Солнечный кот

Один и тот же человек смотрел на меня, как:

на незнакомку, сливавшуюся с серой толпой людей;

на друга, который в нужное время и в нужной ситуации подобрал нужное слово;

на таинственность, которая по воле случая знала больше, чем должна была, но откуда?

на самую красивую девушку на земле;

на человека, которого знаешь давно;

на человека, которого не знаешь совсем – к сожалению.

Совсем недавно, хотела показать этому человеку картину, которая обязательно бы ему понравилась: небо лазурное, облака пушистые, поля бескрайние – эхо из далёкого прошлого, но далекого настолько, что ни одна фотография, присланная мной о том, что тебя когда-то трогало – сейчас не заденет ни одной струнки в твоей душе, к счастью (ли?).

Как хорошо, что тот разговор состоялся. Как же странно, что этот разговор еще обязательно состоится снова. И мы станем на несколько лет старше, и опять не узнаем друг друга.

Между мной и этим человеком уже много-много лет проходит незримое противостояние. Мы вроде как в мирных и нормальных взаимоотношениях, и, в то же самое время, находимся в состоянии холодной вражды. Это тягостное и напряженное молчание, которое появляется каждый раз, когда мы находимся в одном помещении; это видно в случайно брошенных фразах с намерением зацепить и подковырнуть; сложно описать то раздражение и гневную поступь, которую я ощущаю каждой клеточной своего тела, когда мне волей неволей приходится с этим человеком взаимодействовать. Раньше, я назвала бы это старыми обидами, теперь я называю это неприятием.

Больше всего я ненавижу, когда мне начинают читать мораль, я сама неплохо с этим справляюсь внутри себя, поэтому слушать это от кого-то извне нервирует. Я не терплю, когда кто-то пытается навязать мне собственную модель поведения под эгидой «так правильно» и «так надо». Я не понимающий человек. Понимание во мне, видно, не шибко-то развито, возможно, под корень атрофировано. Я не хочу понимать причины, по которым кто-то пытается лезть в мою жизнь и трогать меня в ней же своими руками; не хочу понимать, почему я что-то кому-то должна; не хочу понимать, почему ей можно делать в отношении меня все, что ей вздумается, а мне – это непозволительное табу; я не хочу понимать чувства людей, которые ни во что не ставят мои собственные.

Такой вот я человек.

Люблю атмосферу этого кафе, когда я захожу в него я будто бы попадаю в машину времени и на несколько упоительных минут могу перескакивать с одного события прошлого на другое, вспоминая разных людей, с которыми мне доводилось здесь завтракать, обедать и ужинать, улавливая обрывки разговоров и вспоминая те самые эмоции, которые я в те мгновения испытывала.

Больше четырнадцати лет назад я сидела здесь со своим папой. Мы кушали с ним гавайскую пиццу, запивая ее прохладным виноградным соком. Он спросил у меня о моем любимом соке и я ответила: виноградный, как и твой, хотя любила апельсиновый. Мне хотелось ему угодить. Тогда, я была внимательным и добрым ребенком, который тысячу раз обдумывал свои мысли прежде, чем их озвучивать.

— Саш, а чем бы ты хотела заниматься в жизни? – спросил он, наливая мне полный стакан с полупрозрачной желтой жидкостью.

— Не знаю, папа, я люблю рисовать и придумывать истории. Я хотела бы рисовать комиксы или писать детские сказки, - ответила я со свойственным мне тогда детским простодушием.

— Нет, я имел в виду четкую и конкретную профессию или дело, а это так… Может быть твоим хобби или увлечением, не более того.

— Да, наверное, ты прав… - ответила я, делая огромный глоток виноградного сока.

***

— Это же то самое кафе, о котором я думаю? Обалдеть, оно стояло здесь еще тогда, когда мы с семьей только перебрались в этот город. Столько лет прошло, а чувство, будто ничего не изменилось.

Он говорит это, а я сижу напротив и поверить не могу, что я здесь вместе с ним. Сердце внутри неистово колотится, мне хочется, чтобы время остановилось и чтобы это место работало сегодня круглосуточно, но официант, словами жестокой реальности, прерывает мои мысли:

— Извините, но мы скоро закрываемся…

— Пошли? – говорю я ему.

- Давай, еще посидим, – еле заметно улыбаясь, отвечает мне он.

