self made cages;

Вечно бы уезжать мне отсюда: такой замечательный город, который я немного почувствовала в конце этой весны. И всё равно мне хочется катиться отсюда каждый день. Хоть на разваливающемся автобусе с алкашом по соседству, хоть на сомнительной попутке, хоть пешком.

Я бы сто, нет, тысячу раз повторила вечер четверга, когда я уезжала, со всеми глупыми неловкими разговорами с этим пареньком, не обремененным мною и не обременяющим меня собой. С пьяным, который подсел ко мне в метро, и он сел на моё место, потому что понял, что мне не очень комфортно. Он единственный из провожающих меня из м. людей, кто занёс мой чемодан в вагон. И единственный, кто после первого нашего разговора растерялся настолько, что чуть было не ушёл в сторону, противоположную от своего корпуса.

Чёрт, да плевать. Мне всё равно, всё равно, кто он, как он ко мне относится и почему он так ко мне относится (хотя я просто ничего не понимаю и этот туман в глазах мешает мне рассмотреть что-то. и я очень -очень сильно надеюсь, что в этом тумане нет никакой херни, которая пугает меня). Я всё равно себя больше не пущу в это болото. И пусть. Буду так же, как и раньше, считать дни до отъезда и пытаться всё закрывать вовремя. И ничто (никто, милая, признайся, ты хотела сказать никто) меня не отвлечёт.

Я съездила домой. Довела себя до истерики. Отстригла волосы до плеч, почти в половину длины. Поругалась с самыми близкими. Проигнорировала звонки. Вернулась в Москву. Здесь меня тошнит. Я чувствую, что я вот-вот сделаю что-то не то. Я не чувствую облегчения, как прошлой осенью, я не чувствую, что меня отпустило. Я чувствую ещё большую тяжесть и сожаление о том, что поехала домой в неподходящий момент, когда долгов уже навалом, и когда я готова разорвать себе всю кожу на избитых пальцах. И оставила такое тошнотворное впечатление о себе самым родным людям.

Просто. Выдохнуть. Вдохнуть и ещё раз выдохнуть.

Приехала за две недели до учёбы, чтобы хоть немного привыкнуть к городу, к общаге, к тому, как я себя здесь чувствую. Не получилось. В прошлом году этот день был для меня одним из самых ужасных в жизни, не могу просто забыть его, не могу вырасти из него. Всё, что я чувствовала в тот момент - сейчас со мной. Никуда не делось, будто за год я ничему не научилась. Знаю, что ждёт меня, я иду навстречу этой лавине, меня ничто не защищает, я кричу, боль в горле и дыхания не хватает. Я кричу от усталости.

И мне так… надоело. Мне надоела эта усталость. когда я говорю Саше, что всё хорошо, описываю (придумываю) свой удачный день, свои успехи (воображаемые), шоколад по акции (мне дурно от воспоминаний о мерзком шоколадном вкусе во рту), о солнце (я выхожу в рубашке с длинным рукавом и ладони мерзнут дико), о том, что я рада быть в этом городе (). он мне не верит.

он не верит мне и теперь я не верю себе. он спрашивает, а я не знаю, что ответить? почему? в чем дело? мб нужно что-то изменить? посмотреть на что-то иначе? что?что?

что?а?скажи у же мне

скажи?

в чем дело?что ты делаешь с собой?ты?почему ты видишь в зеркале это

это

почему

я просто не знаю как остановить это, я просто

такая трусиха

ведь все так просто и так нормально: шоколад по акции, солнце, прохлада, дождь иногда, ты ведь так любила его всегда, ты одна в просторной комнате, горячая вода, привезла с собой свой любимый самый вкусный кофе который ты покупала в своём городе с ней, полная свобода и самостоятельность, мечты вот они, уже не облака в небе, а сладкая вата на палочке она совсем близко

ах да

чёрт

забылась

я же не пила кофе с сахаром уже три недели

шоколад ела в позапрошлом месяце

откуда, откуда только ты набрала с собой столько…усталости, которая нет даёт тебе выпрямить спину. чемодан-то был совсем маленький, она не могла в нем поместиться. где ты находишь её, каждый день, как наркоман со своей дозой, откуда - неясно, как ты покупаешь её, скажи хоть "усталость от чего..?"

