по которому пролетают белые точечки, или звездочки, или кружочки. Я могу смотреть на снег часами. А снег смотрит на всех нас вечность. И даже не одну вечность. У снега много, очень много вечностей.

Вот и сейчас я смотрю на снег. Сижу на табуретке, поджав под себя ноги, и смотрю чуть вверх и вправо. Таким образом мне удобно смотреть, как снег летит по небу и одновременно, как падают первые снежные хлопья на рябину, растущую возле моего балкона. Снег падает на мой город. На мой двор. И почему-то лезут мысли про Новый год, про елку и улицы в лампочках, почти как любимые мною текстуры Боке для фотографий. Снег уже падает не такими большими хлопьями, как сначала, сейчас он кружится в странном танце маленькими звездочками, из окна выглядящими почти как довольно крупные мухи или еще какие-то насекомые, переполняющие воздух. Снег падает на балконы, дома и дорожки. Снег ложится на еще зеленую траву и обещает, что все будет хорошо. Что будет завтра, и послезавтра и даже Новый год будет. Может, совсем не такой, как на картинках из интернета, пусть с плюсовой температурой и без снега, но будет. Будут магазины с елками, будет городская елка, фотографии и ощущение сказки. Пусть такое неоправданное, пусть оно рухнет 1 января, вынесется на мусорку вместе с елкой и бутылками шампанского и закружится новыми зимними буднями, но эти двадцать дней ожидания чуда стоят всех на свете жертв и разочарований.

А ветки уже в снегу. И снова за окном большие хлопья. И я почти счастливая. Хотя…

Снег падает. Падает, совершенно не зная о том, что в пункте А есть сумасшедшая девочка, которой нужно немножко любви и тепла.

Снег падает на твои плечи. Там, далеко, через двести с хвостом километров, киевский снег падает на твои плечи. И, может быть, чьи-то руки, сняв перчатки, смахивают звездочки снега со звезд на твоих плечах.

Я сумасшедшая. Я бы отдала все на свете Новые года за то, чтобы ловить губами снежинки, держа тебя за руку. И собирать губами снег на твоем лице, и идти с тобой куда-то вперед, сквозь снег, совершенно не задумываясь о том, куда именно, просто идти. Оставляя следы на заснеженном асфальте. И написать твое имя на снегу. А потом, обняв тебя по-детски, за шею, прижаться щекой к твоей щеке и тихонько прошептать «я…тебя…люблю…» И не слышать ответ, уткнуться носом в твою шею, чувствовать твой немного колючий шарф, твой аромат, твое дыхание. Просто быть рядом, и чтобы падал снег, оставляя нам право на сказу …

Интересно, в Киеве сейчас тоже снег?

Я люблю тебя. Тебя и снег.

А за моим окном уже вовсю гуляет настоящая зима. Будь счастливой, пожалуйста.

Похоже, я нашла новый источник вдохновения. Точнее, место. Очередной фастфуд, честно копирующий Макдональдс, именуемый McFoxy. Надо сказать, сие вдохновение обходится дешевле, чем остальные "мои" места. За картошку фри и бургер (который в сотню раз лучше макдональдсовского, в отличии от картошки - пересолена и не хрустит) - 10 гривен - можно сидеть и писать сколько влезет. Интернет тут хреновенький, тем лучше.

Бургер я кушать не умею. Эта котлета все время уползает из булки. Еще я не умею приходить, как нормальный человек, за час до отправления поезда. Нет, я как настоящий ненормальный человек, прихожу за три часа и маюсь дурью и мыслями.

За окном ползет толпа, а я хочу в Париж. Или в твою кровать. Я хочу того, чего решительно нельзя. Хотя, в Париж можно. А вот с твоей кроватью реально напряг. А хочется.

Сегодня первое декабря, а за окном нечто, напоминающее дождь и серое киевское небо, расчерченное линиями самолетов и шпилями многоэтажек. И твоя фотография в кармане сумочки, и письмо на электронной почте, и желание позвонить и сказать спасибо. Хотя бы спасибо.

И наверное, я даже позвоню. Ворвусь без приглашения в твою жизнь на три минуты телефонного разговора.

Я смотрю на людей с айфонами, парнями, девушками, собаками. Мне не нужен айфон или парень. Мне нужен ты, без айфона, с сединой на висках, насмешливой улыбкой и бесконечно любимыми мною губами. Мне нужно право европейского союза. По логике, оно сейчас должно быть мне даже нужнее, чем все остальное.

Мне осталось посидеть часик и можно топать на платформу, заходить в узкий от сумок проход вагона, садиться в кресло и… И ехать домой, где меня даже ждут, и снова ждать поездки на утреннем поезде сюда, в город, который гораздо круче Парижа. Я люблю тебя, Киев.

