ni désirer, ni refuser

только что

митяй из-за плеча
- что ты делаешь?
- *сипло, одними губами* читаю
- ты спишь?
- нет
- ты напилась?
- нет
- ты пьяная
- нет
- ну ты пьяная
- *сипло, одними губами* не пьяная я
- ты что, ты накурилась?
- *отворачивается, беззвучно ржет*
- так, все с тобой понятно!

развернулся, вышел. а ведь я еще никогда такой трезвой не была, как сегодня вечером!

Был человек. И умер для меня.
И, знаю, вспоминать о нем не надо.
Концу всегда, как смерти, сердце радо,
Концу земной любви — закату дня.

Уснувшего я берегу покой.
Да будет легкою земля забвенья!
Распались тихо старой цепи звенья…
Но злая жизнь меня свела — с тобой.

Когда бываем мы наедине —
Тот, мертвый, третий — вечно между нами.
Твоими на меня глядит очами
И думает тобою — обо мне.

Увы! в тебе, как и, бывало, в нем,
Не верность — но и не измена…
И слышу страшный, томный запах тлена
В твоих речах, движениях, — во всем.

Безогненного чувства твоего,
Чрез мертвеца в тебе, — не принимаю;
И неизменно-строгим сердцем знаю,
Что не люблю тебя, как и его.

З. Г.

Я мог бы довольствоваться тем, что ты любишь меня, достичь этой грани самозабвения и замереть на ней, ничего больше не прося, ни к чему не стремясь; забыть о боли, тревоге, страхе, свести потребность в Боге к плоской удовлетворенности своего эгоизма - как это делаешь ты, думая, что любима мной. И я не скажу тебе, что там, за гранью, существует что-то еще: потому что тебе не вынести этого знания.

Георгий Зубковский, "D'inacheve"

Кожна людина прагне до щастя, шукаючи у навколишньому хаосі прозорі натяки на власні ідеали.

Аль Квотіон

Тільки вчора одна людина сказала, що щастя взагалі немає (припустимо), це надто індивідуалістичне поняття (припустимо), а загальне щастя як ціль було проголошено тільки під час французької революції. Ну і нехай, ліниво відповіла я, революція зробила загальне щастя як ціль, навіть не ціль і, тим паче, що для мене зараз принципово – не сприяла виникненню цього поняття, а тому такий тотальний цинізм не є доречним. Мені навіть не цікаво, що мають на увазі інші, користуючись цим словом – надто важко винайти точки співпадіння, а оперуючи такими суб’єктивними поняттями-складовими, як «добро» та «зло» є великий ризик скінчити свої роздуми на вулиці Мусоргського.

Протягом життя я повторюю слово «щастя», кожен раз намагаючись заринути у його зміст, але воно тягнеться і стискає зуби, як радянська іриска – і вже не відчуваєш смаку, тільки втому від безглуздого пережовування. Здавалося б, що могло бути простішим за пояснення цієї банальної, нудної, абсолютно невизначеної категорії? Сніговою кулею ростуть питання, відповідь на кожне з яких вводить в таку саму розгубленість. Бавишся цією головоломкою, відірвавши поняття од смислу, сутність від життя – поки в руках не залишається прозоре, нікому незрозуміле і непотрібне ні-чо-го. Ось і виходить, що щастя – це така собі квінтесенція неіснуючості, прозора вода, пронизана промінням надії, в сутності, те, що може існувати лише за межами цього світу, одна з форм смерті. До речі, має бути якийсь сенс в тому, що людська уява протягом історії неабияк вигадливо формувала собі пекло, окреслюючи рай лише деякими загальними штрихами. Ми знаємо Данте по дев’яти колах, а не по семи сферах – бо людині властиво краще знати те, чого вона не хоче, ніж зловити і затримати все те непохопне, все те, чого вона дісталася водночас.

