Жизнь в паре миниатюр

Несколько лет назад, когда я сильно простудилась, навестить меня пришли пакет апельсинов и молодой человек, которого я считала хорошим другом. Он подарил мне книгу с улыбающимся зелёными глазами Элайджи Вуда на обложке (видимо, типографская краска почему-то решила сделать их зелёными, а не голубыми, как в жизни). Внутри была подпись: «Постарайся прожить жизнь так, чтобы ты всегда могла сказать правду».
В тот день я соврала как минимум один раз: когда пообещала, что буду хранить эту книгу. Год назад она безвозвратно потерялась у знакомой в коробках при ее переезде. Но ведь тогда я об этом не знала? Тогда я же была убеждена в своей честности?
Как вы думаете, сколько красных огоньков замигает по всей планете, если подключить ее к гигантскому детектору лжи? Скорее всего, не так уж и много. Первыми, наверное, алая иллюминация коснется политиков и СМИ (ведь правда в том, что одна из лживейших газет Советского Союза называлась «Правда» ;), затем адвокатов, ростовщиков и изменщиков. Но а что дальше? Какая часть планеты, например, окрасится в красный: ДНР или Украина? Штаты, бывшие уверенными в победе Клинтон или штаты, молчавшие за Трампа? Вся Сирия или только городок Алеппо?
Скорее всего, наша Зеленая планета так и останется преимущественно зелёной.
Все дело в том, что правда подразделяется на две иногда полностью противоположные сущности: убеждения и истину. Именно из-за убеждённости человека в свою правоту мы утверждаем: «Правда у каждого своя». Она ведь действительно у каждого своя. А нам почему-то так нравится раскидывать колоду на тех, «кто прав», и «кто виноват». Конечно, сейчас гипотетически можно подойти к Гитлеру и сказать: «Гитлер, ты не прав». Но разве сработала бы такая манипуляция, выиграй он ту войну? Скорее всего, он был бы также убежден в своей правоте. Скорее всего, у всего мира была бы другая правда.
Так что то, о чем мы говорим, – вещь сугубо субъективная и строго зависящая от времени.
Несколько лет назад я обещала сохранить ту книгу. И несколько лет назад это было самой настоящей правдой.

Вопрос, на который я максимально рьяно ищу ответ в последнее время - когда мир стал настолько публичен? Когда произошел тот самый слом, когда люди начали настолько навязывающе показывать самих себя? С появлением Instagram'a? Twitter'a? Социальных сетей вообще?
Да, конечно, обезьяны тоже в грудь себя били, но они не делали это систематически с периодичностью, учащающейся в геометрической прогрессии.
Знакомая чирикает в twitter о своей нежелательной беременности и плачется о том, что сделала аборт. Один парень помешался на собственном гендере и теперь заявлет на весь youtube о собственной транссексуальности. Подруга рыскает по "сохраненным фотографиям" Вконтакте у бывшей своего парня, чтобы сравнить, есть ли у них одинаковые и таким образом уличить любимого в измене.
А девушки, которые под каждым постом (не важно, что на фото: небо, качалка, еда, собственное лицо) пишут многозначные посты о своих "половинках", с которыми расстанутся через недельку (и тогда будут такие же посты не про такого же парня) ? Зачем ты якобы скрываешь его личность, если ежу понятно, о ком ты пишешь? Скрытность напоказ? Серьезно?
Мне рассказывали даже о девушке, которая намеренно в переписке со своим парнем пыталась выглядеть адекватной, чтобы его будущая девушка, зайдя на его страничку и прочитав эту переписку, не подумала про нее ничего плохого.
Как мир вообще позволил родиться тезису: "Ничего не было, если ты не выложил это в Instagram"?!
Нет, guys, это не новая серия Black mirror, это наша реальность. Видимо, конец света действительно наступил, потому что мы с вами точно живем в постаппокалипсисе.
Вопрос один: когда это произошло?