Разговор странным образом вместился в 16 секунд моей благодарности и его ответа. Голоса на заднем фоне и тон явно свидетельствовали о занятости. Ну хоть абонент в сети и трубку взял.

Я сумасшедшая. Я строю планы на человека, о жизни которого не знаю ничего. И мне это нравится.

Я сумасшедшая.

Я прищуриваю глаза и курю-курю-курю. Ударение здесь на слове "курю". Потому, что вообще я не курю. Но сегодня я прищуриваю глаза и курю. И пью красное вино, и пишу этот текст и дышу, и наверное, даже живу. Насчет последнего я точно не определилась, но некие признаки жизни во мне определенно есть. Я люблю этот город, люблю огни машин, воздух, улицы… Этот город живет совершенно другой жизнью, в которую он пускает лишь избранных. Он не жестокий, нет. И не справедливый. Он не похож ни на один город мира. И я живу тобой, Киев, и пью за тебя, и молчу о тебе.

Дым медленно ползет вверх. Сигарета за сигаретой. Мужик напротив не отводит глаз. Черт. Я люблю все это. Люблю ожидания возле деканата, люблю разговоры с посторонними людьми. Люблю оттачивать свой флирт и видеть смущение мужчин и даже люблю, как обламывает обожаемый научный руководитель. Я стану такой как я хочу. Как заслуживаю. И когда-то даже Вы будете гордиться мной! Но Вы лучший, это не обсуждается. Вы единственный человек с кем я не могу быть привычно-раскованной и смелой. Это с Вами я робкая первокурсница, девочка, которая хочет многого, но пока не знает чего именно. Это за Вами я пошла в науку, в право… И как же мне хочется заслужить Вашу похвалу.

А сигарета обжигает губы. Интересно, что бы ты сказал, глядя на меня, на сигарету за сигаретой, обветренные губы без помады, слезу в уголке глаз… Отличницы тоже плачут, знаешь. По таким, как ты. По взрослым мужикам за сорок, по предавшим подругам, по детству, которого не было. Отличницы плачут беззвучно, безслезно даже. Отличницы ломаются, перегорают, курят. Пьют вино. Отличницы плачут.

Я сумасшедшая, знаешь. Я люблю французские песни и грубый секс.

Сегодня последний день осени. Осени, насквозь пропитанной любовью и Киевом, лирикой и цинизмом, прикосновением к твоему запястью и… Завтра будет зима. А в воздухе странная смесь весны и Нового года. Солнце прощается. Листья прощаются. А я не прощаюсь. Я схожу с ума.

Я сегодня пьяна. В такие моменты я даже более сумасшедшая, чем обычно. Два неполных бокала с ликером "Старый Таллин" хватило, чтобы включить безудержное желание тебе написать. Просто написать. Заранее зная, что не ответишь. А еще включилась легкое тепло внизу живота и масса фантазий на тему грубого секса в университетской аудитории. Отличница может стать плохой девочкой. Для тебя. Для вас. Неужели твои руки не опустятся ниже, не расстегнут рубашку, которую я так старательно выбирала? Неужели… Неужели я просто пьяная малолетка, мечтающая трахнуться со взрослым мужиком? Моя любовь гораздо прозаичнее. Она сводится к животному желанию самки принадлежать сильному самцу. Или не сильному. Принадлежать - вот ключевое слово. Я никогда не чувствовала себя чьей-то собственностью. Я всегда свободна. Забери у меня свободу. Посади на поводок. Ну же, что мешает! Жена? А мы ей не скажем, давай? Оставим наши шалости навечно храниться в стенах аудиторий. Я хочу твои руки. Сейчас, завтра, пьяной, трезвой… Хочу. Я много чего хочу.

Мне нужно заниматься статьей. Нужно написать план, собрать материал. Нужно. Еще и потому, что есть те, кто в меня поверил. И я не могу их подвести. И себя не могу подвести.

А я пишу Бог знает о чем. Хотя, пишу я как раз о том, чего Богу лучше не знать.

Я тебя хочу не только пьяной. Трезвой тоже. И даже с похмелья. Трезвой я тебя хочу даже более изощренно. Почему-то представила, как вы читаете эти строки. Или ты. Как удобно. Такое же непроницаемое лицо, с которого невозможно что-либо считать. Или привычная полуухмылка. Или все же удивление, чуть приподнятая бровь, бегающие по тексту глаза. Мне нравится, когда ты читаешь. Особенно стоять чуть сзади, понимая, что расстояния между нами почти нет. И седина на висках, запах парфюма, твое тепло - все слишком близко, чтобы думать прилично.

