Это просто Вьюи блог

Этот пиздецки неловкий момент, когда коллега по работе просекает твою бисексуальность.
И потом кивает в сторону блондинки с зашкаливающим уровнем шлюшности и говорит: "Я бы ее не трахнул, даже если бы она сама мне заплатила. А ты? "
" Эй, парень, полегче!" - надо бы сказать мне, но вместо этого я хмыкаю и отвечаю: "Я предпочитаю брюнеток, честно говоря".

Давайте дружно похлопаем мне по лицу, ведь на этой работе в начальниках у меня собственная сестра.

Черные, как уголь, волосы с синевой. У меня не было шансов, да?

Я не любил ее, когда она растягивалась на кровати рядом и недовольно хмурилась синим пятнам на простынях. Не любил, когда она обнимала и целовала меня, когда была добра и мила со мной. Совсем не этого я ждал от чувств к ней.

Она должна была стать моим наказанием. Не нужно этих нежностей, прошу, не говори мне, что любишь, не говори, что хочешь быть со мной, нет-нет-нет, прошу тебя, замолчи, зачем ты зализываешь мои раны, зачем пытаешься меня лечить. Мои губы кривились в отвращении, мои руки сами собой отдергивались от нее, когда она пыталась дать мне тепло и счастье. Она говорила, что я ее сокровище - мой эмоциональный фон был совершенно ровным. Я не чувствовал к ней ничего, когда она так откровенно не попадала в написанные для нее ноты.

Она исправилась. Всегда была сообразительной и способной девочкой. Я знал, что не зря отдал эту почетную партию именно ей.

Она прошлась по моей жизни с кувалдой, она не оставила камня на камне, она уничтожила и разрушила все, до чего смогла дотянуться, все остальное я подносил к ее ногам сам. Растопчи, сотри в порошок, рассей по ветру. Смотри, вот мое чувство достоинства, вот моя гордость, почему они до сих пор целы, милая? Да-да, вот так, теперь совсем другое дело. Где-то там завалялась моя цель в жизни - сломай, зачем она мне? Давай, детка, мне может быть еще больнее, старайся лучше, у меня еще есть силы вставать с постели по утрам, а их нужно выжать, ты же знаешь.
Я смотрел на то, как она убивает меня, и любил ее сильнее, чем когда либо.

А потом я увидел руины, в которые она превратила мою жизнь. Увидел то, что она оставила от меня, то, что больше нельзя спасти, я превратился в крематорий и толпу горюющих одновременно, я был суицидником, но при этом оставался жертвой несчастного случая - она сделала все идеально.
И я возненавидел ее.
Я презирал ее.
Я желал ей смерти.
Я хотел вырвать ей сердце, наполнить этот пустой сосуд хотя бы частью своей боли, засунуть его обратно и наблюдать, как она будет страдать.
Я ненавидел ее всем своим существом.

Потому что она воспользовалась оружием, которое я ей дал.

Жизнь - это персидский ковер.

Странно, что эта эффектная истина, которая обычно приходит вместе с бутылкой водки или ревматизмом, явилась ко мне под прикрытием романа Моэма, которого я с тех пор зову своим единственным евангелистом.

Кому нужны все эти экзистенциалисты (слишком затасканное слово, надо найти другое), кому нужны Сартр, Камю и Кафка, которые поступают очень нечестно и совершенно нелогично, которые дают тебе ключ и убеждают, что им можно только запирать(ся). Моэм же гуманист, оптимист и все такое прочее, что в наше время уже сродни ругальтеству - даже исполняя роль гонца с плохими вестями, он стирает эпитет, стирает все определения, отвергает стереотип бессмысленного как неправильного. Словами алкоголика-поэта, мыслями неудавшегося бесталанного художника Моэм дарит нам освобождение.

Жизнь не имеет смысла.

…

"Ткач плетет узор на ковре не ради какой-нибудь цели, а просто для того, чтобы удовлетворить свою эстетическую потребность, вот и человек может прожить свою жизнь точно так же; если же он считает, что не свободен в своих поступках, пусть смотрит на свою жизнь как на готовый узор, изменить который он не в силах. Человека никто не вынуждает плести узор своей жизни, нет в этом и насущной необходимости — он делает это только ради собственного удовольствия.