Он рассказывал мне сказки.
Единственный из десятков братьев Гримм, встретившихся на моем пути, он сочинял их на ходу и тут же верил в них. Другие сами не верили, но отчаянно пытались нанизать эти розовые очки на уши своим слушательницам. Мне.
Он описывал красивую жизнь, богатство и подвиги. Описывал места, где нас нет и никогда не будет. Когда я уставала от жизни, с ним можно было прожить по десять новых жизней за день.
Ночами я удивлялась этой его феноменальной способности придумывать – и тут же забывать. Когда я посылалась утром, не дослушав сказку вечером и уснув, то просила его рассказать мне упущенный конец. А он отмахивался и говорил, что уже не помнит. Для меня все его сказки были не окончены. Для меня он все бросал на середине.
Он рассказывал сказки и называл меня принцессой. Так он сочинял сказку и про нашу жизнь. «Может быть… принц – это не ее? Почему никогда не говорят о том, что принц приехал, чтобы завоевать принцессу, убил дракона… и они не сошлись характерами?», – спрашивал он и зашифровывал себя в слуге, который всегда находился подле принцессы.
Он никогда не был моим принцем.
Он был рассказчиком.
И это делало его особенным среди сотен обыкновенных королей.

В психологии есть синдром с очень красивым названием – «burnout». По-русски его называют «синдром эмоционального выгорания». Он наступает, когда личность настолько истощает свое умение сопереживать, что перестает чувствовать что-либо. И впадает в общественную комму – апатию.
Считается, что это профессиональная реакция: выгореть могут психологи, журналисты, педагоги. Те, кто занят деятельностью «человек-человек»: слишком много пропускают через себя чужих жизней, чужих проблем, чужих чувств. Словно у каждого есть ограниченное количество поленьев-эмоций, и всякий новый человек, подбрасывая свои деревяшки в чужой костер, заставляет его полыхать сильнее и сгорать быстрее. И те, кто заняты разгребанием чужих поленьев профессионально, рискует спалиться до угольков.
Но что же до других, обычных людей?
«Кто сгорел, того не подожжешь», – писал поэт-алкоголик, который не был ни журналистом, ни педагогом, ни психологом. Он был поэтом. И алкоголиком. И надо сказать, тут очевидна причинно-следственная связь: вдохновение-выгорание-алкоголь. Но не думаете, что бумажные люди сгорают от того, что они бумажные: то есть потому что числятся в записной книжке Музы на случай неожиданных визитов. Суть в том, что эти визиты вызывает. Другой человек. Именно он подхватывает факел и зажигает сигнальный огонь.
Необязательно даже быть творческим. Достаточно просто кого-то полюбить. Один раз, два, три…
Пожар не вечен.
Но говорят, что на месте пожарищ вырастают самые красивые рощи.

- Сейчас пытаюсь написать песню от лица Дьявола, - десятки суббот назад сказал один ангелоглазый музыкант. - Как он думает, что чувствует.
- Мне кажется, ему невыносимо скучно.
- Во-о-от. И я об этом же.
А я в свой двадцать первый наркотический февраль была Вселенной. И ей было невыносимо тоскливо.
Я живу в мире бесконечного ничего. Здесь что угодно можно поставить под сомнение. И дело даже не в нигилизме или скептическом подходе к некоторым вопросам. А в том, что можно опровергнуть даже сам нигилизм отсутствием в нем смысла.
Потому что смысл появляется только тогда, когда мы хотим оперировать простыми понятиями. Возьмем, к примеру, время. Думаете, оно существует? Дело в том, что что бы не доказывали физики, можно с легкостью представить, что его нет, и никто не сможет это опровергнуть. Ведь книжные персонажи тоже движутся во время прочтения, тем не менее, вся их судьба существует вечно и одномоментно - в ваших руках, держащих книгу. А вдруг и с нами также? Вдруг существует тысяча пластов нас же самих, нашего мира, который далеко не трехмерен? Вдруг время - всего лишь еще одна координата, на которой стоит одна из бесчисленных точек вектора жизни? Слово "время", также, как и его определение, придумали люди для упрощения собственного существования и для построения хоть каких-то физических законов и моделей.
А мне вот нравится загоняться и все усложнять.
Или любовь. Иногда смотрю на него, и меня словно поток света подхватывает, а иногда - я совершенно ничего не чувствую. Я только расчетливо знаю, что он мне нужен, что иначе не смогу даже дышать. Но в душе - ничего. В такие моменты и его слова о любви кажутся лживыми и горько-солеными. Как ты можешь утверждать, что твоя любовь есть, если ее не существует априори? Потом я раскаиваюсь. И эти американские горки с n-количество подъемов и рывков в бездну продолжаются.
Кто-то придирчивый может упрекнуть меня в двуличии - как я могу утверждать, что времени нет, а потом употреблять слово "продолжаются"? А ведь мне тоже приходится оперировать человеческими понятиями, чтобы донести мысль. Мысли есть даже у Вселенной.
Мысль. Смысл. До истинной анаграммы не хватает не букв, а существования второй сущности.

