Я несправедлива к тебе. Я все время говорю, что ты убиваешь мою самооценку, но это не так. Ты учишь меня верить в себя, в свои мысли и вкусы. Ты учишь меня сдувать шелуху чужого влияния с зерна моей собственной личности.
Ты забрасываешь ноги на стену, упираешься голыми пятками в потертые обои и говоришь «конечно, ты права, ведь это ты так считаешь». Я могу до бесконечности перебирать пряди каштановых волос, лишь бы ты продолжала наполнять комнату своими словами – когда не останется места, им придется поселиться во мне. Мне нравится, что ты говоришь, что нет ничего страшного в том, что я не люблю Достоевского. Киваешь, мол да-да, его исконно-русский размеренный стиль слишком чужд нам, постмодернистам, адептам импрессионизма. Он вызывает у нас синдром перекомпенсации. А потом смотришь снизу вверх и добавляешь «именно поэтому ты прочтешь его всего». Ты не приказываешь, ты озвучиваешь факт.
Ты встаешь, распахиваешь шторы, оборачиваешься ко мне, так похожая на мессию с этим ореолом света и босыми ногами. Говоришь «молокососы и отбросы не зря так называются, они сняты как раз для жертв подросткового спермотаксикоза и интеллектуальной деградации», и я улыбаюсь тому, как идут твоим губам мои слова. Говоришь «не стоит слушать эти выблядки американской попсы и псевдо-рока только потому, что они напеты в подходящем ритме, ты оскорбишь этим гениев». Или это говорю я? Ты выдыхаешь мне в ухо «Карнеги для тех, кто нуждается в людях, а не для тех, в ком нуждаются они». Селенджер лишь нацедил пубертатных соплей и назвал их литературой. Бредбери пишет о том, о чем надо бы знать еще до того, как начали появляться вторичные половые признаки.
Я, правда, не знаю, от чего у меня подкашиваются ноги – от твоей физической близости или ментальной. Ты – это все самое лучшее во мне. Будто кто-то собрал все мои самые стоящие черты, развил их и создал из них человека. Я больше никого не слушаю, я слушаю только тебя. Потому что слушать тебя – это слушать себя. Потому что слушая тебя мне не страшно разрушать свою жизнь, не страшно рвать нити и бросать все, за что принято держаться. У меня теперь только один страх – не соответствовать.