Существует один узор — самый простой, совершенный и красивый: человек рождается, мужает, женится, производит на свет детей, трудится ради куска хлеба и умирает; но есть и другие, более замысловатые и удивительные узоры, где нет места счастью или стремлению к успеху, — в них скрыта, пожалуй, какая-то своя тревожная красота".
(с)

Все должно было быть не так.

Сейчас мне полагалось бы откладывать каждую копейку заработанных денег, слушать сутками Бостон и бесить окружающих мечтательной улыбкой влюбленного, выпрашивать у бабушки посуду, критически осматривать квартиру в поисках места для елки, умоляюще складывать ладошки, чтобы знакомые пожертвовали мне елочных игрушек, уверять начальство, что позарез надо заказать Мураками и Уинман, и жить всеми этими моментами, начиная от сжимания тебя в объятьях на вокзале и заканчивая "у меня только один бокал, поэтому кому-то из нас придется пить шампанское с губ другого". Я должна была бы вытирать вспотевшие руки о джинсы, объясняя отцу, почему Новый Год я буду встречать не с семьей. Я должна была бы купить отрывной календарь ради последнего месяца года, чтобы можно было пальцами пощупать, сколько осталось дней до того, как я смогу растворить себя в счастье с запахом мандарин и тебя.

Странно, я перелистываю этот сценарий, который никогда не будет сыгран, но его страницы не режут мне пальцы. Эти картинки прекрасны настолько, что я ловлю себя на почти честном признании "в моей жизни не было ничего лучше", но я не чувствую ни боли, ни горечи, ни сожалений из-за того, что сама себя всего этого лишила.

И я понимаю. Я поступила правильно. Если я могу смотреть на все, что было, и уж тем более на то, что могло бы быть, с улыбкой приникая к чашке с латте, если я могу честно сказать себе "я скучаю по тебе каждый день", но при этом не съехать по стене от судороги в сердце, если могу искренне желать тебе счастья, но уже без меня, значит все верно.

Эту главу можно смело считать законченной.
Сменю ручку, прическу, работу и место жительства, сменю приоритеты, распорядок дня и отношение к себе, а там уже дело за малым - прогнуться в спине до хруста в костях, подкурить, включить "Сплин" и начать новую главу. Без неловкого балансирования на волнах маниакально-депрессивного расстройства, без жалости к себе и попыток забыться, потеряться, раствориться в других людях.

У меня хорошее предчувствие. Я всегда чувствовала, что способна - или однажды буду способна - сотворить шедевр. Так почему бы моей собственной жизни не стать им?

Оставлю себе памятку на будущее:

Не расходуй себя на людей, которые не в состоянии этого оценить. Позволять топтаться по своим чувствам - не признак сильного человека, это признак ущербности и отсутствия гордости. Если человек понимает, что тебе херово из-за него, но ничего не пытается с этим сделать, значит ты более чем вправе сделать это сама.

Ситуация изменилась, детка. Гордость оттащила за волосы на пару шагов назад. Кабинетом министров в моей голове было принято решение, что мы не выдаем оружие, которое можно использовать против нас, просто так. Права на нас отныне нужно получить, как листовки их раздавать больше не будут.

А потом я просыпаюсь в 5:30 утра оттого, что хищная тварь мечется внутри клетки из ребер и начинает подвывать, и мне приходится подставлять руку под ее клыки в попытке утешить, нашептывая "все в порядке, я верну его тебе, потерпи всего день, и он снова у нас будет".

Это тот момент, когда мне становится страшно.

У меня даже биоритмы под тебя подстраиваются. Тело не видит смысла функционировать без тебя и не позволяет мне спать, когда ты бодрствуешь. Такие дела.

Говорят, зрелость - это осознание пределов собственных возможностей.

Я упираюсь в свои пределы лбом раз за разом, будто пытаюсь пробить эти стены, но заливающая лицо кровь как бы намекает "детка, все тщетно, брось попытки". Нет ничего невозможного, кроме этого самого невозможного. Оно есть, существует где-то вне телесного и материального, к нему можно прикоснуться, только когда уровень алкоголя в крови достигает нужной отметки.