Посоветовали быть более демократичной, прислушалась. Отныне не вычеркиваю людей из своей жизни столь яростно и категорично, стараюсь тренировать на них профессиональную выдержку и аристократичную вежливость. Никаких споров – молча, делаю выводы, никаких повышенных тонов – холодная легкость в голосе, не корчу самодовольную и надменную физиономию – искренне улыбаюсь, контролирую свою реакцию на происходящее. Чем тяжелее на душе – тем ровнее осанка, чем раздражительнее обстановка – тем звонче смех.

Там, стоя на краю небесного озера, я загадала желание: пусть этот безмятежный покой, который я перед собой вижу, навсегда поселится у меня в душе.

Чтобы не происходило и чтобы мне не говорили, я всегда должна сохранять непоколебимую веру в себя и стойкость духа. Я – выше секундных вспышек гнева, мое здоровье приоритетнее кого бы то ни было и чего бы то не было. Всегда помни об этом.

Иногда отчетливо перед моими глазами встает вопрос: кто я? Лидер по характеру, который любит управлять и все контролировать или идиот, который отвечает за то\за тех, что\кого по идее не должен? Почему всегда, куда бы я ни пошла и чем бы ни занималась, ответственная роль отдается априори мне? Порой, у меня от всего этого голова идет кругом, потому что, будучи решительным управленцем, я остаюсь излишне совестливым человеком.

Собираю себя в цитатах других людей, кладу все эти маленькие разговорные фрагменты в отдельный чемоданчик, а потом перебираю, анализирую, где-то улыбаюсь, где-то негодую. Из последнего:

«Когда я увидел тебя, то сразу подумал: у нее определенно есть кошка! Вообще, ты мне чем-то напоминаешь моего друга, есть в вас, ребята, что-то кошачье»

Мы обязательно встретимся, ведь мир так мал.. То, что ты бы обязательно сказала. Так поэтично-романтично.

«Ты мне показалась очень осторожной, такой недоверчивой и рассудительной»

«На мой взгляд, искусство подходит тебе больше, чем политология»

«- В ту ночь я боялся, что мой телефон никто не выберет, и тут я вижу, как ты вытаскиваешь из корзины мой.

— Ага, и ты такой: о нет! Только не ты! Кто угодно, но не ты!

— Как такая мысль могла прийти тебе в голову? Я подумал: хоть бы она говорила на английском, и тут ты как выдашь: Can you speak English? И я такой: «Фух, она говорит!»

«Вообще, он говорил, что его друг может достичь больших успехов, но ему нужна такаядевушка, которая как бы слегка и ненавязчиво будет толкать его на великие свершения и мотивировать. Откровенно говоря, не думаю, что ты на эту роль подходишь»

Иногда я говорю близким людям совершенно обидные вещи, просто убивающие своей глупой прямотой. Стреляю словами в том порядке, в котором они лежат у меня на сердце, чувствую облегчение первые часа два, а потом приходит ядовитое чувство вины. Как правило, с наступлением сумерек, да еще и в компании полнейшей опустошенности. Шишки на голове ничему меня не учат, я очень остра на язык и груба… Глупейше груба.

В моей семье все женщины сильные, никто не плачет, по пустякам не расстраивается, перед трудностями не пасует и жалость к себе не практикует. Мы с мамой совсем чуточку консервативны и категоричны, иногда я настолько удивляюсь нашему сходству, что потом недоумеваю перед отличиями. В сложных ситуациях – она мудрость, я – глупость. Мудрость молчит и действует максимально осторожно, а глупость предпочитает бросаться на противника будучи обезоруженной, не имея в рукаве скрытого козыря. Отхватит, как следует, боевых ранений, а потом лежит на поле битвы с печальной улыбкой на лице.

Когда мудрость проявляет слабость (в любых аспектах), привыкшая к холодной рассудительности первой, словно маленький бездомный щенок ложится перед порогом дома и скулит, воспринимая разбитость мудрости виной своей глупости.

