Отличницы тоже плачут

Сегодня не будет красиво оформленной прозы или стихов. Не будет философских мыслей потому, что они должны быть направлены на наднациональный аспект в праве Европейского союза, и никак не на мою странную, труднообъяснимую любовь.

Сегодня я совершенно не сильная, не умная. Сегодня я в меру пьяная, слабая дура. Твой голос был слишком холодным (или у меня галлюцинации?), время, отведенное на встречу, слишком коротким, мама слишком категоричной. Сегодня все было слишком. Слишком мало времени в Киеве, слишком много нервов, слишком много выкурено и выпито. И слишком мало тебя. Сегодня, и завтра, и всегда.

Слишком много дневников, планов, ненужных слов. Слишком плохо тупо сходить с ума по человеку. Хотя, сходить с ума всегда плохо. Даже если по-умному.

Я пишу в статусе "прорвемся", хотя не понимаю куда, когда и с кем. Далеко, стирая грани этой страны, этой жизни, этой любви? И долго я смогу бегать от себя? Скрывать себя за учебой, исследованием, внешним равнодушием и внутренним сумасшествием? Долго ли протяну я на стихах, ставших моей дозой? Останется ли в жизни хоть кто-то, которому можно позвонить…

Я слишком слабая. Наверное. А собственно, не все ли равно, какая я, если ты никогда не будешь рядом? Не все ли равно, что меня разрывает изнутри и некому сказать… Тебя слишком много в моих мыслях, где пора бы прочно поселиться иностранному языку и научной работе. Тебя слишком мало в моей жизни, где пора поселиться хоть кому-то.

И я пишу этот очередной бред на стыке осени и зимы, в первую ночь декабря. И мне хочется, чтобы была в этом какая-то мистика, чтобы через год я пролистала этот блог и нашла этот пост, и что-то изменилось, и я бы снова писала именно этой ночью… Но в итоге все гораздо проще, через год я смогу точно так же писать, и не будет никаких мистических совпадений или изменений, разве что героем моих мыслей будет кто-то другой или обстоятельства помешают мне сидеть в интернете в ночь с ноября на декабрь. Мне совершенно не с кем разделить свои мистические порывы, некому дать безсмысленную и невыполнимую клятву в первую ночь зимы.

И я молчу, предчувствуя скорую развязку в виде гос.экзаменов и все. Точка. И еще я знаю, что вряд ли смогу сделать когда-то этот шаг, несмотря на шутки, разговоры и прочее. Я мысленно прошу толи тебя, толи Бога помочь мне, но ты не читаешь мои мысли, а Бог наверное уверен, что я тебя не заслужила.

Бог, если ты есть, дай мне его. Просто дай шанс. Я обещаю никогда потом не произнести фразу "Господи, за что мне это?" Я обещаю.

Я никогда так не любила.

И мне хочется написать "привет, декабрь", но на улице пахнет весной, и на градуснике +6, и завтра я уезжаю домой.

Последнее время я научилась заставлять себя читать "нужную" литературу. То не важно, что в данный момент мне глубоко безразлично понятие наднациональности и его первоисточники. Я открою книгу и буду читать, и даже анализировать. Потому, что это лишний повод жить. Ах, если бы только знало понятие наднациональности, что для одной сумасшедшей девочки оно - повод жить. Последнее время я даже научилась расчесываться каждый раз, когда отправляюсь дальше ближайшего хлебного ларька. Раньше я могла заправить волосы под кепку и пойти. А теперь я по три раза перечесываю свой "хвост". Потому, что в принципе не переношу неряшливо завязанных "хвостов". Наверное, когда я заправляла волосы под кепку, я не переносила саму себя. Хотя, мои старания нничего радикально не меняют. Я всегда ношу "хвост". Разве что теперь под кепкой рассчесанный "хвост". Еще я замазываю синяки под глазами консиллером. Правда, только в Киеве. Раньше я даже пользовалась пудрой, губной помадой и тушью. Теперь арсенал косметики свелся к туши, блеску для губ и духам. Я не крашу губы помадой потому, что очень люблю свою родимку на нижней губе справа. Я люблю, чтоб ее было видно. Еще я не умею ходить на каблуках и люблю темные лаки для ногтей. Я живу своей очень странной жизнью и закрашиваю синяки под глазами консиллером.

Я так же люблю маленькие безделушки, которые мне не положено любить по внутреннему миру, так как они слишком "девчачьи". И бумажные письма. И вообще письма. Браслеты. Моя слабость - открывающихся медальоны, куда можно вставить фотографию. Всегда мечтала иметь человека, чье фото будет в моем медальйоне. А мое - в его. Этот человек не обязательно должен быть мужчиной. Он может просто быть.

