ni désirer, ni refuser

Ребята, уж если мы по горло в дерьме, возьмемся за руки.

В той же мере, в какой утрачивается человеком самоуважение, оправдание собственного существования, суть и смысл собственной жизни, возвеличивается, прославляется, освящается правота его религии, его нации, его расы, те идеалы, которым он предан, или то движение, которому он поклялся быть преданным.

…Одухотворенность вещей есть не что иное, как развертывание всеохватного их бытийного смысла, которым они потрясают и покоряют сознание, мнящее себя абсолютным господином самого себя.

так вот я о чем. активная гражданская позиция и желание учиться - не очень-то дружат между собой

Всех обожаний бедствие огромно. И не совпасть, и связи не прервать. Так навсегда, что даже у надгробья, — потупившись, не смея быть при Вас, — изъявленную внятно, но не грозно надземную приемлю неприязнь. При веяньях залива, при закате стою, как нищий, согнанный с крыльца. Но это лишь усмешка, не проклятье. Крест благородней, чем чугун креста. Ирония — избранников занятье. Туманна окончательность конца.

Белла Ахмадуллина

Внутреннее противоречие несу из детства. Мать и отец работали, обеспечивали безбедную жизнь, потом родилась сестра. Почти нет детских воспоминаний, связанных с родителями. Воспитывали меня бабушка с дедушкой по отцовской линии. Бабушка всю жизнь проработала учителем музыки для дошколят. В юности она писала стихи в толстую, по ее рассказам, коричневую тетрадь. А потом влюбилась в деда и сожгла ее. Теперь жалеет, что не может мне ее показать. Бабушка внушила мне все то, с чем я живу до сих пор - первые знания о мире, о людях, о музыке и поэзии - на русском. Насколько она мне дороже матери? Не знаю. Неисчеслимо, несравнимо. Страшный вопрос, а все-таки резонный. Да, теперь я звоню матери каждый день, а бабушке - раз в две недели, и, все-таки, я продолжаю думать, думать над этим, стыдиться этого, терзаться виной.

А теперь и так: моя страна - моя мать, давшая мне жизнь и возможности прожить ее достойно. Но смысл этой жизни дала "русская няня", которая, чем старше я становлюсь, тем больше похожа на "великую московскую блудницу". Разве я могу ее оставить, плюнуть в лицо, даже после того, как она настойчиво ссорится с моей матерью? Россия, оставь свое блудодейство, я готова вернуться к тебе, повторять твои сказки, петь твои песни, только не трогай мою мать и ее детей, не ссорь их между собой. Из всех твоих даров, отпущенных мне, словно дьявольские монеты, остаются сухие листья - стыд, боль, вина. Так дай мне хотя бы купить на них новую жизнь - я брошу ее на алтарь твоей алчности.

Глупо ведь выходит, когда человек лезет общаться с, извиняюсь, Непостижимым (именно так, с большой буквы, на сей раз не иронии ради, а для острастки), а у самого в делах разброд, в душе бардак, психоаналитики не кормлены, коровы не доены и вообще ужас, глад, мор и рефлексия.

Славная компания… Что же мне решить? Сам я непьющий, - друзья подливают. Умирать не страшно - страшно не жить. Вот какие мысли меня одолевают. Впрочем, эти мысли высказал Вольтер. Надо иногда почитывать Вольтера. Запад, конечно, для нас не пример. Впрочем, я не вижу лучшего примера.

Булат Окуджава

Сегодня я самым честным образом собиралась сделать целую кучу полезных вещей: прогуляться до университета пешком, потом как положено отзаниматься на физкультуре (а заниматься там приходится до седьмого пота, да-да-да), потом отправить посылку домой, прогулявшись пешком до почты, по пути купить блокнот и начать вести дневник. Стоит ли о том, что намерения остались намереньями?

Потом я подумала-подумала, и решила, что все равно не собралась бы с силами писать в дневник правду, а иначе какой в нем смысл, я лучше эпистолярный роман начну!

— ти розмовляєш російською?! ти знаєш російську? а звідки?

— з Маріуполя?

— Огоооо!

— А чому так далеко? А у вас же українською не розмовляють?

— А ти знаєш українську? А як ти її розумієш? Ти ж мене розумієш?!

— А шо це ти таке їсиш?

— Ти вегетеріанка?

— А чому?

— А ти не голодна?

— Ти така бліда тому що м'яса не їсиш?

— А у вас в Маріуполі всі таке їдять?

— Ти вже була вдома?

— А хочеш?

— А коли поїдеш?

— Огоооо! А скільки тобі їхати?

— Огоооо!

— А чому саме сюди?

— Ти філософ? А чому?

— А ким ти потім будеш працювати?

— А чому ти не хрестишся?

— Ти шо, атеїстка?!

— В тебе таке дивне волосся… чорне… нє, синє… не, чорне… в тебе дивне волосся!

