Забегая на чай

Это чудесное чувство легкости и спокойствия, умиротворения, самодостаточности, комфорта. Неважно, сколько людей вокруг или что происходит, в глубине души ты просто понимаешь, что все так, и большего не требует душа. И можно стоять и рассматривать дерево около дома, с ало-бордовыми листьями, радоваться возможности снова носить шарфы и пальто, смеяться до слез, улыбаться, пока не сведет скулы, сахарной вате, рассказывать сны, печь пироги, заваривать чай, любить людей рядом и даже тех, которые очень далеко, тоже любить, видеть теплые моменты во сне, гулять по сумеречному красивому городу — и наслаждаться. Не хочется сбегать или прятаться, или бороться с кем-то, чем-то, спасаться, потому что ты уже спасен. Ты сам себя спас. И это придает сил.

Он меня обнял сегодня.
Он. Меня. Обнял.
9 месяцев. 275 дней.
Без физического и ментального контакта.
Он меня обнял.

А еще, может показаться, что я жутко страдаю. Но на самом деле сейчас нет ничего, задевающего меня, к чему бы я не относилась с легкой иронией. В смысле, да, мне обидно сейчас или по правде больно будет смотреть на них вместе изо дня в день, но все уже как будто не в полную силу. Как будто больше не способно меня захлестнуть, ничто не способно. Иссякли ресурсы, и то, что вчера убивало, сегодня оставляет лишь царапины.

Хе-хеей, я влюбляюсь в мудаков.
Я думаю, он самое дерьмовое, что случалось в моей жизни. Пуcть только он ее не обижает.
Слушай, а каково это - знать, что он с тобой, что он т в о й мальчик, когда тебя держит за руку и тебя провожает, смеется рядом. Правда, каково?
Каково это, когда ничейный мальчик теперь твой?
Знаешь, полгода назад я думала, что хуже с нами уже ничего не будет. Может ли быть хуже, чем когда тебя больше нет в моей жизни? Я ошиблась в своих суждениях. Снова ошиблась.
***
Больше полюбила людей, столкнувшихся со мной на дне, ну, на том самом. Отдала им всю себя и все лето. Ну, это когда ты разговариваешь с человеком часами, о нем же, и искренне делаешь все, чтобы он чувствовал себя менее болезненно, и он действительно чувствует. А потом на тебя забивают. "Не, не больно. "
***
У меня теперь локоны, как у ведьмы, цвета вороного крыла. Не смотри мне в глаза - простудишься же, ну.

Как там? Никто никому ничего не должен, верно?

И, знаешь, когда времени 4:25, и за раскрытым настежь окном уже занимается рассвет, холод отупляет пальцы, и кончается вот уже второй чайник остывшего мятного чая, а ты всю ночь читаешь записи самой сильной, самой смелой, самой мудрой девочки, весь мир становится будто бы менее запутанным, менее одиноким, более живым и настоящим. И я прошу ее оставить мне ее слова, каждую строчку, каждую точку и запятую, напечатанную ее рукой. Потому что это важно.

В такие утра понимаешь, что в ночи недостаточно часов, что их невыносимо мало.

В такие утра понимаешь, по-настоящему понимаешь, что даже если все полетело к чертям, "ты есть. и есть этот чертов мир, в котором мы молоды и мы со всем справляемся. и все наши чувства. они не иначе, как прекрасны." И ты прекрасна. Не забывай это, ладно?

Все просто полетело к чертям. Верно, милая?

Мы молоды. И мы живы. И нам чертовски пусто, несмотря на то, что мы так стараемся себя наполнить.

А они всё пытаются меня защитить. Милая, они так упорно пытаются меня сберечь: за руку через дороги переводят, укрывают собой от всех прохожих, сжимают в объятиях так, будто им кажется, что вот-вот, прямо сейчас, весь остальной мир исчезнет, и нечему будет мне навредить. Милая, милая, они так пытаются, но я же сильнее их, сильнее в десятки раз! Я же сама себе и убежище, миномет, сумасшедший дом. Я же сильнее их в десятки раз, и мне притворяться слабой, моя милая, милая, да как же так можно? Как же так можно, когда я их сильнее всех, а меня еще берегут?

так любил что думал
если она умрёт я тоже умру
самоубийство
будет выглядеть несчастным случаем
чтобы мама не догадалась
она не нравится маме

так любила что думала
он не умрёт
не сейчас*

-…он говорит "если она умрет", он вольно представляет себе последующие сцены, он думает как будет мучиться, и упивается своей мукой, он рассуждает, что не сможет дальше, всплывает мама, она не нравилась маме… "Он не умрет.", тихо, коротко, истинно. Она любит его. Он. Не. Умрет.
- Да, я не подумала об этом.