Я люблю идти с папой под руку, когда он дома. Потому, что он красивый, а мне нравится идти с красивым мужчиной под руку. И еще потому, что я вообще редко хожу с кем-то под руку. Или за руку. А мне это так нравится. Всегда завидовала девчонкам, которые перебегали дорогу, держась за руки. И парам тоже. По-хорошему завидовала. В их ладонях есть чье-то тепло. А в моей - есть тепло рукавицы, или кофе, или ноутбука. Раньше был человек, который держал меня за руку. Потом он исчез из моей жизни. Так вышло. Поэтому я люблю, когда ты берешь меня за руку, чтобы поздороваться. Я вообще люблю здороваться, пожимая руку. Так я хотя бы ненадолго ощущаю чье-то тепло.

Я сумасшедшая. Я помню прикосновения.

Я не люблю такую погоду. Однажды я видела, как подростки праздновали день рождения в моем дворе. Именно в такую погоду. У меня никогда не было настоящего дня рождения. С воздушными шариками и свечами в торте. А они праздновали именно так. Без выпивки, без сигарет. У них был целый букет из воздушных шариков. И на лавочке стоял торт, и горели свечи. Они сфотографировались с шариками. А потом пришла именинница. Ей подарили плюшевого медведя. Рыжего и большого, ростом почти с именинницу. И цветы. А шарики уже не помещались, их держала девочка в малиновый куртке. Они ели торт. И задували свечки.

Наверное, я не заслужила настоящего дня рождения. Но яркое пятно шариков сделало решительно ярче мой унылый осенний двор. Наверное, этой девочке было очень приятно. Когда-то я куплю в свой день рождения много воздушных шариков и большой торт. Я зажгу свечки и буду загадывать желание. Мне тоже будет очень приятно.

У меня есть человек. Я вспоминаю его улыбку и мне не нужно солнце. Хотя на самом деле солнце лучше, чем человек. Но у меня есть человек. А солнца нету. Солнца ни у кого нету. Потому, что сейчас ноябрь и солнце отдыхает. У него отпуск. Так решила я.

Я сейчас тоже отдыхаю.

Я сошла с ума. Мои мысли вращаются где-то между идеями бросить юриспруденцию во имя более "творческой" профессии и признаться тебе в любви. Хотя, я уже писала - я не уверенна, что сумасшествие мое имеет твою фамилию, имя, отчество и научную степень. Иногда мне кажется, что тебя не существует. И вообще ничего не существует. Даже этого текста.

Существует девочка, которая готовится поступать в магистратуру и свершать великие дела в области юриспруденции. Она живет, просыпается по утрам, кушает, читает хорошие книжки, умеет вести светский разговор и пишет очередную статью. Но у нее есть проблема - вторая девочка, периодически всплывающая из глубин подсознания. В психиатрии это называется раздвоение личности. В психологии - конфликт внутренних "я". У меня это называется - я-хочу-чтоб-меня-любили. Это примерно как "ты-не-такая-как-все", должно писаться через дефиз. Моя нормальная оболочка нынче должна быть занята исследованием, однако ее сумасшедшая коллега пишет черт знает что, пытаясь спасти свой мозг от перевоспаления. Мне нравится быть сумасшедшей. Разве это плохо?

Итак, меня зовут… Хотя, здесь это совершенно не важно. У меня есть имя. В прочем, зовут меня редко. Обычно я прихожу сама. Или не прихожу. И не зовут. Мне двадцать лет. Я студентка. Надо заметить, я довольно успешная студентка, как для своих двадцати лет. Я учусь заочно. Потому, что так получилось. Хотя многие не понимают. Предпочитаю не вдаваться в объяснения причин. Я учусь заочно и все. Точка. Моя Академия — самая лучшая в мире. Меня не интересует чье-то мнение, она просто лучшая. У меня есть самый лучший научный руководитель. Это благодаря ему я недавно праздновала свою шестую научную публикацию. Он гений. Это не обсуждается, как и моя Академия.