Некоторые причины, по которым я предпочитаю не высовываться из своей комнаты и пореже слоняться университетскими коридорами

Мне знакомы два типа националистов: "Мы - это Украина" и "Украина - это мы". Первый тип - тот самый фанатик, с которым так страшно встретиться любому москалю и вообще человеку рассудочному; все, что у него есть, неизбежно привязано к нации, потому что это единственное, что от него не зависит и что он никогда не сможет потерять. Националист второго типа будет создавать государство по образу и подобию себя - но себя прежде всего он растит в соотвествии с законами человечности. В том и загвоздка, что первый, не имея под собой иного фундамента, кроме "идеи нации", ничего свежего и полезного в нее не привнесет и продолжит переливать из пустого в порожнее. В то время, как другой воспринимает национализм как нечто динамичное, а не грубо приколоченный ко лбу ярлык "Украина".

Ах! Я одной прекрасной дамы
Был долго ревностным пажом,
Был ей угоден… Но когда мы
Шли в парк душистый с ней вдвоем
Я шел весь бледный, спотыкался,
Слова я слышал, как сквозь сон,
Мой взор с земли не подымался…
Я был безумен… был влюблен…
И я надеялся… Нередко
Я от людей слыхал о том,
Что даже злостная кокетка
Бывает ласкова — с пажом.
Моя ж мадонна — молчалива,
Скромна, прелестна и грустна,
Ни дать ни взять — немая ива,
Что над водами склонена.
О, ей — клянусь! — я был бы верен!
Какие б прожили мы дни!..
И вот, однажды, в час вечерен,
Мы с ней у озера, — одни.
Длинны, длинны ее одежды,
Во взгляде — нежная печаль…
Я воскресил мои надежды, —
Я всё скажу! Ей будет жаль…
Она твоим внимает пеням,
Лови мгновения, лови!..
Я пел, склонясь к ее коленям,
И лютня пела о любви.
Туман на озеро ложится,
Луна над озером блестит,
Всё живо… Всё со мной томится…
Мы ждем… Я жду… Она молчит.
Туман качается, белея,
Влюбленный стонет коростель…
Я ждать устал, я стал смелее
И к ней: «Мадонна! Неужель
Не стоит робкий паж привета?
Ужель удел его — страдать?
Мадонна, жажду я ответа,
Я жажду ваши мысли знать».
Она взглянула… Боже, Боже!
И говорит, как в полусне:
«Знать хочешь мысли? Отчего же!
Я объясню их. Вот оне:
Решала я… — вопрос огромен!
(Я шла логическим путем),
Решала: нумен и феномен
В соотношении — каком?
И всё ль единого порядка —
Деизм, теизм и пантеизм?
Рациональная подкладка
Так ослабляет мистицизм!
Создать теорию — не шутка,
Хотя б какой-нибудь отдел…
Ты мне мешал слегка, малютка;
Ты что? смеялся? или пел?»
.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мрачись, закройся, месяц юный!
Умолкни, лживый коростель!
Пресе́кнись, голос! Рвитесь, струны!
Засохни, томный розанель!
И ссохлось всё, и посерело,
Застыл испуганный туман.
Она — сидела как сидела,
И я сидел — как истукан.
То час был — верьте иль не верьте, —
Угрюмей всяких похорон…
Бегите, юноши, как смерти,
Философических мадонн!

Зинаида Гиипиус

Я не испытываю удовольствие ни от алкоголя, ни от курения, "в объятиях мужчины я получаю удовольствия меньше, чем от хорошей шоколадной конфеты", хотя часто и шоколад для меня не вкуснее отварной моркови; среди людей мне одиноко, наедине с собой - скучно до одурения, музыка слишком бестелесна, религия слишком пошла, запахи влияют только на одно чувство, а книги правдивы лишь для тех, кто их пишет.

Мама должна была понять, насколько хорошо воспитала меня, когда по телефону я сомневалась, стоит ли из любопытства и скуки соваться в ночной клуб, а она убеждала, что стоит, "хотя бы чтобы знать, как там и что"

Белый и Блок слямзили идею своего символизма у неоплатоников; вся теургия Блока - "порфиреизм" на практике, а Мережковские - те вообще под Пифагора косили, ну нахуй так жить, нахуй так жить.

Рассудочность — это дешевка, медный пятак мысли, это слабая, беспомощная забитая мысль, несмелая мысль, бездарная убогая мыслишка. И - как часто женщины бывают рассудочными. Не имея способности и вкуса к мысли, они, будучи поставлены иной раз волею обстоятельств в необходимость размышлять и рассуждать, начинают проявлять такой холодный, такой формальный рационализм, такую бездарную и мелкую расчетливость, эту жалкую и якобы жизненную сообразительность и позитивизм, что с ними в этом никогда уже не сможет сравниться ни один мужчина. Это не потому, что тут женщины мыслят, но потому, что они именно не в состоянии мыслить, не знают тайн и глубин, красоты и могущества чистой, несмешанной мысли.

Лосев