Думать.

И когда она говорит:"Мне бы ваши проблемы", становится как-то неудобно… Той, что третья, неудобно, потому что она не знает, что за проблемы, и свои сразу начинает считать мизерными, а мне - потому что я знаю и не вижу в этом проблемы.

А может, нам просто всем приятно постоянно себе что-то надумывать, создавать вокруг себя видимость страшной неразберихи и хаоса? Может, мы и Ольгу невзлюбили только потому, что она этого и не скрывала? Может, нам неприятно, что нас тычут в это? Но ведь нельзя так!..

И почему кто-то так может говорить, мол, мои проблемы посложнее? С моей стороны, так все вполне прозрачно и понятно!

А может, я так говорю, потому что недооценили мою грусть-печаль?..

Иногда невероятно хочется залезть к ним ко всем в головы. И посмотреть, сожет среди шестеренок, пыли и паутины сыщется ответ на вопрос "почему?" Почему так происходит, что толкает? А если не ответ, то хотя бы карта, где его искать.

Если же не будет и этого, то хоть их глазами на мир взглянуть. Может, я правда не понимаю чего-то важного, чего-то, от чего не возникал бы вопрос "почему?"

а если в человеке костиу мандарина мандаринспросил в рождественский сочельникто он созревший или как

Как быстро вокруг образовывается пустота. Именно от того, что ничего не происходит. Перестало пересходить резко и вдруг.

Время, разозлившись, что я доказывала его не-существование, встало и смотрит на меня с презрением. Я не поднимаю глаз. Не от стыда, а Бог его ведает, от чего.

Бог ведает все, а я сейчас, выскочка, пытаюсь разгадать Его замысел. Глупая. Но Ты всегда мне что-то готовил после провала, правда? Синусоида, синусоида, синусоида…

Но где доказательства, что сейчас я не стояла на пике? Где доказательства, что не будет хуже?

Я не надеюсь на Тебя, я в Тебя верю. А Ты…дай мне поверить в себя.

Есть такое счастье. Оно мимолетно, и если я не буду шевелиться, оно не пропадет… Им нужно наслаждаться.

Ты придешь скоро. Я уткнусь в твое плечо. А там - будь, что будет.

Дорогой дедушка Мороз!

Я весь год вела себя если не хорошо, то довольно сносно. Я почти не врала, наоборот, как могла, говорила правду (и ты видишь, сколько теперь шишек на голове), хорошо училась, чего бы мне это не стоило, слушалась маму и даже иногда папу, в общем, по всем пунктам получается, что я могу надеяться на исполнение хотя бы части моего списка желаний.

Дедушка Мороз, в новом году я не хочу новую куклу, платье или пожарную машину, ты не поверишь, но я даже не буду просить у тебя то, чего ты от меня ожидаешь (он не влезет в мешок, да и дизбат ему совершенно ни к чему: всему свое время). Но я правда хочу, чтобы те, кто должен быть счастлив, наконец достигли своего Эльдорадо, пусть слепцы прозреют, сомневающиеся обретут уверенность, упрямые поумнеют, лживые раскаются, трусливые перестанут трястись, молчаливые заговорят, глупые замолчат и задумаются, недовольные успокоятся, несчастные улыбнутся, а подлые исчезнут. Пусть нам хватит смелости строить планы и будет в достатке сил, чтобы их исполнить. Пусть наша дорога из желтого кирпича не пересекается зарослями мака, глубокими реками и страшными лесами слишком часто, но и без них нельзя, иначе мы перестанем радоваться прямым. Пусть мы все трезво взглянем на себя (не первого утром, разумеется), пусть не побоимся дать себе оценку.

А что касается лично меня… Дорогой дедушка Мороз, наверно, проще было бы попросить пожарную машину, но все-таки я прошу у тебя капельку мудрости, чтобы снова отличить черное от белого. Пусть простят меня те, кого я обидела ненамеренно, и поймут те, кому сказала правду и обидела, тем самым, специально. Пусть во мне поумерится злость, колючая и острая злость, которая взялась непойми откуда, пусть останется все то (и все те), что помогает справляться с нестрашным на первый взгляд, но на поверку довольно тяжелым "испытанием". Пусть окружающим кажется все таким же воздушным танец на углях, пусть манера исполнения будет все такой же виртуозной. И пусть угли не раскаляются больше, чем есть сейчас.

В общем, дедушка Мороз, я очень на тебя надеюсь! Понимаю, в эту ночь таких заказов, списков и просьб будет море, но уж что-что, а ждать я умею!

С любовью, Ася, 19 лет.

Не то чтобы я верила, что завтра нам на голову свалится луна - большой такой кирпич, который не падает просто так, - но тем не менее, когда кричат об этом на каждом углу, поневоле начинаешь задумываться.

Зачем нам вообще это надо? Что такое этот конец света?.. Впрочем, мне кажется, что здесь уместнее слово "апокалипсис", и сейчас объясню, почему.