Я люблю читать. Не часто, не всё, но люблю. Я могу увлечься и читать долго-долго, до такого состояния, что в глазах темнеет и начинает немного подташнивать. Я называю это «переела книжки». А еще я могу просыпаться очень рано утром без будильника. Особенно тогда, когда это совершенно ни к чему. Как например сегодня. Хотя, сегодня я проснулась потому, что мы с родителями живем в однокомнатной квартире и меня просто-напросто разбудили. А заснуть снова у меня не получилось. Я проснулась где-то в пять утра, выпила две чашки зеленого чая с конфетами (а второй раз — с печеньем) и читала книжку. Надо сказать, меня снова начало подташнивать. То ли от книжки, то ли от того, что не выспалась. А может, еще от погоды. Я ненавижу серую унылую погоду. Хотя иногда говорю, что люблю. Я вообще иногда говорю не то, что есть на самом деле. Мне так легче. Надо сказать, что именно сегодня утром, поджав под себя ноги и вместившись на табурете, я решила начать это писать. Собственно, не знаю, зачем. Просто. Может быть, мне снова будет легче. Вообще я люблю писать. Особенно — стихи. Потому, что стих нельзя писать бесконечно. Он откладывается в памяти и его можно дописать. У стиха есть конец. Всегда. А на прозу у меня не хватает терпения. Мне нужен кто-то, кто будет писать мне раз в неделю «напиши!». Хотя, мне просто нужен кто-то… Я могу писать стихи везде. В планшете, в ноутбуке, в тетрадях с конспектами… Прозу тоже могу писать. Но у меня не хватает терпения. Я уже говорила.

Я сумасшедшая . Это действительно так, хотя в моем теле нет болезненной худобы и изящества, которого требует мое душевное состояние и литературный шаблон безответно влюбленных, страдающих поисками смысла жизни, пишущих девушек. Я не стремлюсь к идеально подтянутому спортивном телу. Я не уверенна, что всем повально мужикам нравится прикасаться к железной пластине пресса вместо трепетно отзывающегося на прикосновения животика. Я ем после шести, и после десяти тоже ем. Люблю пирожные с нежным кремом и торты. А еще я безумно люблю вафли "Артек". И зеленый чай без сахара. Я много чего люблю.

Я сумасшедшая . Я совершенно нездорова еще и потому, что нахожу в своем состоянии странного рода "творческий" кайф. Уверенность в своей болезни я ношу под сердцем уже не один месяц. Точнее, ее в меня заложили чуть ли не в начале жизни фразой "ты не такая, как все". Ты-не-такая-как-все стало моим вторым именем, это словосочетание нужно писать через дефис, то есть через четыре дефиса, иначе оно теряет всякий смысл относительно меня. Надо признаться, я никогда до конца не понимала истинное значение этой фразы. Я не уверенна, что диагноз мой изменится даже в том случае, если мы будем просыпаться в одной постели. Я не уверенна, что тебе нужны мои стихи. А стихи - это я. Мы друг без друга не сможем. Не сможем даже больше, чем я не могу без тебя. Потому, что когда не пишутся стихи мне хочется умереть. Из-за тебя мне умирать не хочется. Значит, стихи для меня важнее. Прости.

Кстати, я влюблена. Я люблю мужчину, который старше меня на двадцать три года. Я люблю тебя. Точнее, вас. Хотя, все же тебя.

Но я начинаю сомневаться, что моя шизофрения наделена твоими инициалами. Я просто больна. Я сумасшедшая, рассуждающая о американском империализме и будущем разделении мира. Я знаю, кто такой Збигнев Бжезинский и Никколо Маккиавели. Я даже читала их книги. Мне интересно, правда. Было. Потому, что я - это я. Мне нужно читать то, что никто не читает. Потому, что мне нужно делать свое будущее. Его никто не сделает за меня. Как, собственно, никто не поинтересуется, хочу ли я видеть это будущее в области юриспруденции.

Вот и все. Не сложенная сумка смотрит на меня своей пустой пастью, требуя поскорее укладывать вещи. Заметно уменьшившаяся стопка книг гласит о предстоящий выпускных экзаменах, а Киев засыпает, мягко обволакивая меня последней ночью моей девятой сессии.

Отличницы тоже плачут. Показушно, перед начальством, трагично вытирая пальцем "случайно" скатившуюся слезу. Навзрыд, в туалете, на четвертом курсе, предварительно швырнув преподавателю на стол зачетку, размазывая тушь по всем частям лица и не только. Искренне, от усталости. Прислонившись лбом к холодной стене и даже не задумываясь, увидит ли кто-то в таком плачевном состоянии. Просто, ночью, уткнувшись в подушку. От того, что нихрена ты не отличница. Что вся феерическая увлеченность учебой осталась там, на том самом четвертом курсе. А теперь ты хочешь быть человеком. Человеком со слабостями, нервами и прочими чертами, на которые "сильные личности", к которым ты сама себя причислила, не имеют права.

Отличницы любят. Нежно, страстно, самоотверженно, со всей дури. Легко переступая принципы и амбиции.