чертчерт. так нельзя больше, нельзя. нельзя нельзя

глупая, я такая глупая

я чувствую слишком много тяжести на плечах, слишком много воображаемой тяжести, слишком много загонов, слишком много мыслей о совершенстве, о не достижимости верного, о прекрасном порядке, о беспорядке, который в голове, который с людьми вокруг, об отношениях с ними, во что я превратила эти нормальные отношения, вывернула наизнанку, да, всё ради эксперимента, и я всегда знала, что так будет, всегда, потому что я уже писала об этом рассказы, когда мне было шестнадцать. но с тех пор прошло столько времени, столько разговоров, подъездов, молчаний, встреч, столько изменений должна была претерпеть я, другие, всё должно было измениться, всё должно было адекватным, но стало именно таким, каким я это и описывала в своих вечных не заканчивающихся тетрадях. всё, как я и ожидала. но это были лишь придуманные персонажи, только сны и идеи, почерпнутые из книг, кино, случайные моменты на улице и в магазине, услышанные слова и чужие мысли. это должно было остаться в тетрадях. это должно было сгореть вместе с ними. это должно было сгореть, сгореть и ничего не должно было воплотиться в реальность.

я не она. не моя героиня. но почему так много этих совпадений ?

Почему-то она пишет мне именно в те моменты, когда всё в порядке. Когда я контролируют себя, когда не нужно уже на руке каждый день писать ручкой слово"дисциплина". Когда я чувствую себя хорошо, потому что иду по свой дороге.

Она пишет, и каждое слово полно фальши. Фальшь - это не ложь, это не обман, это не то, что она обычно делает со мной, это не та (не) осознанная скрытая правда. Фальшь - это и есть её исповедь. Но на ней налет такого презрения к себе, а за одно и ко всему миру. Это та правда, которую она ненавидит, но которую показывает мне, а потому ненавидит ещё больше. Она открывает её, как повседневную чушь или шутку. А почему нормально сказать-то нельзя? И всё это так бесит меня, как чеховский молоточек, который не даёт покоя, просто не даёт. Я знаю решение: необходимо стук превратить в музыкальный ритм. Но, ахах, это всего лишь фразочка из фильма и она совершенно не практичная.

В расстройстве, почти за чертой, прошу её поддержать меня, объясняю ситуацию, она говорит: "всё верно". И это, как будто кусочек апельсиновой кожуры. Она все оставила в себе, все свои догадки, чувства, советы, все внутри и она постоянно говорит, что я и так всё знаю, всё и обо всех.

—у тебя часто темнеет перед глазами?

Намного чаще, чем мне хотелось бы. В голове such a mess, и эти скачки давления вообще не ко времени. Забыла о тех, о ком не хотела забывать. Проигнорировала всех. Просто всех, и тех, кто просто отворачивался и тех, кто смотрел в глаза. Отпустила тех, кого не должна была.

—чаще, чем иногда.

Интересно. Мне просто стало интересно, куда заведут меня те дебри. Я зашла довольно глубоко и на мне достаточно ссадин и я увидела то, что хотела увидеть. И поняла, что мне это мерзко. И я отвернулась. И я выбираюсь из этих зарослей, я уже знаю дорогу, я успешна, потому что я оставила достаточно лазеек (в виде вентилляционных ходов) в этом лабиринте. И я не жалею.

Так много моментов и шуточек вспоминаю, которые стали общими с людьми, с которыми хорошо общалась последние два года. Именно эти люди, встречая меня случайно на улицых нашего города, проходят мимо, либо отворачивается, либо, не знаю, как будто я невидимка, как будто в их памяти не осталось ни одного воспоминания, связанного со мной, как будто я никогда не существовала в их жизни. Что это. Это нормально? Так и должно быть? Два года маскарада? Нельзя сказать, что я сильно переживала когда-то за судьбу этих моих знакомых, но я была приветливо. Как минимум точно.

