За последние полгода я не могла плакать навзрыд до полного опустошения. Несколько скупых слезинок стекали по моим щекам, а потом я отчаянно пыталась взять себя в руки, с силой щипала ладони, не позволяя себе расклеиться. Совсем недавно я лежала на той кровати в Китае, рассказывала своей подруге по несчастью о накипевшем и переполнявшем. Были слезы, охрипший голос и красные глаза, но после я услышала: "тебе нужно проплакаться до такой степени, чтобы выплеснуть весь скопившийся стресс, а не так, как это делаешь ты: пара слезинок легкости не принесут".

Я не могу, - ответила ей тогда, - слезы просто больше не идут, а боль, где-то осадком оседает на самом донышке и так раз за разом.

Я бы хотела забиться в истерике, плакать несколько часов на пролет, чтобы перестать чувствовать эту забитость и засоренность где-то в области легких. Я бы хотела, чтобы в моей жизни был тот единственный человек, который заслуживал бы мое абсолютное доверие, и которому я бы могла рассказать все без утайки, стыда и страха быть осужденной. Я хочу позволять себе быть слабой, маленькой. Я всегда была тонкокожей и ранимой, девчонкой, принимающей все к самому сердцу.. Я устала притворяться сильной и всемогущей. Я устала чувствовать себя виноватой.

Сегодня я лежала в полной темноте, слушая свой особо депрессивный плэйлист, ревела около часа. Ветки за окном казались мне чудовищами. Моими собственными. Я обнимала себя за плечи, чувствуя руками свои торчащие кости. Я в страхе понимала, что это не последняя ночь в моей жизни, когда мне приходится вот так вот безвучно плакать от собственной беспомощности и пустой безысходности. Не последняя ночь, когда я чувствую себя такой одинокой, худой и отчаянной.