Как я уже говорила, я не верю в кирпич, то есть в буквальное исполнение "пророчества". Но как бы это ни было странно, очень много людей, меня окружающих, переживает на данный момент или уже успело пережить какой-то странный душевный кризис. Терялись смыслы жизни, вера, любовь, все то важное, что на самом деле является опорой человека. Чем не апокалипсис? И вот такой "конец света", личный и глубокий, не оставляет в сущности ничего. Страшно, скажете вы. Нет, не столько страшно, сколько правильно.

После критической точки любого спада наступает подъем. Иногда медленный, иногда мучительно долгий. Но стоит тебе ощутить приятную тяжесть в ногах от того, что ты теперь лезешь в гору (может, даже с тройным упрямством), ты снова чувствуешь себя - деятельным - живым. Воскрешение ли это, очищение через страдание - кто ж его знает. Но чтобы испытать перерождение, нужно сначала умереть, точнее отмереть, не исчезнув при этом до конца.

Посему используйте завтрашний день с толком. Ведь ничего не бывает просто так… ;)

Что со мной, что это? Если так просто обидеть ту, которую обидеть - преступление? Неужели это слепая, абсолютно слепая и, как следствие, упрямо-тупая любовь? Боже, что это со мной?

Вера, вторая вера - я слышу, что говорю?! Разве это так на самом деле? Может, это лицемерие, навязанная идея, что все должно быть ровно так?

Мне страшно, слышишь, страшно. Так ведь нельзя, что от меня останется? А если он этого не видит, не знает, сколько его во мне? Если не будет отклика?.. А вдруг? Сейчас он один, что будет потом?

Как мне страшно, Боже…

Похороненная в себя - кто придет на могилу?

Мне хочется остаться в полной темноте. Чтобы "внутри" было равно "снаружи". Сидеть и смотреть за окно. Я тоже хочу такое задание: опиши, что ты видишь за окном. Утром, днем, вечером, ночью. Одно и то же.

Раньше я ровно так и делала. Погружалась в темноту. Максимум, что было рядом - музыка. Я никого не оставляла рядом, когда было особенно. И что переживалось все глубже, страшнее…никто не знал. Правильно ли так? Оказывается, да.

Но тогда все двигалось, шло вперед. А сейчас - все замерло. И смотрит на меня непонимающим взглядом: что дальше, госпожа? Какими будут Ваши приказания?

Никакими. Мы будем ждать воскресенья. И плакать. Ежевечерне. Горько - но быстро. Всему королевству приготовить плакти. У кого они кончились - распарывайте простыни.

Еще неделю назад я так сетовала, что одинока, что меня никто не слышат, потому, наверно, на первый вопрос "Как ты?" или "Как дела?" или "Как выходные?" бросилась отвечать предельно искренне…и не нашлась с ответом. Снова не формулируется - так подумала я и бросилась формулировать (что вы, опыт-то есть!).

Только если в первый раз я слышала шум, который не могла разобрать, но из которого собиралась вывести нечто более-менее определенное, здесь меня встретила тишина. Оглохшая, немая, поросшая кое-где не то мхом, не то плесенью, она смотрела на меня со странным интересом, который я могла бы по праву принять за иронию. Зато уж с ней-то, с ней я могла говорить ровно столько, сколько было бы угодно моей душе. И о том, что нет больше той жизни, которая была, а память уже пару месяцев как в запое, видимо, там же и все остальное, а коварное сердце наклюкалось до такой степени, что и вовсе впало в кому; что жить получается по воскресеньям, тогда все во мне просыпается, но вместе с тем у них оказывается страшнейшее похмелье; потом, пока я засыпаю, они снова напиваются - и снова начинается анабиоз. О том, что мой богатый, но упитый внутренний мир сжирают сомнения и страхи, на которые я права не имею, чудовищная покорность и отвращение к самой себе. О том, что счастливых людей в общем-то и нет, что все мы живем в драматическом театре, временами улыбаясь по непонятным причинам. О том, что всем почему-то от меня что-то надо, и возможно это кто-то сжалился надо мной и пытается сделать все, чтобы я не забывала жить, а я даже на это способна с трудом (легко ли, когда внутри тебя одна пьянь?). Что оказывается я оптимист, да-да, я - тот самый человек, который улыбается искренне, счастлив и с живым интересом, а не интересом патологоанатома ждет завтрашний день.

О том, что он был ласков, но разучился говорить, как и я. Или может и хотел что-то сказать, но воздух нам мерили сегодня "бережно и скудно". О том, что я немею, когда звонит телефон, теряюсь в океане своих бесконечно переливающихся чувств, то ли действительно таких, то ли набухших от слез. О том, что все так плохо, что и не в сказке сказать, но только потому, что не хорошо.

О том, что я исключила из себя время и пространство, но по растерянности забыла указать, где в таком случае следует быть.

Знаешь, а я бы много дала, чтобы посмотреть прямо сейчас, какими мы будем в старости. Не проест ли кислота наши языки, не прожжет ли глаза правда и наблюдательность, не поседеем ли раньше времени от доброты, в нас выплюнутой? Но жить мы определенно будем долго-долго - столько-то ржать! И старейшими, рассыпающимися клячами будем мы сидеть с тобой в "Шоколаднице" и комментировать, рисовать карикатуры и насмехаться над всем на свете. И говорить: а ведь все сложилось ровно так, как мы думали, дорогая.