Раньше я думала, что это миф. А теперь и меня накрыло этим пластиковым пакетом, под который попадают очень и очень многие люди, когда-то в школе хорошо знакомые.

А бывший одноклассник, ушедший из моей школы в девятом, паренёк, никогда не вызывавший у меня ни желания общаться, ни элементарной симпатии, заметил меня. Более того, упрекнул в том, что я чуть не прошла мимо после того, как поздаровалась. Это…так необычно, ахах. Вот уж не думала что я-то стану такой чёрствой. Разговорились, он всё-таки изменился:стал смотреть увереннее, без смущения, интереснее говорить (это к слову о том, как меняются те самые слишком скромные школьнички). Я почувствовала себя совсем не на свойм месте, как будто на мне надет карнавальные костюм и я как ослик Иа просто вздыхаю вместо вразумительных ответов и пытаюсь растягивать уголки рта в улыбку, хотя получается что-то жалкое. Ну вот. Человек просто хорошо поболтал со мной, а я почувствовала себя какой-то грязной и кривой.

если я закрою зимнюю сессию, если я её закрою сразу. когда я закрою её, я привезу гитару с собой

"ну я тут"

и из этого облачного "тут" он, скорее всего, не вернётся на нг

что-то случилось, что-то было иначе, а я старательно отгоняла от себя эту назойливую мыслишком. ну, разве буду я себе доверять, разве буду слушать нашёптывания джонатана? да никогда! и теперь я сижу у окна, обхватив колени в обществе своей грузной тени. его голос ниже, чем обычно

но я успела

вот и оно

как же мне страшно. как же меня трясёт. а я и не ожидала, что всё будет именно так. мы же договорились отметить новый год в компании, всё обговорили и пообещали друг другу. но что, если не получится. если всё изменится, и никакой компании уже не будет. этого ли я боюсь? или того, что я зачем-то судорожно хватаюсь за всё это?

Вс 26.04.2015, 23:35

Я не откажусь от этого человека

забавно, правда? в этот момент я и правда пообещала себе держать лицо над водой, стараться изо всех сил, чтоб не сшибло всем этим, что во вне и внутри меня, всеми этими косыми взглядами со стороны А. и её просто убийственными фразами из разряда "всё нормально" и "ведь это не так страшно, как ты думала?" а ведь она и не знала, что я не собираюсь ложиться на пол и, прижавшись к плинтусу, тихонечко свернуться молоком и продолжать существование. она и не подозревала, что я дам себе слово терпеть. терпеть, сжимая зубы и прикусывая язык, чтоб ничего не сказать ей или, не дай джо, не улыбаться. и она мне ещё говорит: "я боюсь, когда ты так на меня смотришь", а я отвечаю, что это она в меня вонзает ножи. по сути, терпела я и сдерживала именно свои чувства к ней, все свои рыдания по ней, все свои улыбки, все свои признания, все свои пойдём покурим, все свои дай коробочку, пожалуйста, все свои как ты, все свои и у меня ничего. а вообще-то все разворачивающиеся простынями монологи обо всей этой мерзостной ситуации, что ядом разлилась между нами.