«— Есть секунды, их всего зараз приходит пять или шесть, и вы вдруг чувствуете присутствие вечной гармонии, совершенно достигнутой. Это не земное; я не про то, что оно небесное, а про то, что человек в земном виде не может перенести. Надо перемениться физически или умереть. Это чувство ясное и неоспоримое. Как будто вдруг ощущаете всю природу и вдруг говорите: да, это правда. Бог, когда мир создавал, то в конце каждого дня создания говорил: «Да, это правда, это хорошо». Это… это не умиление, а только так, радость. Вы не прощаете ничего, потому что прощать уже нечего. Вы не то что любите, о — тут выше любви! Всего страшнее, что так ужасно ясно и такая радость. Если более пяти секунд — то душа не выдержит и должна исчезнуть. В эти пять секунд я проживаю жизнь и за них отдам всю мою жизнь, потому что стоит. Чтобы выдержать десять секунд, надо перемениться физически. » (Достоєвський, «Біси» ;)

А надаючи щастю риси бажаного, ми виліплюємо певну форму зі снігової кулі, забарвлюємо прозорість талої води, наливаємо її у певний сосуд, який буде зберігати для неї форму, поки не розіб’ється. Шкода тільки, що, захоплюючись створенням форми для «щастя» (бо чистого щастя людина не виносить, не змінившись фізично, тобто, не вмираючи), ми губимо здатність його відчувати.

Я хочу самых простых, самых обыкновенных вещей. Я хочу порядка. Не моя вина, что порядок разрушен.
Я хочу душевного покоя. Но душа, как взбаламученное помойное ведро - хвост селедки, дохлая крыса, обгрызки, окурки, то ныряя в мутную глубину, то показываясь на поверхность, несутся вперегонки.
Я хочу чистого воздуха. Сладковатый тлен - дыхание мирового уродства - преследует меня, как страх.

Георгий Иванов

Я сижу на кухне с полуобвалившейся штукатуркой на потолке и стараюсь не шуметь, потому что невыспавшейся человек с набором гадальных карт, томиком сартра и опустошенной (им самим) бутылкой коньяка - это, по-моему, должно внушать некоторую осторожность.

Блаженны те утра, когда не стыдно.

Мне удалось поспать так мало, что я буду писать как Розанов.

Чего уж там! Я буду писать, как Розанов, ясное ведь дело, что такой религиозной порнофилософии не было до него - и после него - уже до меня. А мне предоставлены все возможности стать гением на этом поприще, потому что в следующие сутки я посплю еще меньше. Я пишу о сне, гении (богородица дева, Ницше прогони), потому что обо всем остальном писать нечего и незачем - вот ведь незадача, а так хотелось вытянуть из этой ночи что-нибудь в духе Ахматовой. Но господи, если уж даже Ахматова бесполезна, какое тогда значение будет иметь и вся эта холодная квартира, и странные диалоги, на которые ушла вся ночь, и моя припухшая губа, и одно одеяло, под которым было удобно спать вдвоем - короче говоря, все то, о чем больше двоих знать не положено? Теперь мне нужно придумать такие слова, которые сразу ложились бы в мою внутреннюю музыку и объясняли постороннему, как все на самом деле, и, главным образом, подобрать название той нежности, которой слишком много для человечности, но мало для Бога.

Примерно час назад я пришла домой, а часами двумя ранее - вышла из парикмахерской, которая на Университетской, боясь прикасаться к волосам, а то вдруг отвалятся все разом. Говорят, блондинка - это не цвет, а состояние души, так вот, похоже, любая осветленная баба - блондинка-в-душе априори, потому что только редкостная дура способна пойти на такое преступление против собственной внешности и здоровья. Многие вот по сю пору уверены, что я от рождения сплошная ретроспекция Любы Менделеевой (ну, знаете, коса как пшеница и прочие зерновые, щеки как яблоки из подкроватного ящика румынки Марии), а мне и огорчать неохота: судьба, видать.

На самом-то деле, я вовсе не о том, и хотя у меня паника насчет волос и тотальный недосып, но ведь все равно не о том.

Все, чего мне всегда хотелось - приносить пользу, причем ощутимую и не только себе. Это, если говорить тем языком, который нам так любовно впаривают на кафедре, - основополагающий принцип моей гуманности. А еще хочется настоящей (по сути, называться она должна христианством, но к ней обычно употребляется понятие "ереси") веры в человека, чудо, свободу и любовь. А на практике получается так, что все чужие проблемы, которые так или иначе на тебя вешаются - твои собственные; что лучшая помощь - это не мешать, и вообще, по-настоящему верится только в трезвый ум, здоровое безразличие и "необходимую ограниченность".