- Все у нас будет, - говорит парень, поглаживая ее разодранные джинсы на коленке.
Качели останавливаются, девушка замирает.
- Маленькие девочки, когда их раскачивают маленькие мальчики, тоже думают, что они всегда будут вместе. А потом это не сбывается.
Вдалеке проезжает машина, солнце заходит за облако, и наступает серая тишина. Еще не так давно по детской площадке бегала рыжеволосая девочка, но теперь они были одни.
- Выходи за меня, - говорит парень.
Она чуть слышно фыркает и не отвечает. Потом он по своему обыкновению пытается перевести все в шутку, но девушка не обращает внимания.
- «Forever yours», - в конце концов улыбается он, цитируя песню, ставшую их гимном.
- Почему мы так любим эту песню и считаем ее своей, хотя она совсем о другом? – спрашивает девушка.
- Просто это неважно.
- «Forever yours» - это ведь прощание, подпись в письме! – продолжает она гнуть свое. – Там ведь о том, что все закончилось. Это их последний день…
- Просто у нас каждый день, как последний.

Девушка в белоснежной толстовке подошла к парню в иссиня-черной толстовке и обняла его на прощание, чтобы, выкатившись из квартиры с черным комодом и черным диваном, вернуться в свой белый дом. Она воткнула свои белые наушники, он вытащил из шкафа черный кофр с гитарой. Ее белоснежная улыбка отразилась в его расширенных черных зрачках, заполонивших всю радужку. И они снова пошли параллельными дорогами.
Как, будучи такими одинаковыми, они стали по разные стороны спектра?
Ее всегда занимал факт, что из сложения одиних и тех же составляющих, могут получится два разных цвета: и черный, и белый. Более того, они не просто разные, они противоположны. Просто один из них - цвет, а другой - свет. И в то время, как он акцентировался на насыщенности, она делала ставку на яркость.
Ночами они играли в черно-белое кино, которое становилось немо по утрам, когда уже было нечего говорить, а их драматические роли превращались в бездарные пародии на Чарли Чаплина. Уже ничего не хотелось - ни объятий, ни разговоров, лишь бы поскорее выгнать инородный цвет из головы и кубических комнат и забыть звенящие в ушах голоса. Вернуться к собственной экспозиции. Их жизненные настройки имели одинаковые численные значения, различавшиеся лишь знаком минус. Они жили в идентичных мирах, с разницей только в цвете и освещении.
Лишь раз в полгода позволяя себе сыграть в одном и том же фильме.

Как понять, что что-то твое, не изменив этому? Кажется, этим вопросом я замучила почти всех знакомых, которые так или иначе умеют мыслить.
Представьте, вы живете в комнате. Она обставлена просто идеально. В ней ваши любимые цвета и их лучшие оттенки. Из мебели и безделушек все, что нужно для отдыха/разлечений/счастья. Может, там даже бегает маленькая животинка, если таковой является ваша мечта. Словом - ваша комната.
Но перед вами дверь. Она позолоченная, из красного дерева и еще бог весть какими изумрудами выложена. За той дверью тоже комната. Вы не знаете, будет ли она лучше, чем ваша, или хуже. Зато дверь невероятно привлекательна. Вам хочется туда войти. Но.
Если вы туда зайдете - обратно вы вернуться уже не сможете.
Как вам поступить? Зайти в нее? Или остаться в своей комнате и всю жизнь думать о том, что вы, возможно, а может и нет, упустили свой шанс?
Я за свою жизнь встречала много дверей. Пару лет назад я бы вошла уже в каждую дверь, которую вижу. Но теперь годы научили меня приглядываться к ним. В большинстве из них установлен глазок, и хотя ты не видишь всей комнаты, ты хоть что-то да о ней знаешь: до одной идти три тысячи километров, в другой единственная кровать занята другим человеком, и так далее.
И таким образом ты уже не вслепую шагаешь в позолоченный знак вопроса. Ты делаешь рациональный выбор, составленный на неравернствах х и у, приведенных к общему знаменателю.
Но. Всегда есть одно но.
Не факт, что ты окажешься силен в математике судеб.