и я ещё никогда так не обходилась с теми, кого любила. с ней. и, о джонатан, четыре месяца, четыре месяца я, как бросивший курить, меня ничто не может отвлечь, и никакой пластырь не может склеить. четыре месяца она не знает меня, и какой же толк от этого. после школьной майской репетиции мы шли к остановке втроём, и это втроём меня так коробило, что я была готова свернуться в коробку и укоробиться куда-нибудь в овражек, но я же терпела, я же уже дала себе слово. и коробило меня с самого утра, ведь и репетиция началась утром. и она всё видела. и она разговаривала со мной. и уже понимала, что я закрылась от неё, просто отрезала для себя этот выход, этот способ жить, жить с ней рядом и держать её за руку и чувствовать её руку и мою руку, чувствовать пальчики-между-пальчиков, а не просто свою пластмассовую холодную кисть в её руке. и она знала, что я этот кусочек отрезала от себя не целиком, иначе я бы с ней не здоровалась. и мы же все в одной комнате. в одной шлюпке. и из этой шлюпки я не могу никого столкнуть в воду. кроме себя. именно это я и пыталась сделать. мы шли к остановке, и я крутила в руках её перочинный тонкий нож, купленный в абхазии, совсем тупой, даже проткнуть им что-то сложно. и дойдя до остановки мы собрались прощаться, хотя все могли бы продолжить общий путь, но негласно было решено разотись именно здесь. а разойтись означало, что они вдвоём пойдут дальше, а я домой. и она ждала, когда я отдам ей нож, но я зажала лезвие в кулаке и сказала ей, чтоб она его вытащила. она отказалась. а знает ведь, что с этим ножом в зебру не поиграешь, но не стала. видимо, ей слишком не понравились мои слова и эта идея, и вообще я не нравилась ей, я видела это по её взгляду. но я просила её: "вытащи нож", чтоб осталась хоть царапинка, хоть что-то напоминающее, хоть что-то осязаемое, а не придуманное. она отказалась. тогда я попросила его. но он тоже не сделал этого. и всё. это было слишком глупо - давать ей повод беспокоиться. а ведь именно это я и сделала, ибо не рассчитала. и не могло до меня в тот момент что-то дойти, что она способна на это или что она вообще-то видит меня очень хорошо, видимо на мне всё это выжжено. а она, оказывается, шла за мной до самого подъезда, следя, чтоб я не упала в обморок/яму/под колёса машин. и я не знала этого. я. этого. не. знала. и если б она мне не рассказала об этом случае, то терпеть было бы намного проще. и поэтому не покидало ощущение, что и она за меня держится, что её "никому так много, как тебе, не рассказываю" - немножко правдиво. и стоило ли оно этой боли? вообще-то да. потому что это не просто вермут, до которого мы с ним добрались на 11 месяцев позже, чем планировалось, чем следовало. это. гораздо. больше. я получила гораздо больше, чем если бы осталась с ней.

"Мне приснилось, что ты мне написала"

получить от неё это сообщение… в страшном сне боялась бы такое увидеть. хотя и увидела. незадолго до этого. как мы бегаем по ночной снежной москве, улыбаемся друг другу, хохочем обнимается, держимся за руки. меня знобит от этого. а ведь просто сон. но сейчас я не позволю себе раскрыться перед ней. только не сегодня. только не в тот день, когда по-настящему гворю ему "пока", когда знаю, что будем писать друг другу и звонить (и хоть какие деньги спущу на междугородние), что не буду ждать его к нг, потому что он не против отметить его в другом городе. не в нашем.

вот и оно

в прошлый раз меня так не трясло.

Через 3 или 2 часика всё

ахах, не трясло. кому я лгу. я в этот момент хотела вернуться обратно домой, уже за две улицы от него направляясь к подруге, переворошить тайники и забрать пачку, или скорее добежать до неё и выпросить деньги, как же меня трясло тогда. я всё вспомнила. я боялась того же самого: боялась, что не успею сказать ему просто "пока". это уже третий раз. правда третий? тридцать третий, тридцать. третий! американские горки для эвтаназии. я всё ближе к концу трассы. каждая встреча с ним. я же, я же просто с ума сойду, если не успею. и я была бы уверена, если бы не планы. в которые меня вписали, временной отрезок которых я не знаю. и уже 3:57, а я боюсь ложиться спать, хотя его поезд днём, но я боюсь спать. меня просто раскачивает так сильно, так сильно. этот маятник так давно не даёт мне передохнуть. я же свихнусь, если не успею.

я не знаю, зачем. из меня и слова нынче не вытащишь. так много портретов внутри, так много слов снаружи, так сильн о желание перепрыгнуть уже через этот призрачный барьер. дописать бы хоть одно письмо, ведь он ждёт его. хотя. скорее я жду ответного послания. и каждый вечер плотина обрушивается, и на меня наваливается всё, что я так старательно подпирала своей спиной днём. каждый вечер строчки смывает приливом.