-Господа, погуляйте немного! Вы мешаете… - вот что я хочу сказать твоим коллегам. Всем без исключения, которые торчат в кабинете, мешая мне наслаждаться тобой и мысленным продолжением…

Закройте кабинет. Ну закройте… Я вас пугаю? Нет, я еще не пугаю…

Прикоснуться к виску. Губами. Вниз, вдоль щеки. К шее. Плечи, звезды. К черту. Сними китель, он ни к чему. Какая разница, что так нельзя? Нельзя пользоваться таким ароматом, что у меня крыша едет, остальное можно. Тебе - уж точно. Поцеловать в губы. Долго. Ты ответишь? Не знаю. Не важно. Просто долго целовать тебя в губы. Расстегнуть верхнюю пуговичку рубашки. И порнуха временно закончилась. Просто уткнуться носом в район ключицы и молчать. Дышать тобой. Единственный раз в жизни. Можно? Не отталкивай… Разреши.

Руки ниже, медленно, неопытно… Куда-то на уровень ремня. Может, снимешь? Может, свяжешь за спиной руки? Может…

Я была плохой девочкой, знаешь…

А твои руки - интересно - где? Неужели не разденешь? Ладно, я сама. А в прочем это не обязательно. Хотя нет, обязательно. Я хочу тебя чувствовать. Телом. Хочу прохладу пиджака на своей груди. Хочу твои руки. Грубо. Да к черту талию, сама знаю, что она меня есть. Ниже, еще… Ты же говорил, что ножки красивые. Чего ждать? Все доступно, по крайней мере для тебя.

Дрожащей рукой расстегнуть тебе рубашку. Ну не умею я, как в кино, не умею. Научишь? Опуститься ниже. Губами, руками, телом, целуя плечи, грудь и ниже. Провести языком внизу живота. Я где-то читала, что это возбуждает. Проверим. Разведка боем. Согреть дыханием твои руки. На колени, все так же целуя низ живота.

Унижение? Не знаю. Для меня нет. Унижение - это когда осознанно. А я - сумасшедшая. Мне можно. Я так хочу. Страсть это своего рода безумие. Значит, я сумасшедшая вдвойне.

Целовать ладони, прижаться к тебе… Расстегнуть пряжку на ремне…и посмотреть в глаза. Да, именно так, стоя на коленях, расстегивая ремень, откинуть голову назад и долго-долго смотреть тебе в глаза. Что, разочарован в отличнице? Не понимаешь, что происходит? Удивлен? Или желания у нас совпали, просто у меня крышу сорвало раньше?

А может, поднимешь? Может, используем рабочий стол не по назначению? Ты же видишь, что я хочу этого. Может, прекратишь эту прелюдию и какие-то мои нелепые попытки доставить тебе удовольствие? Может, возьмешь меня? Резко, грубо, по-взрослому? Научишь? Ты же прагматик, ты сам так говоришь.

И судорога пробежит по телу, отдаваясь волной внизу живота… Я сожму руки, впиваясь ногтями в твою спину.

И выдохну, приходя в себя. Отведу глаза в сторону. Поправлю блузу, подойду ближе. Уткнусь носом в твою щеку и тихо-тихо скажу спасибо. Спасибо вместо люблю. Такая нелепая игра слов. И, наверно, не посмею поцеловать.

О чем же я думаю?! Я сумасшедшая. Я сексуально озабоченная. Я не знаю, что я. Мама называет это нормальными изменениями, я называю это любовью. Для тебя это просто секс.

Мне нужны новые мотивы. Мне нужно писать о другом. О наднациональности. Никогда не думала, что с ней можно свободно говорить о сексе. Удивлена. Не то, чтобы я помешанна на этой теме, но если дружить, то во всех сферах. Или почти во всех.

Если дружить.

Мне тебя не хватает. Правда, кого именно - я затрудняюсь ответить.

Я не люблю польскую литературу. Кроме вышеупомянутого Збигнева Бжезинского. Потому, что Бжезинский пишет "человеческим" языком о понятных мне вопросах - например о том, что Америка скоро станет сверхгосударством. Видимо, она им станет только потому, что в Америке есть он - Збигнев Бжезинский. Польская литература в массе своей что-то вроде фильмов Кустуррицы. Эффектно, но очень тяжело. И противно. Я закончила читать Януша Вишневкского, "Любовница". Я понимаю, что можно ТАК любить, но я не понимаю, затем писать так, чтобы оставалось только притупившееся ощущение безысходности. Единственное, что потрясло меня в этой книге - это способность мужчины так легко и правдиво писать от лица женщины. Это удивительно, это поражает до глубины души. Раньше я читала "Огнем и мечем", Сенкевича. Вначале первой главы автор написал, что Украина была пустырем и поляки, по сути, принесли цивилизацию в Богом забытый край. Однако следовало бы добавить, что пустырем Украина стала после монголо-татарского ига. Не то чтобы я очень любила Украину или не любила поляков, но монголо-татары таких зверств не творили. Они не сажали на "палю". Я понимаю, что каждая страна отвоевывает себе место на мировой арене всякими доступными способами, но церкви и детей трогать нельзя. Хотя именно церкви и дети остаются лучшим геополитическим инструментов всех веков. Потому, что церкви умеют держать людей в рамках, а за жизнь детей большинство отдадут свою жизнь, не то что какую-то Родину. Я люблю справедливость. Историческую. И не только.