- Прости меня.
Вагоны лязгают о рельсы, в душе рядом стоящих людей тишина. Они оторваны друг от друга телефонами, соцсетями и механическими выражениями сосредоточенности и скуки на лице. Подобно героям из ее фильма, задеть их можно только локтем, но не словом.
И только двое по своему обыкновению истово принимаются друг к другу, объединив свои стены в одну: не разделяющую их между собой, а сплачивающей еще теснее.
- Прости меня, - шепчет девушка еще раз.
Ее половинка мягко морщится:
- За что?
- За то, что из-за меня тебе приходится много работать, решать дела с квартирой, чтобы мы жили вместе…
- Ну я же люблю тебя.
- Вот за это и прости меня.
- За то, что я тебя люблю? – его каре-зелёные глаза несколько светлеют, но лицо остается вдумчивым. – Нет, малыш. Такие косяки не прощают.
Она тянется к нему и легонько принимается губами к щеке. Ее возлюбленный редко позволяет себе быть серьёзным, и от этого такие моменты становятся более чем просто примечательными. Его насмешливый, шутливый тон может нарушается лишь изредка – когда он пишет стихи или если хочет сказать нечто важное. Его скула дергается, тронутая едва заметной улыбкой. Парень наклоняется и шепчет ей на ухо, вкладывая в две простые фразы всю запутанность их ненависти, нежности, страсти, боли и благоговении перед друг другом:
- Простить можно нелюбовь… Любовь же – нельзя.

- Знаешь, я просто прихожу домой и понимаю, что мне никто больше не нужен. Ее достаточно.
Говорят, что однажды встречаешь человека, с которым начинаешь чувствовать себя целым. На самом деле, это не совсем верно. Ты не встречаешь свою половинку, она не бродит где-то по просторам нашей микроскопической вселенной. Но вдруг, во время отсутствия этого самого человека ты сам по себе перестаешь быть целым. Раньше, до этой встречи, ты был самодостаточной личностью, с планами и стремлением, с привычным расписанием на неделю и жизнь. Даже если эти планы оставались неизвестны тебе самому, они были, просто приходилось вглядываться в мутное стекло с витражами. И вдруг за твой рабочий стол подсаживается некто под знаком того, что вы будто бы работаете на одну контору. И потихоньку вытягивает пункты из твоего пластикового расписания. Перенимает на себя. Забирает их. «Найти квартиру» и «приготовить лазанью»? – «Сделано». «Массаж после тяжёлого дня»? – «Сделано». «Немного прогуляться»? - «О, это мы можем сделать вместе!». «Получить вдохновение»?.. «Ободрение»? «Осуждение или долю скептицизма?» – «Сделано! Смотри, я тут еще выделил те моменты в тексте, который на мой взгляд…»
Постепенно этот новый «некто» становится твоей составляющей на кожно-суставном уровне, усугубляемом нейронными сетями. Он знает все твои привычки, манеры отвечать или угадывает желания до их озвучивания. Его физическое присутствие становится манией, а отсутствие – паранойей. Твои руки тянутся к объятиям даже через тысячи километров, и слепым пальцами хватают бездушный, но олицетворенный воздух во взлетевшем самолёте-разлучнике. А его – обхватывают подружку-подушку, шелково щекочущую щеки. От расстояния зудит под ложечкой, а шея горит от неиспытываемых поцелуев, и хочется сломать искривившиеся пальцы, покореженные слишком долгой пустотой.
Любовь – это не когда две половинки встречаются и становятся единым целым. Любовь – это когда два целых при диффузии становятся одним, а потом дробятся на половинки при разлуке.