Да, мы вообще не склонны об этом задумываться. Мы кричим "Я люблю тебя", но никогда не бываем честны с собой. Ты любишь ее? Или ты хочешь ее - себе, рядом, в себе. Сможешь ли ты уйти, стань она при этом счастлива? Сможешь ли остановить ее сердце своими руками, когда она будет в предсмертных судорогах метаться по земле, чтобы избавить ее от мучения? Сможешь ли отдать ее, отрекшись от
собственного эгоизма, другому, который все же сможет утихомирить ее боль, этот белый шум в голове, который никогда не умел заглушить ты?

* Настя Денисова

Я люблю читать как люди любят - чужие губы, чужие руки, как держат чужие скулы в своих ладонях, как считают чужие вздохи, родинки, крапинки на радужке. Я люблю их и люблю вместе с ними. Я люблю читать как они, завораживающие незнакомцы, не смотрят в отражающие витрины, отдают последние сигареты тем, чей запах знают наизусть, как они звонят и выдыхают в трубку: "Я люблю тебя.", "Я жду тебя.", "Заходи, помолчим." Я читаю, как у них мурашки бегут от затылка, когда чьи-то, незнакомые мне, руки скользят по их, не виденных мною, бедрам, ключицам, кончикам пальцев.
Я люблю их и люблю вместе с ними.

Она хотела чтобы о ней писали. Она была так тщеславна, так отвратительно тщеславна, что от нее тошнило. И хотелось еще больше. Ее хотелось вдавить в лобовое стекло, но она была невесома. Настолько, что хотелось писать о ней, чтобы сделать ее материальной формой, чтобы превратить ее в плоть и кровь. Она была непредсказуема. Я никогда не знал, что она произнесет в эту самую секунду. Я никогда не знал, любит она меня или ненавидит. Она была другой.
Она была так тщеславна, что хотела чтобы ее писали - маслом, углем, кровью.
Каждый день я боялся что она исчезнет, что ей станет скучно, что она растворится, как черный кофе, который она заваривала мне каждую ночь. Я ненавижу кофе. Я боялся больше никогда не увидеть ее глаз, цвета замороженного азота, не почувствовать на себе ее взгляд, будто я - целый мир, создатель и бог, взгляд который тут же сменялся остротой и металлическим холодом, от которого кожа под затылком леденела.
Она оставляла по шраму на каждую свою Любовь. У нее были изрезанны все руки. Ее Любови были красивее античных божеств, отвратительных, тошнотворно идеальных мерзавцев. Они были ублюдками, всегда с взглядами, бросавшими ее в дрожь, швырявшими ее по стенам, лившими из нее литрами кровь, морскую соленую воду и слова. Ее Любови всегда были под стать стихам из прокуренных подъездов, где травятся и умирают благочестивые наркоманы. Я ненавижу их всех- каждого, кто был у нее и с ней. Я храню под кроватью толстый ремень на случай, если кто-то из них появится. Если кто-то захочет ее, если посмеет дотронуться до ее кожи, коснуться пряди ее волос. Я задушу каждого этим ремнем.
И потом задушу ее.

Бывает случайно его увижу - на улице, на концерте - и у меня как будто ноги отнимаются и язык немеет, и такая тоска, друг, такая тоска настигает, что уже ничего в жизни не хочется.
Только стоять перед ним немой и нагой душой и ничего не чувствовать кроме этой обезумевшей, тяжелой, всепоглощающей тоски.

Я такая дура, ребят.

Самые интересные вещи в нашей жизни происходят тогда, когда ты не только не ждешь их, но и даже представления не имеешь о возможности появления их на горизонте твоей размеренной жизни.

В тот момент, когда мои холодные пальцы переплелись с чьими-то теплыми и ласковыми, я решила дать этой маленькой и неожиданной истории шанс. Шанс испытать что-то, чего я очень долго ждала и мысли о чем лелеяла, как распускающийся бутон, но никогда не находила. Я не знаю, правда, что в этой жизни из всего налетевшего сегодня на меня, как ураган, выйдет, но let it be.

А еще, еще на улице все так, как должно быть. И цветы благоухают нежным шлейфом по горячему асфальту, и люди улыбаются, да держатся за руки, и девушки ходят в волшебных платьях и шляпах. Мои любимые люди вместе и радуются со мной лету, жизни и каждому наступающему дню. Все-таки, любовь не в весне. Любовь в лете.

Просто в одно прекрасное мгновение что-то пошло не так.

Удивительно, как всецело мы отдаемся маленьким внутренним трагедиям, как сильно и всепоглощающе чувствуем жар от маленького, неприметного со стороны уголька. Как чувствуем себя стоящими посреди руин всего, что в нас было, после очередной неудачной влюбленности или осознания людской жестокости. Как мы чувствуем себя маленькими ожесточенными воинами, готовыми противостоять любому, кто не с нами. Удивительно, как мы сами можем себя опустошить, а потом вновь себя наполнить.