Все это лирика, и вот тебе проза: мне нахер на нужно, чтобы твоя рука была здесь, когда ей не находится иного применения. Я не могу - пойми это, я н е м о г у - попросить свою агонию подождать, я не могу заморозить вулканы, не могу с ними договориться. Если бы они подчинялись моей воле, я бы утихомирила их навечно. Но нет, тут обратный порядок власти.

Когда я скуриваю половину пачки, когда я пью вермут с чашки, когда я царапаю колени ногтями и пытаюсь не думать о ноже на кухне, в моей голове не остается места для понимания и мудрости. Они выходят из зала, где слишком людно, возможно, им неприятна компания тоски, одиночества и страха, возможно, им осточертело, что по ушам бьет "пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста".

Когда я улыбаюсь тебе и желаю приятных снов, когда моего лицемерия хватает с избытком на то, чтобы прогнать тебя заботой, почему ты не видишь этого, как зубы разрывают мне щеку, как пальцы сжимаются на груди, будто пытаясь сдержать это "ты нужен мне, ты так мне нужен".

Я очень устала притворяться сильной. Мой резерв исчерпан, подпитка налажена, но нужно накопить, понимаешь, мне просто нужно накопить ресурсов. Где мне заказать перерыв? Где нажать на паузу? Я не бегу от боли, я открыта для нее, мне просто нужны силы, чтобы справляться с ней.
Потому что сейчас, когда дай бог чтоб хоть один день прошел без слез, их нет. Я слабая и уязвимая. Я хуже новорожденного младенца, ведь на мне уже столько ран. Я хуже старика, ведь конец еще не виднеется на горизонте.

Но такой я тебе не нужна.
Чтоб ты знал
Такой
Я не нужна
Даже самой себе.

Рано или поздно вы все заканчиваетесь. Все, кто позволяет моей боли задевать себя. Никто не хочет терпеть ее вечно. Рано или поздно вы понимаете, что ничем не помочь человеку, который вроде открыт для помощи, но не дается ни в какую. Теперь я понимаю, что она чувствовала, когда я бросила ее. Облегчение. Больше не надо ждать неизбежного. Все уйдут. Все рано или поздно прекращают биться об стену, осознав ее толщину.

Каждый раз, когда она говорила, что не нужна мне, я проводила ножом по ноге. Я думала, если она не верит моим словам и моим слезам, может, она поверит моим шрамам.

Забудем, что я умею выражать свои мысли пошире и покрасноречивей.  Потому что мы с моей любимой девушкой теперь вместе.  И никакие слова этого описать не могут, когда пальцы едва попадают по буквам. 

Добиться моего доверия у тебя заняло полгода.
Растоптать его - одно предложение.

Все так охуительно прекрасно осведомлены о том, как мне выбираться из всего этого дерьма, что я вот задумываюсь - а может я пропустила какой-то семинар по теме "как прожить жизнь Ами лучше, чем это делает она"? Может кто-то из вас уже это сделал?

Я не знаю, откуда у вас эта самонадеянная уверенность, что вы меня понимаете, потому что нет, дорогие мои, вот вам правда - НЕТ, ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ МЕНЯ И НИКОГДА НЕ СМОЖЕТЕ. И я заебалась, я откровенно, мать вашу, заебалась, что сначала вы неловко топчетесь у порожка моей жизни, а потом вас впускают, вы рассматриваете все и начинаете раздавать советы по перепланировке. Вас не учили, что несущие стены передвигать нельзя? Вы не знаете, что окна, которые выходят на кладбище, лучше держать занавешеными?

От вас требовалось так мало. Приносить мне свечки и поджигать их, чтобы мне было легче расмотреть что-то в этой беспросветной тьме. А вы решили, что вправе рискнуть раздвинуть ставни.
И как вам видок, ребят? Как вам небо с навеки потухшим солнцем?
Ай, нет, не отвечайте. Плевала я на вас. Только вот загарать меня вытащить не пытайтесь.

Мне говорят "я рада, что у нас такие отношения, какие есть, не хотела бы я быть на ее месте".

И я думаю о том, насколько это обидно и жестоко. Так откровенно демонстрировать мне, что мои чувства так откровенно нежелательны.

Потому что, видишь ли, даже она сама не хотелы бы быть на своем месте.