Поистине трагично положение философа. Его почти никто не любит. На протяжении всей истории культуры обнаруживается вражда к философии, и притом с самых разнообразных сторон. Философия есть самая незащищенная сторона культуры. Постоянно подвергается сомнению самая возможность философии, и каждый философ принужден начинать свое дело с защиты философии и оправдания ее возможности и плодотворности. Философия подвергается нападению сверху и снизу, ей враждебна религия, и ей враждебна наука. Она совсем не пользуется тем, что называется общественным престижем. Философ совсем не производит впечатления человека, исполняющего "социальный заказ"

Бердяев

"Я" есть "я", и это "я" никогда не станет - "ты".
И "ты" есть "ты", и это "ты" никогда не сделается как "я".
Чего же разговаривать. Ступайте вы "направо", я - "налево", или вы "налево", я "направо".
Все люди "не по дороге друг другу". И нечего притворяться.
Всякий идет к своей Судьбе.
Все люди - solo.

Природа нуждается в человеческой любви больше, чем сами люди, потому что свою любовь она способна проявить лишь через кого-то - как душа через тело. Как природа находит выражение своей божественности через человека, так зеркало находит лицо, отражая его. Люди получают меньше отдачи друг от друга, в то время как природа чиста и способна отразить человеческую нежность сильнее во сто раз; но без этой нежности она останется чужда и молчалива.

Что такое земля, если смотреть на нее без любви?

Что такое небо, если смотреть на него без любви?

Что такое Бог, если воспринимать Его не через любовь?

Бог - это отраженный луч: из человеческого сердца - к природе - и обратно.

В России две философии: выпоротого и ищущего, кого бы ему еще выпороть.

Не бро:

Апельсин

Алыча

Банан

Виноград

Груша (терпкая)

Изюм

Инжир

Курага

Манго

Мандарин

Слива

Финики

Цитрон

Чернослив

Хурма (терпкая)

Яблоки (желтые, красные и сушеные)

Вишня

Земляника

Клубника

Крыжовник

Рябина

Смородина (красная)

Черешня

Шиповник

Вся фасоль (кроме желтой)

Соя

Попкорн

Мюсли

Овсянка

Рафинированная пшеничная мука

Дрожжевая выпечка

Манная крупа

Круглый рис

Саго

Арахис

Кокос

Фисташки

Капуста

Болгарский перец

"Старый" картофель

Соленые и маринованные огурцы

Редис

Редька

Кинза

Ревень

Грибы

Сладкие йогурты

Пастеризованное молоко

Сгущенка

Мороженое

Сычужные сыры

Сыры с плесенью

Горчичное масло

Маргарин

Сало

Бадьян

Кориандр

Лук

Перец

Чеснок

Хрен

Крабы

Раки

Соленая, вяленая рыба

Мясо

Алкоголь

Какао

Кофе

Черный чай

Колы

Квас

Уксус

Соль каменная

Сахар

Шоколад

Курсивом отмечены продукты, которые есть можно, но нечасто и по чуть-чуть

Любовь, любовь… О, даже не ее —
Слова любви любил я неуклонно.
Иное в них я чуял бытие,
Оно неуловимо и бездонно.

Слова любви горят на всех путях,
На всех путях — и горных и долинных.
Нежданные в накрашенных устах,
Неловкие в устах еще невинных,

Разнообразные, одни всегда
И верные нездешней лжи неложной,
Сливающие наши «нет» и «да»
В один союз, безумно-невозможный, —

О, всё равно пред кем, и для чего,
И кто, горящие, вас произносит!
Алмаз всегда алмаз, хотя его
Порою самый недостойный носит.

Живут слова, пока душа жива.
Они смешны — они необычайны.
И я любил, люблю любви слова,
Пророческой овеянные тайной.

Зинаида Гиппиус

А вообще-то, никакие мы с вами не сознательные христиане, Зинаида Николаевна. Будем называть вещи своими именами! Шлюхи мы. Так люди говорят, а с людьми нужно считаться.

Сегодня мимоходом взглянула на свое отражение в витрине и поняла, почему некоторые так любят уговаривать меня "не печалиться" - у меня же постоянно такое выражение лица, будто я вот-вот расплачусь!