всегда. всегда отдаю свой ход, говоря: "твоя очередь рассказывать истории". а мне его возвращают дважды. представь , разрыдалась сегодня от какого-то бесполезного пустого бессилия, от мыслей о том, что всё самые глупые опасения сбываются. мне сказали, что нужно верить в материальность мыслей, а я ни во что не верю. просто думай, что есть случайные случайности, а есть неслучайные (иначе, закономерности). но как, да как, Джо, скажи мне, как согласиться с собой, как принять себя и свои мысли. как поверить в то, что и хорошее, которое загадываю, сбывается.

Я могла бы ждать ещё два месяца для того, чтобы написать о том, чем я занималась в течение последних месяцев. Пожалуй, я сделала бы именно это, потому что долгое время я обхожусь без печатанья чего-либо. Я только продолжаю заполнять бумажные дневники буквами, а голову – кадрами из последней серии «Ганнибала». В прошлом месяце я пыталась коллекционировать какие-то моменты и впечатления, но потом впечатлений стало слишком много, и я просто не успевала подбирать слова.

1. Я возвращаюсь домой из школы. Начинается дождь. Он не похож на весенний ливень, он какой-то снежный, не холодный, но белый и похожий на нарезанные салфетки. Воздух пахнет пылью, совсем как в апреле. Людей во дворе совсем нет. По тротуару бежит маленький мальчик, напевает какую-то мелодию.

2. Возвращаюсь из школы. Мужчина, лет 50-60, пытается завести свой мотоцикл. Наконец получается. Он смеётся.

3. Утром на улицах тише, чем днём. После утреннего дождя кажется, будто мы живём у моря. Хотя откуда мне знать? У моря я жила всего 24 дня. Женщина провожает своего сына в школу. На её плече небольшой рюкзачок - это её, а не сынишки. Звонит сотовый - стандартная мелодия nokia. Её руки заняты, она пытается повязать себе на шею длинный сиреневый платок. Она просит сына достать телефон. А он не может справиться с молнией. Я прохожу мимо, а улица остаётся такой же тихой, влажной и прохладной. Рингтон nokia повторяется и повторяется. Я вижу людей, тоже торопящихся на работу, учеников - в школу, и тумана нет. Но после поездки в Воронеж мой город кажется мне совершенно пустым.

4. Посмотреть на часы: 15:17. Конечно, «Тотальный диктант» уже начался, а я только нашла этот университет. Вспоминаю статью какого-то полупольского социолога или психоаналитика о природе страха, о паническом страхе, о страхе полуденного часа, когда солнце высоко, ни один предмет не отбрасывает тени. Картина Эдварда Мунка «Крик» - это почти иллюстрация к статье. Я всё жду, когда почувствую ужас, но это чувство не приходит, потому что я знаю улицу, по которой возвращаюсь к дому. Не люблю эту остановку, обожала занятия по литературе, на которые ездила сюда в прошлом году, ненавидела эту остановку, на которую нужные мне маршрутки приезжают раз в полчаса. Улица слишком широкая для того, чтобы я не вспоминала «Фарперу», которую я начинала читать три раза и проглотила только с четвёртого. Помню, Люси показывала Тоби страну, которую она обнаружила в игрушечном театре, которая сворачивалась, как ковёр. Я всё жду, когда улицу захлестнёт ветер, и она скомкается, как исписанный каракулями черновик. Но ничего не происходит. А потом я села не на тот автобус и уехала не туда. В желудке пусто, зато в ногах кости заменены на свинцовые.

5. Все девчонки и мальчишки в легких ветровках, джинсовках, кожаных куртках. Я вижу только себя в этой бежевой обкладке. Это просто бежевый плащ. Как в бессмысленном дневном детективчике: я в плаще, я растеряна, я иду по улице. Но нет локонов, нет загадки, нет интриги, ничего нет, на улице тоже почти никого нет. После Воронежа наш город кажется совсем пустым. И наши толпы, оказывается, это просто лютики. Хотя моим рукавам, кажется, достаточно и данного количества людей, чтобы почувствовать себя самовоспламеняющимися.