Дышащие стены с переливающимися оттенками черного. Вибрации звука в динамике нетбука, отскакивающие об ожившие облезлые обои, которые постепенно наполнялись смыслом с помощью щупалец кислоты под языком. Ее голос, слышимый будто находящимся в огромном пустом помещении с невероятной аккустикой. Время, которое то скакало урывками, то совершенно исчезало, превращаясь в вечное и неделимое. Два одетых человека, лежащие на голом полу. Их взгляды устремлены вверх - на звездный потолок. Там танцуют обычно неподвижные белые светлячки из черной коробочки, чья магия работает от розетки.
Нарко-романтика.
Девушка вскакивает, чтобы переключить песню, и ее потяжелевшее тело закручивается как фигурка балерины на тумбе. Она вспомнинает, что однажды такое же желание вращаться в пространстве уже возникало. Среди других стен, под другим наркотиком и с другим человеком.
Синхронно своему воспоминанию девушка протянула руку - и на этот раз не осталась одна в танцевальном порыве. Мужские руки подхватили ее так ловко и своевременно, будто были двумя частями платоновского андрогина.
Она видела золотой свет в форме домика, идущий от его груди, и вжималась в него.
Заиграла другая песня. Девушка стала подпевать и услышала, что он произносит те же слова.
Они пели, они обещали, они молились. Среди тысячи огоньков их припевная клятва "Forever yours" стала клятвой космической: перед друг другом, перед Богом, перед Вселенной.

— Помыть тебе голову, как в старые времена? - спрашивает парень.
Ее мысли, сосредоточенные странностью и вязкостью воды, слегка путались, но девушку все равно кольнула вторая половина фразы, и в груди возникло ощущение собирающихся слез:
- Старые времена? - это словосочетание напомнило о его уходе полтора года назад и о боли, которую так хотелось захлопнуть. - Не говори так никогда, пожалуйста.
Он набрал в руку шампунь и стал массировать ее голову, взбивая хрустящую пену.
- Нет же, - улыбнулась девушка. - Ты снова все забыл?
Женские руки потянулись к волосам, которые скатывались вниз, прилипая к плечам, и подняли все локоны вверх, на макушку.
- Ну еще бы не забыл, я голову больше никому не мыл! Это слишком интимно.
Пока он будто ввинчивал в ее черепушку маленькие шурупики своими пальцами, осознание собственной любви к нему вкручивалось в ребра девушки еще сильнее, чем раньше - хотя и казалось, что это невозможно. Она почувствовала, как ее тело слилось со Вселенной, ведь то, что держало его на земле и одновременно давало возможность парить - это присутствие позади именно этого человека. Она обернулась на него через плечо и просто посмотрела. Он мягко замер, улыбнулся глазами, и золотая нега тут же разлилась по ее суставам.
- Мне однажды хотели помыть голову, - призналась она, отвернувшись. - Но я психанула, выгнала этого человека из ванной и мылась одна.
- Хм. Как я понимаю, после чего-то?.. Вы ведь оказались в ванной не просто так.
Его девушка фыркнула.
- Ты тоже не святой.
- Согласен.
- Тут рассказ в другом…
- Да, я понимаю.
Через некоторое время он разгладил ее волосы обратно по плечам.
- Так, по-моему, я не до конца промыл.
Девушка провела по темечку пальцами.
- Да, точно не промыл.
- Шампуня просто мало было…
- Как это мало? Там еще одна бутылочка полная стоит.
Он потянулся к уголку ванной и проверил.
- Точно. Зато теперь я запомню, что за старой бутылочкой всегда стоит новая.
Улыбнувшись случайной метафоре, описывающей их отношеня, девушка добавила:
- Причем полная.

Мы можем жить моментом, оглядываться на прошлое, жить в будущем (так, словно завтра уже наступило и одновременно никогда не наступит - а значит, все дозволено), можем строить планы, анализировать опыт, ошибки… Но все это до крайности относительно, и у миллиардов людей в голове собственное видение вроде бы такой общей вещи, как время. Тик-так, тик-так. У всех ли "так"?
Время - не более чем очередное измерение, и его звучание зависит только от того, как ты сам его назовешь. Просто вдумайся в каждое из этих словосочетаний: тридцать лет, тринадцатый раз восемнадцать, три десятка, треть века, одиннадцать тысяч дней…
Что бы то ни было, как бы ты не назвал собственный путь, я хочу пожелать тебе, чтобы в дальнейшем ты смог не только посмотреть назад и увидеть за спиной огромные небоскребы чувств, эмоций и событий, которые ты построил один или с кем-то, а чтобы у тебя и впереди их было немало. Главное, чтобы дымка над ними в одночасье не рассеялась - ведь тогда ты узнаешь конец истории. Жизнь - невероятное приключение, и читать эту книгу гораздо интереснее постепенно.
Читай и получай невероятное удовольствие от прочтения.
Твои сюжеты покруче Стивена Кинга.