Я же для Вас просто Ю.М., одна из лучших студенток, отличница и просто хорошая девочка, да? Ну и хорошо! Да что там хорошо, это просто замечательно! Наверное, я сделала что-то очень хорошее, если волей судьбы смогла видеть Вас три дня подряд. Вы моя тайна, мой смысл, спрятанный "чуть выше сердца"… Я буду любить Вас, можно?…

Моя рука мягко скользнула вдоль твоей, перебираясь выше пальцев, на запястье - туда, где синеватые прожилки вен отстукивают удары пульса. Взгляд прямо в глаза - на какие-то доли секунды - ощущение тебя, близко, рядом и необъяснимый кайф, во время которого не думаешь о сексе или еще о чем-то. Вообще не думаешь. Ни о чем. Глаза, седина на висках, легкая сетка морщинок, плечи… Ах, нет, этот пуловер - совершенно не твой цвет.

Ты обнимаешь за плечи, моя рука ложиться тебе на спину… Поцелуй, в щеку. Тепло твоей щеки… И снова поцелуй, щека, где-то возле уха… Я поняла это только потом, в маршрутке. А пока все еще не убираю руку с твоей спины. Я задержалась у щеки на какую-то секунду, впитывая ее тепло, пытаясь нащупать носом шею. Я не помню, кто кого взял за руку… Твоя ладонь. И дикая мысль прижаться губами к твоей руке.

Мой милый изверг, что ж ты делаешь? Ты совершенно ничего не делая, заставляешь меня любить тебя с каждым днем сильнее. Я содрогаюсь от мысли, что не увижу тебя… И если сегодня судьбой мне было позволено видеть тебя, дышать с тобой одним воздухом - неужели завтраона так же легко посмеет отнять мой смысл, мою вечность, мою жизнь в твоем обличии, закрутив меня в водовороте ненужных дел и фальшимвых масок

10 минут, одна перемена - как же это мало, как чертовски мало отводиться мне, чтобы взглядом ласкать твои морщинки в уголках глаз, чтобы не думать совершено ни о чем и ловить твои слова. Мой бред, мой ангел, моя шизофрения. Так недолго сойти с ума. Я начинаю бредить. Как Гумберт бредил Лолитой, как Петрарка - Лаурой, как Ахматова бредила Гумилевым. Я начинаю понимать булгаковскую Маргариту - продать душу дьяволу за тебя, о это было бы прекрасно! И даже поступок Анны Карениной вдруг начал укладываться в моей голове - в этом определенно есть что-то романтичное.

Оля, ты нужна мне. Имеено ты, потому, что когда тебя нет - эту прозу остается разве что печатать в интернете, даже не отдавая себе отчет - зачем. Мне нужен кто-нибудь. Я хочу доверять. Я хочу взять и высказать все, что у меня на душе. Хочу говорить, говорить, говорить - и желательно, чтобы меня поняли.

Отличницы тоже плачут. Отличницы сходят с ума. Отличницы готовы сломать свою жизнь ради…

И все же перемена - это так мало и так, одновременно, много…

Вчера мне было плохо. Очень плохо. Я включила музыку погромче и ехала в переполненной маршрутке, думая лишь о том, чтобы дорога эта длилась как можно дольше. Пыталась переключиться с боли душевной на боль в ногах, уставших от целого дня на каблуках. Не получалось. Где-то в области сердца (а может - ума?) болело гораздо сильнее. Кто-то дернул меня за рукав куртки. Молодая женщина с двумя детьми и горой сумок попросила подсказать ей, где остановка "Охматдет". Вытащила наушники, объяснила, сказала, что покажу. Разговорились.

—Заболели? - спросила я не от большого интереса к чужой беде, а скорее для поддержания разговора

—Да. - ответила женщина, - у дочки рак крови, а у сына еще не подтверждено.

И вдруг я поняла, что у меня все хорошо. Очень даже хорошо. Мои близкие, может, не очень здоровы, но и умирать пока, слава Богу, не собираются. И я не позволю себе потерять человека, которого люблю. Знаете, может, через десять лет мы поймем, что действительно не можем без кого-то. И мы будем искать его, ходить по улицам, оглядываться на похожую походку, пальто, запах. И найдем. Придем домой, на работу. А нам, какой-то совершенно чужой человек, смущенно отведя глаза в сторону, скажет "Простите, он умер год назад…" Может, эти невысказанные когда-то слова были тем, чего он в своей жизни так и не услышал. Не дождался. Неужели какая-то гордость стоит двух сломанных жизней?…

Я не позволю себе его потерять. Или все же позволю?…