Каждый раз, когда я прихожу в художку, я чувствую себя почти как рыбка в воде. Родными и близкими кажутся все преподаватели, даже те, которых я знать не знаю. За эти семь лет столько всего изменилось и, в то же самое время, осталось таким же, каким я его помнила. Учатся теперь не четыре года, а все пять. Детей стало в два (чуть ли не в три) раза больше, соответственно увеличился преподавательский состав. Когда училась, даже и представить не могла, как весело и хлопотно в учительской: там и чай пьют со всякими вкусностями, да смешные (порой роковые) истории рассказывают; столы ломятся от детских работ, атмосфера такая творческая и по особенному теплая. Раньше не понимала, что художники настоящие нас учат, а теперь вижу… И глупо улыбаюсь, когда слышу о нарушениях расписания из-за того, что преподаватель по рисунку уходит в самоволку в Тайгу писать осень, видите ли, « Природа на пике красоты, вдохновение велико, уйду, но через дней десять вернусь окрыленный и отдохнувший ». Директор кричит, возмущается, но ничего поделать не может, лишь устало вздыхает… Такие они, художники, странные, - говорит, улыбаясь.

Особенно счастливой себя чувствую, когда разговариваю с Вероникой Андреевной. Единственной, кто меня помнит, ту молчаливую хмурую девчонку прогульщицу в белой рубашке и серо-черной вязаной жилетке. Единственной, кто верил в мой художественный потенциал так, что было страшно ее подвести. Смотрю я на нее и думаю, какая она красивая. Ничуть не изменилась. Волосы рыжие, глаза голубые и блестящие, улыбка всегда искренняя и добрая, разговариваешь с ней, и удивляешься – откуда в одном человеке столько умещается света? Будто целое солнце внутри сидит.

В эту среду прочувствовала большую любовь к своим пятиклассникам. Стоило пройти через сумасшедший третий и пассивный [до неприличия] четвертый, чтобы вести «Историю искусства» у них. На мое: «Следующее занятие – последнее, подготовьтесь хорошенько к контролю», все разом воскликнули: «Как это последнее! Не может быть! Вы потом уходите?! Так быстро нас бросаете?! Где же нам вас потом искать?» Стояла и улыбалась, ловя себя на абсурднейшей мысле остаться с ними еще на месяц, одумалась к счастью, октябрь посвящу другому делу. Решено! [практически]

А вообще эту неделю можно назвать сумасшедшей. Два непрошенных дедлайна. Две ночные смены. Кровь из носа в самый разгар кофейных посиделок в общественном месте! Борьба с зачатками большой простуды.

Странный сегодня был день. Стояла самая худшая на моей памяти осень. Мошкара превышала все допустимые нормы – невозможно было свободно передвигаться по улицам, невозможно было нормально дышать. Голова раскалывалась, к горлу подступала тошнота. День не задался с самого утра, и, тем не менее, был самым обычным днем. А потом..

Пошел дождь. Солнце ушло, оставив наш город на растерзание туч и роя мелких черных точек, которые норовили залезть тебе в лицо, под воротник одежды. Тошнота не проходила, ноги передвигались лишь нещадным усилием воли.

С егодня в автомобильной аварии разбился наш местный Есенин.

- Слышала?

- Слышала, - говорит она, и лицо ее становится непроницаемым, словно маска. - Так страшно недолюбливать его издалека и посмеиваться за его спиной с друзьями, а потом читать о его смерти.. Бог несправедлив.

Бог несправедлив.

Мы все его слегка недолюбливали. Почему? Его всегда было слишком много, он был везде. Он держал на себе все университетские конкурсы, был организатором разных мероприятий, однажды выиграл студента года, проводил открытые двери… Он был везде.

- А здесь у нас кафедра истории! – по этажу раздавался звонкий и слегка насмешливый голос, не узнать который было невозможно. – Проходим, проходим, кстати, я тоже историк, историческая кафедра – самая лучшая!

Л егкая улыбка, мимолетная мысль: «Как хорошо, что этот парень есть, чтобы мы все без него делали?»

Двумя годами ранее, этот парень смотрит на меня и тихонько бормочет: «Привет..», я тогда не услышала, не ответила, прошла мимо. Лишь потом, девчонки сказали мне: «Почему не поздоровалась с ним?», - да, не знаю, - сказала я, насупившись, - глубоко пребывала в своих мыслях, видимо. Это было тогда, той солнечной приветливой осенью.

- Так страшно, Господи! - говорят все, кто его знал, - Не могу поверить, это же наш Эдик!

Был в сети вчера в 23:49.