6. Когда она засыпает, Джонатан только тихо говорит: "чёрт." когда она просыпается, Джонатан пытается не попадаться ей на глаза. "завтра не будет лучше, "-вот что она сказала ему, когда убежала в комнату и забилась под подушку. Джонатан видел много людей, сгнивающих в клетках, которых не существует, к прутьям которым невозможно прикоснуться и от которых не избавиться. она как-то спросила у Джонатана: "если бы у тебя был ключ, ты бы отдал мне его?" Джонатан ответил не сразу. у него, разумеется, было целых две секунды и ещё несколько тысячных, чтобы додуматься не сказать правду. Он только тихо сказал: "конечно." джонатан знает что делать? нет. джонатан никогда не знает, что делать. у него в кармане опыт собственной жизни. ещё плюс-минус десятков сорок тех, кто так же, как и она, просил ключ.

"Тринадцатая сказка"

Диана Сеттерфилд

Хорошая сказка всегда берет верх над жалкими огрызками правды.

Представь, что у тебя есть сестра–близнец. Или брат-близнец. Главное – брат или сестра одного с тобой пола. То есть ходячее зеркало, о котором ты только что узнал. Не важно, почему ты не знал о существовании своего близнеца раннее. Это не важно. Важно вот что: можешь ли ты представить, что этот кто-то, у кого родинка за ухом такая же, как у тебя, у кого такой же непонятно-вывернутый мизинец на правой руке, этот кто-то от тебя отличается? Не так, чтобы у него был ожог на большом пальце левой руки, а у тебя на большом пальце правой, а совсем отличается. Может, он лучше контролирует свою любовь к апельсинам, может, у него получается рисовать ровную, почти идеальную окружность, может, когда он смеётся, он запрокидывает голову. А ты смотришь на него и думаешь: «Что? Что это? Кто он? Это всё проделки Доктора, да? Он показывает мне мою жизнь при каком-то одном изменённом событии? То есть я тогда не упала на лестнице в школе и меня не провожали в медпункт?» Вообще-то я не могу. А после того, как я дочитала «Тринадцатую сказку» Дианы Сеттерфилд, ещё и не хочу. Всё началось с того самого отрывка о конвейере, несущем книги в огонь, и выборе. А потом с аннотации. Я не слишком очарована книгами о книгах, но автоматически запоминаю их названия лишь для того, чтобы потом прочитать и выписать из них упоминания о других книгах. Такая история с «Книжным вором», «Чернильной трилогией» Корнелии Функе. Теперь и с «Тринадцатой сказкой». Нужно ли рассказать о чём эта книга? Боюсь, пара спойлеров вырвется из под моих пальцев. Надеюсь, те, кто не читал, простят меня. А вообще-то, никто и не вспомнит моих строк. Потому что, начав читать эту книгу, никто не вспомнит даже собственного имени, не говоря о времени суток.

Её зовут Маргарет Ли, она работает в букинистической лавке своего отца. Она обожает какао и волнуется о том, что в 20:01 чайник ещё не вскипел, и она ещё не держит в руках книгу. Мне казалось, это её история. Я думала, она отправится в этот тёмный тихий дом, найдёт там сумасшедшую женщину, узнает ужасную правду и, в общем-то, судьба её будет похожа на жизнь Джейн Эйр. Но после того, как, будучи ребёнком, Маргарет обнаружила, что день её рождения - это день рождения и одновременно смерти её второй половинки - её близняшки-сестры, стало понятно, что шрам на правом боку - это шрам не на теле, а на жизни. Как рассказывала Вида Винтерс, « обычные люди - то есть не близнецы - ищут родственные души, влюбляются, сочетаются браком. Страдая от собственной незавершенности, они пытаются составить пару с кем-нибудь.» Близнецам это не нужно, они есть друг у друга. А жизнь Маргарет неполна. Маргарет едет к писательнице Виде Винтерс не для того, чтобы "кусать себя" и мучиться несбывавшимися воспоминаниями о сестре. Она услышит историю о семье, а точнее, о сёстрах. Близнецах, разумеется.