Любви нет.
Вот банановый сок в бумажных пакетах есть. Животные, склонные к гомосексуализму, есть. Добрые водители маршруток есть.
А любви нет. Той самой - взаимной, равной, всеобъемлющей и вечной: нет.
Есть страдания. Есть свербящая боль где-то в области поясницы и желание проораться, когда все заканчивается. "Потерявши - плачем". Счастье - это нечто вроде полета в аэротрубе: не ощущение, а отстуствие ощущений, даже силы притяжения. Понимаешь, что летал только тогда, когда тебя резко выталкивают за пределы трубы, прекращая кратковременный полет.
Все влюбленные похожи. У всех эта внезапная, теплая улыбка при воспоминаниях и сценически дергающиеся брови, выражающие попытку припомнить точную дату такого значительного незначительного события. А после - обязательно тяжелый взгляд вниз, на какую-то небольшую точку, и всеохват собственного положения будто со стороны. Только в последний момент они осознают полноту ситуации. Только когда становится больно.
Вообще "люблю" - это такая пыль в глаза, универсал вместо слов о влюбленности, привязанности, сексуальном влечении, уважении (дружеской взаимовыручки, духовной близости, страсти, обожествления, покорности, зависимости, привычки, преданности, симпатии, трепета, поклонения, преклонения, etc… ;). Зачем мозгу распределять чувства по этому спектру, если можно просто положить имя человека на полочку "Я тебя люблю" и на этом успокоиться?
Я тебя люблю. Я. Даже выражение "любви" говорит о ее маниакальной эгоистичности. Согласитесь, что фраза вроде "Мы любим нас" звучит по меньшей мере нелепо. Двое никогда не станут равноправными партнерами. Кто-то обязательно будет испытывать чувства глубже и дольше. Как бы на деле отношения не разменялись на ровные стопки прав и обязанностей, чье-то сердце все равно будет трепетать сильнее.
Ведь если нам нравятся полеты, мы не станет ждать, что встречный ветер испытает к нам те же чувства. Может он и будет ласкать наши волосы и щекотать раскрытые ладони - но проникнуться нами у него не получится.

— Это как в том стихотворении, - поворачивает свою голову девушка. - Не помню точно, как там было… Про то, что идеалы для мечтаний, а женами становятся совсем другие.
- Тогда на тебе можно жениться, - замечает парень.
Ее кольнуло возмущение. "Значит, меня ты идеалом не считаешь? "
- У меня все девушки были блондинками с голубыми глазами. А тут ты… - он задумчиво улыбнулся, поглаживая ее каштановые волосы. - И понимаешь: какое может быть дело до идеалов, когда вдруг любишь совсем другое?
Всю жизнь мужчины, поголовно, заклянали ее в совершенстве, а потом разочаровывались, осознавая, что безупречность жива лишь некоторое время, а после ее закалывает реальность.
С ним было по-другому. Девушка с самого начала была язвительна, недовольна и несколько даже капризна, устраивая сцены и доказывая со срывами свою независимость. А парень, в свою очередь, закатывал скандалы по поводу ее друзей, большинство из которых мужского пола, потому что в женской лживой и двуличной компании ей часто бывает невыносимо. Чеховская проза жизни наконец-то проявилась и у девушки со схожим псевдонимом.
Отношения с ним были иными еще и потому, что он не был творческим человеком, как сам об этом однажды заявил. Но не создавши ничего, он умело оперировал чужими произведениями. Парень перебирал ее пальцы и играл ладонями на теле, в то время как девушка тонкими костяшками перебирала гитарные струны, и от каждого стона, который ему удавалось сорвать с ее губ, музыка звучала все пронзительнее, а ноты выше. Он цитировал Есенина, когда чувствовал, что девушка его "не любит, не жалеет" и отворачивает взгляд. Он находил рекламодателей для журнала, чтобы она могла в нем писать. Кормил, когда из-за вдохновения на новый рисунок она забывала поесть.
Грянул гром. Серая вуаль легла на окна, и тени дождя заскользили по стенам, встречаясь в восхитительном вальсе, влюбляясь друг в друга и расставаясь ежесекудно. Девушка подскочила и вперила свой завороженный взгляд в стекло - разразилась молния, своими капилярами доставая до самых высоких домов на горизонте. Она повернулась к своему молодому человеку:
- Любишь грозу?
- Только ту, что в начале мая.