Парень с большим будущим, бесконечным стремлением жить. Председатель студенческого совета, руководитель городской организации «Российского союза молодежи», гордость нашего ВУЗа и вечный активист.

В такие моменты становится невыносимо страшно за судьбу всех, кто нас окружает, и сколь много тратим мы на неприязнь и вражду, на холодное равнодушие и гордость. Как мало в нас иногда желания жить здесь и сейчас, пока мы есть здесь и сейчас.

- Это что розыгрыш? Только вчера с ним разговаривал.

- К сожалению, не розыгрыш..

Ближе к вечеру кажется, что моя голова вот-вот взорвется, так много в ней мыслей. Почему нет функции: очистить память от мусора? Избавишься от лишнего, освободишь свой жесткий диск от устаревших и вирусных файлов и вот, снова как новенький – спится спокойно, дышится легко.

Мне одиноко, и, в то же самое время, хочется уединения и покоя, еще большего покоя, представляете? Мне никогда не бывает спокойно, на моем море пасмурно и штормит [меня в первую очередь]. Мне хочется больше плакать и выплескивать все накопившееся сильным слезным потоком, но я просто не могу.

Делаю несколько глубоких вдохов и пытаюсь скинуть с себя оковы требований, которые я к себе предъявляю; расправляю плечи; говорю себе: «От этого мир не рухнет тебе на голову, прекрати» , - продолжаю глубоко размерено дышать.

Я устала раз за разом швырять себя в огонь, биться в закрытые двери, мучая себя собственными притязаниями и стремлениями, требуя большего изо дня в день. Хочу расслабиться и позволить себе быть, просто быть здесь и сейчас. Это не значит, что я сдаюсь или теряю хватку – вовсе нет, мне просто надоело тратить свою энергию на негативное… Исходящее от меня самой во вред самой себе.

Осень – это щемящая тоска в сердце и слабость на кончиках пальцев рук. Холодный промозглый ветер, дышащий тебе в спину. Безысходно опадающие с веток листья. Природа миллиметр за миллиметром подходит к своему последнему годовому циклу – все вянет и будто бы погибает до весны, а вместе с ней что-то живое внутри тебя умирает с нерешительным писком о помощи. Оно хотело было улететь с перелетными птицами к Югу и Солнцу, а вынуждено быть похороненным, невыслушанным и непризнанным. Я готова считать по ночам звезды и давать им имена, как великий воспеватель звезд, говорить: вот звезда – ребенок, вот – свет, вот – надежда вера в искренность. Осенью хочется бросить все и сбежать без оглядки. В место, где ждут, к тому, кто скучает и жаждет встречи. Осенью я становлюсь безрассудной, но не влюбленной, отчаянной, но не потерянной, ищущей понимания, но не выпрашивающей его. Осень подготавливает нас к долгой зиме и дает нам возможность улететь с перелетными птицами к Солнцу и.. Югу?

Знаете, совсем недавно до меня снизошло осознание того, что есть вещи – совершенно повседневные и бытовые, этакая существенная часть моей жизни, которой я не могу поделиться с некоторыми из своих друзей. Еще я поняла, что это играет важную роль в том, чтобы не считать их друзьями, скорее – приятелями, хорошими (да и хорошими ли?!) знакомцами или людьми, с которыми обстоятельства столкнули нас на определенном участке жизненного пути; пройдет время и стоит появиться новым дорогам (а они обязательно появятся, потому что у каждого из нас своя жизнь, свои цели, свои притязания) - общение себя изживает, да и о чем вам, собственно, говорить? Вас больше ничего не связывает, кроме старых воспоминаний о том, что было когда-то, когда вы еще были вместе. Ты все равно не доверяешь этим людям настолько, чтобы делиться с ними важными событиями или профессиональными планами на будущее. Я поняла, что таких ‘друзей’ у меня пруд пруди. И это взаимно, для многих из них, я сама такой ‘друг’.

Еще с детства я привыкла играть одна. Я остаюсь игроком-одиночкой по сей день, время от времени выступая в различных командных забегах и принимая участие в эстафетах.

И даже это только для того, чтобы оттачивать свои навыки индивидуального боя.

.. .