Мне часто попадались книги, которые очень трудно начинать, как раскачивать тяжёлые металлические качели. Даже сложно вспомнить, сколько осталось начатых и заброшенных на третьей странице, может, двадцать, может, девяносто четыре. Но "Тринадцатая сказка" - это не качели. Это… воронка времени. Я просто начала читать, и всё перестало существовать. Всё. Я была захвачена в ловушку. Я следовала за Маргарет, понимая, что где-то уже слышала о таком, где-то о подобном читала, потому что эта история очень книжная и очень мифическая. Я слушала историю Виды Винтерс и находила себя в семейном особняке Анджелфилд, ходила по его коридорам и заглядывала в комнаты. Меня ни на минуту не покидало ощущение чьего-то присутствия. Как писал Акунин, «человеческий взгляд материален; если он на тебя направлен, его можно уловить.» Этот «взгляд» не покидал меня даже тогда, когда я откладывала книгу. Я будто находилась под чьим-то пристальным надзором, заставлявшим меня продолжать чтение. Это было достаточно жутко, но в то же время я не могла сбежать. Я прекрасно понимала, что сюжет кажется обычным (большой дом и рыжие маленькие сестры в нём), в героях романа, при детальном рассмотрении, вероятно, также найдутся «штампованные» черты характера. Но загадка, какая бывает только в хороших детективах, смотрела прямо в спину. Её взгляд я чувствовала. Эту загадку видела и Маргарет. Был момент, когда Маргарет нашла ответ, и когда я замерла с одной мыслью: «Пожалуйста, пусть это будет не привидение. Пожалуйста, только не скатывайся в мистификацию.» И этого, к моему восторгу, не случилось. И я не услышала банальных ответов на все вопросы.

"Тринадцатая сказка" - коварнейшая книга. Только прочитав несколько глав, я подумала, что эта история будет похожа на «Джейн Эйр» или «Грозовой перевал», будет интересна и трагична. Но я представить не могла, что она будет настолько пугающей.

***
По-настоящему меня раздражают не правдолюбцы, а правда как таковая. Почему иные с ней так носятся? Разве кто-нибудь находил в ней поддержку и утешение, какие дарует нам вымысел? Поможет ли вам правда в полночный час, в темноте, когда ветер голодным зверем завывает в дымоходе, молнии играют тенями на стенах вашей спальни, а длинные ногти дождя выбивают дробь на оконном стекле? Нет. Когда холод и страх делают из вас застывшую в постели мумию, не надейтесь, что лишенная крови и плоти правда поспешит к вам на помощь. Что вам нужно в такой момент, так это утешительный вымысел. Милая, славная, старая добрая ложь.
***
Когда ты есть ничто, пустое место, остается только дать волю фантазии. Ты стараешься хоть чем-нибудь заполнить пустоту.
***
Я с юных лет читала запоем; сколько я себя помню, чтение всегда было для меня величайшим удовольствием. И все же следует признать, что книги, которые я прочла, уже будучи взрослой, не могли сравниться по силе воздействия на мое сознание с теми, что я читала в детстве. Я до сих пор верю в сказки. Я по-прежнему забываю обо всем на свете, когда погружаюсь в хорошую книгу.

Что такое "карантин в школе"?

как считает мама: "наконец-то у тебя появилось время выспаться" или "вот физику и алгебру подтянешь"

как считает джонатан: "соберись. вот твой шанс потренировать волю. займись хорошими делами" или "сделай всё то, на что не хватало времени: историю, французский, химию."

как считаю я: "читать! читатьЧИТАть ЧИТАТЬ, ЧитаТЬ1" или "домашнее задание? подождите, как остался один день?"

увидела название книги в списке "современных-захватывающих-пугающих-удивительных"

ещё не знаю, о чем она

но отлично представляю насыщенность болот под моими глазами завтра утром