В сердце четыре желудочка, в каждом желудочке сидит свое нечто. А если нечто уходит - появляется ничто.

…И тогда оступает даже самое лютое отчаяние, даже самая страшная бесысходность - их насильственно выдавливают через глаза - и остается то самое ничто, то самое страшное ничто, которое, видимо, должно пугать. Но именно оно если и не приносит облегчения или счастья покоя, о котором ты так много говорила, мечтала, то удаляет ненужное - и оставляет пустоту, которая не колышит. Таким представляется ничто первого желудочка.

Чужое счастье - бесспорно наркотик, на который я подсела страшно, всей веной. Меня уже не откачать, я не оклемаюсь, только если пересяду на нечто более сильное. И после прекрасного бреда, мерцающего тепла, которого в действительности нет и пока не будет, остается то самое ничто. И ты плачешь, всхипывая:"Я так рада за тебя, милая Сашенька, так рада, что ничего на свете больше не хочу. Что рыдаю навзрыд, что боюсь тебя завтра встретить." Назовем это ничто второго желудочка.

Третье ничто ничем не лучше первых двух. Почему крик и придирки останавливаются только слезами, молчаливыми и в общем-то не о том? Почему мне абсолютно не хочется себя впускать в себя? Почему вопрос "Чего ревешь?" и смех на бессвязное мямлянье вызывает раздражение - и не оставляет после себя ничего? Пожалуй, этот желудочек выжигается зверски, и ничто в нем пахнет пеплом.

Последнее ничто самое безобидное. В четвертом желудочке давно висит паутина и грозно нависает над входом невесть чем кормящаяся паучиха, вероятнее всего сердечными стенками, там тихо и пусто так же, как и везде, но разница в том, что здесь это уже привычно. Здесь не полыхало пожарей, не проливалось рек, не проносилось смерчей, здесь что-то умерло, оставив после себя единственное живое существо во всем сердце.

Как заставить биться то сердце, где царит тотальная пустота и злобная паучиха? Просто вздохнуть. И измученный орган снова начнет перегонять воздух. Пустота не позволяет себя вытеснять.

Начитавшись стихов, поневоле начнешь рифмовать,

Несмотря и на то, что всю жизнь объясняешься прозой.

Я смотрю в календарь: ну когда же ударят морозы?

Я смотрю за окно: скоро вишни начнут расцветать.

Я хочу рисовать тебе письма, хочу тебе петь,

Я хочу, - тебя рядом! - хотя бы чтоб ты мне ответил.

Задохнусь на последнем штрихе, на последнем куплете -

Сделай вид, что не понял, не слышал, прошу, не заметь.

Мы повязаны сетью и глупым зеленым цветком,

Говорим про себя, вслух молчим и по комнатам бродим.

Но что странно: ведь я о тебе и не думала, вроде…

О другом я хотела писать - да забыла, о чем.

Их так много, у них куча глобальных проблем…

А я сегодня хочу быть только с тобой. Уж не знаю, как твой наряд проходит, но я бы осторожно пробралась к тебе, минуя все-все препятствия, устроилась напротив и стала бы рассказывать, как мне сегодня было тепло… ;) Как я купалась в ее музыке, как представляла тебя рядом, нас у моря, вместе, любящих по-прежнему и заново…

Я бы спрашивала у тебя, как ты там, сначала бы мы дичились друг друга, но потом…

Мы проговорили бы всю ночь, даже когда тебя забирали бы на сон, я бы шла с тобой, дремала бы рядом, а потом мы продолжали бы говорить…

— Куда ты ездила?

— В зиму, где много волшебства, единственно реальная жизнь и снег хрустит даже в помещении.

— Где ты была?

— Там, где меня не было осознанно, но там, куда я рвусь теперь.

— Сколько ты была там?

— Четыре месяца и три раза по две сигареты.

— Что ты там видела?

— Себя, я так давно не видела себя, а тут вдруг увидела. Видела море, такое же зеленое в желтую крапинку, его не тронули никакие бури и шторма. Еще видела то, что язык не поворачивается назвать прошлым, так и рвется назвать настоящим, но постоянно называет будущим.

— Зачем ты ездила?

— Оставить то, что мне не принадлежит.

— Оставила?

— Да. Теперь оно спасется.

— Что собираешься делать теперь?

— Как что? То же, что делала теперь.

— Что-то изменилось?

— Теперь я не чувствую.

— Ты сможешь помочь?

— Не знаю. Обязана, но хватит ли меня, не знаю.

— Ты сожалеешь?

— О том, что ничего не сделала, решив, что рано, что не имею прав.

И теперь перед глазами то, о чем я писала…порывисто и очень сложно. Наказание. Страшнее физической боли, страшнее во много крат. А я думала так дешево отделаться.

Спасибо тебе, что хранишь в себе нас, пусть и так глубоко.

Спасибо Тебе, что все получилось, несмотря на меня.