А еще я очень хочу свою квартиру. Совсем свою, чтобы выбирать мебель, стиль интерьера. Я люблю мебельные магазины. Только мы никогда не покупали там то, что мне нравится. Знаешь, я бы хотела уютную квартиру, непременно с креслом-качалкой и пледом. Большим и обязательно в клеточку. Большим, чтобы нам было удобно вдвоем. А еще я люблю диванчики в минималистическом стиле. Низкие такие, с двумя-тремя подушечками. Дорогая, строгая классика минимализма. Несколько оригинальных кресел. А можно вообще сделать комнату в черно-белом стиле. Или бело-красном. Или как-нибудь еще, оригинально и стильно. Но чтобы тебе тоже нравилось. В спальню можно купить большую кровать в викторианском стиле. Хотя иногда мне хочется чего-то винтажного, легкого и нежного.

А вообще мне просто хочется с тобой жить. В одной квартире. Без разницы, в каком стиле будет ее интерьер. Без разницы сколько будет комнат, какой район города и сколько нужно трястись на метро. Я хочу с тобой жить.

Хочу, чтобы ты приходил с работы и видел мою улыбку. Или я вечером, почти ночью, возвращалась с очередной конференции и знала, что дома есть ты. Пить кофе. Или чай. Как в песне - "звезды в лужах делить с тобой, теплый ужин делить с тобой… "Делить с тобой.

Я сумасшедшая. Я придумываю несуществующие планы, несуществующую квартиру, несуществующие отношения.

Я нахожу в этом своеобразный кайф. Живу в странном мире, из которого порой приходится выбираться наружу.

Я люблю горячую картошку. Печеную или "в мундирах". Я нахожу в этом своеобразную романтику. Потому, что горячая картошка - это как жизнь, она обжигает нам руки, но мы ее едим потому, что вкусно. Так и жизнь. Обжигает нас изнутри, но мы живем. Хотя, иногда я думаю, что многие живут не из любви к жизни, а из страха смерти. Если бы мы точно-точно знали, что через час после смерти мы возродимся где-то в акватории Гавайских островов, людей на земле стало бы гораздо меньше.

Когда я держу горячую картошку, мне кажется, что я держу целую вселенную. Такую обжигающую и в то же время маленькую, легко ломающуюся. Это как чья-та душа - кожура на вид не очень, а если почистить - вкусно. И тепло. Руки греет. Я люблю горячую картошку.

Я хочу быть твоей любовницей. Вообще я много чего хочу, но больше всего - быть твоей любовницей. По крайней мере сейчас. Я люблю романтику, но мужчина должен быть жестким. Я хочу знать, есть ли у тебя родимки. И дети. А еще я хочу тебя. Во всех смыслах. И даже в самом пошлом, на который я-нормальная не имею права. Но это другая я, а ей можно. Хочешь, я могу отрастить волосы, чтобы тебе было удобно наматывать их на руку? Знали бы стены моих аудиторий, о чем думает отличница, идеальная девочка с большим будущим. О чем думаю я.

Можно, я буду тебя любить? Пожалуйста, мне это очень нужно. Именно сейчас. Может, не навсегда, может, это пройдет - но сейчас мне жизненно необходимо тебя любить. Можно я буду звонить тебе по утрам? Только ты скажи, во сколько просыпаешься. Не хочу тебя будить. Не хочу, чтоб жена ревновала.

Но можно я просто буду в твоей жизни? Вместе со своими стихами. Мы не будем тебе мешать, обещаю. Мы будем тихонько смотреть, как ты работаешь. Если захочешь - будем помогать тебе. Будем писать тебе самые красивые письма на свете. Тебе понравится. А если не понравится - будет льстить. А если вообще нельзя - мы не будем писать. Мы просто будем в твоей жизни. Можно?

Мы не занимаем много места. Стихам вообще хорошо в планшете. А мне хорошо там, где ты.

Пожалуйста, можно я буду тебя любить?…