Я слышу раздраженный голос человека, к которому испытываю больше, чем простое желание быть. Он ходит по небольшой комнате, и я могу видеть, как из его ушей валит невидимый пар. Он садится на кровать, прячет свою голова за двумя большими ладонями и усталость говорит в нем:

— Я больше так не могу.

Я сажусь рядом с ним, и молча кладу свою голову на его плечо. Руками создаю надежное укрытие, закрываю этого человека от всего тревожащего и выматывающего.

— Закрой глаза, - говорю и слышу его громкий выдох, - просто закрой. Сейчас я кое-что тебе скажу.

Прохладный ветер проникает в голову через настежь раскрытое окно, шелестят шторы, а на улице одной песней сливаются звуки машин и голоса людей.

— Когда-нибудь в один прекрасный день мы обязательно возьмем два билета и поедем в какой-нибудь городок Европы, как ты давно хотел. Мы возьмем некоторые наши сбережения, снимем небольшую, но уютную квартирку с большой двуспальной кроватью, широким балконом и милой маленькой кухней. Мы не будем, словно все остальные туристы, в спешке бегать и осматривать достопримечательности: памятники, музеи и картинные галереи. Мы просто будем жить в нашем спокойном и медленном темпе, растягивая и смакуя наше путешествие как опытные сомелье. По ночам будем смотреть твой любимый футбол, просыпаться тогда, когда мы захотим, а потом в поисках еды набредать на разные кафешки и рестораны. Будем с тобой много гулять, дышать воздухом нового города, исследовать бары и улицы. Мы будем счастливы и бесконечно свободны.

За последние полгода я не могла плакать навзрыд до полного опустошения. Несколько скупых слезинок стекали по моим щекам, а потом я отчаянно пыталась взять себя в руки, с силой щипала ладони, не позволяя себе расклеиться. Совсем недавно я лежала на той кровати в Китае, рассказывала своей подруге по несчастью о накипевшем и переполнявшем. Были слезы, охрипший голос и красные глаза, но после я услышала: "тебе нужно проплакаться до такой степени, чтобы выплеснуть весь скопившийся стресс, а не так, как это делаешь ты: пара слезинок легкости не принесут".

Я не могу, - ответила ей тогда, - слезы просто больше не идут, а боль, где-то осадком оседает на самом донышке и так раз за разом.

Я бы хотела забиться в истерике, плакать несколько часов на пролет, чтобы перестать чувствовать эту забитость и засоренность где-то в области легких. Я бы хотела, чтобы в моей жизни был тот единственный человек, который заслуживал бы мое абсолютное доверие, и которому я бы могла рассказать все без утайки, стыда и страха быть осужденной. Я хочу позволять себе быть слабой, маленькой. Я всегда была тонкокожей и ранимой, девчонкой, принимающей все к самому сердцу.. Я устала притворяться сильной и всемогущей. Я устала чувствовать себя виноватой.

Сегодня я лежала в полной темноте, слушая свой особо депрессивный плэйлист, ревела около часа. Ветки за окном казались мне чудовищами. Моими собственными. Я обнимала себя за плечи, чувствуя руками свои торчащие кости. Я в страхе понимала, что это не последняя ночь в моей жизни, когда мне приходится вот так вот безвучно плакать от собственной беспомощности и пустой безысходности. Не последняя ночь, когда я чувствую себя такой одинокой, худой и отчаянной.

Вчера вечером разговаривали с Оксаной, делились сложностями грядущего года и планами. Поставили перед собой небольшую общую цель, которая будет облегчать любые трудности и придавать сил на их преодоление. Предстоит самое сложное: взглянуть своему страху в лицо и продолжать рассматривать все его морщинки и не идеальности на протяжении всего этого учебного года. Я настраиваю себя морально, затачиваю свои латы и доспехи, запасаюсь теплыми лекарственными воспоминаниями на особо темные и холодные деньки.

— Все будет хорошо, главное не загружаться тем, насколько все может быть плохо, а просто продолжать упрямо идти и делать то, что требуется, - говорит мне ее веселый голос. Он будто бы эхом отдается на глубинках моей души.

Я должна бросить себе вызов и с достоинством ответить на все брошенные мне. А как по-другому? То, чего я хочу достичь в итоге, требует именно таких усилий и затрат. На меньшее я не согласна. Это стоит того.

Нужно довериться жизни

cпасибо тебе за эти слова ღ