ni désirer, ni refuser

Когда впервые я услышал голос
Такой простой и величавый вместе,
Вдруг потускнели зеркала в гостиной
И оборвался праздный разговор.

И я почуял, словно моря рокот
И сладкий шелест заповедной рощи,
И легкое шуршание сандалий
По золотому, влажному песку…

Мгновенье было точно воздух горный.
Блаженное, оно недолго длилось…
Вновь вспыхнула оранжевая лампа,
И в синих чашках задымился чай.

Но с той поры я вслушиваюсь жадно,
Когда звучат торжественные струны
Ее стихов, как будто повторяя

"Сия скала… Тень Сафо… Говор волн!.."

Георгий Иванов

Понятие «Сын Человеческий» не есть конкретная личность, принадлежащая истории, что-нибудь единичное, единственное, но «вечная» действительность, психологический символ, освобождённый от понятия времени. То же самое, но в ещё более высоком смысле можно сказать и о Боге этого типичного символиста, о «Царстве Божьем», о «Царстве Небесном», о «Сыновности Бога». Ничего нет более не христианского, как церковные грубые понятия о Боге как личности, о грядущем «Царстве Божьем», о потустороннем «Царстве Небесном», о «Сыне Божьем», втором лице св. Троицы. Всё это выглядит — мне простят выражение -— неким кулаком в глаз: о, в какой глаз! — евангельский: всемирно-исторический цинизм в поругании символа… А между тем очевидно, как на ладони, что затрагивается символами «Отец» и «Сын», — допускаю, что не на каждой ладони: словом «Сын» выражается вступление в чувство общего просветления (блаженство); словом «Отец» — само это чувство, чувство вечности, чувство совершенства. — Мне стыдно вспомнить, что сделала церковь из этого символизма: не поставила ли она на пороге христианской «веры» историю Амфитриона? И ещё сверх того догму о «непорочном зачатии»?.. Но этим она опорочила зачатие…

Ницше

Когда отхлынет кровь и выпрямится рот И с птицей укреплю пронзительное сходство, Тогда моя душа, мой маленький народ, Забывший ради песен скотоводство, Торговлю, земледелие, литье И бортничество, пахнущее воском, Пойдет к себе, возьмется за свое - Щегленком петь по зимним перекресткам! И пой как хочешь. Выбирай мотив. Судьба - она останется судьбою. Поэты, очи долу опустив, Свободно видят вдаль перед собою - Всем существом, как делает слепой. Не озирайся! Не ищи огласки! Минуйте нас и барский гнев и ласки, Судьба - она останется судьбой. Ни у кого не спрашивай: - Когда?- Никто не знает, как длинна дорога От первого двустишья до второго, Тем более - до страшного суда. Ни у кого не спрашивай: - Куда?- Куда лететь, чтоб вовремя и к месту? Природа крылья вычеркнет в отместку За признаки отсутствия стыда. Все хорошо. Так будь самим собой! Все хорошо. И нас не убывает. Судьба - она останется судьбой. Все хорошо. И лучше не бывает.

Юнна Мориц

Дети! Держитесь подальше от прекрасного и благопристойного!

Поверьте мне: Не учение и не наставление я даю вам. На каком основании могу я осмелиться учить вас? Я сообщаю вам новости о пути этого человека, а не о вашем пути. Мой путь — это не ваш путь, потому я не могу вас учить. Путь внутри нас, а не в Богах, и не в учениях, и не в законах. Внутри нас путь, и истина, и жизнь.

Горе тем, что живет примерами! Нет жизни в них. Если вы живете в соответствии с примерами, вы живете жизнью этого примера, но кто будет жить вашу жизнь, как не вы сами? Так живите сами.

Указательные столбы упали, перед нами лежат неразмеченные пути. Не жадничайте, поглощая плоды чужих земель. Вы знаете, что вы сами плодородный акр, рождающий все, полезное для вас?

Но кто сегодня знает это? Кто знает путь к вечно плодородным краям души? Вы ищете путь лишь в видимостях, вы изучаете книги и прислушиваетесь ко всяким мнениям. Что в этом хорошего?

Есть только один путь, и это ваш путь.

Вы ищете путь? Я предостерегаю вас от своего. Он тоже может быть неверным для вас.

Да пойдет каждый своим путем.

Я не буду ни спасителем, ни законодателем, и учителем для вас. Вы больше не маленькие дети.

Давать законы, желать улучшений, облегчать вещи стало неправильным и дурным. Пусть каждый ищет свой путь. Путь ведет к взаимной любви в сообществе. Люди увидят и почувствуют сходство и общность своих путей.

Всеобщие законы и учения принуждают людей к одиночеству, так что они могут избегнуть давления нежелательного контакта, но одиночество делает людей жестокими и злобными.

Потому дайте людям достоинство и дайте каждому стоять отдельно, чтобы каждый нашел свое братство и любил его.

Сила стоит против силы, презрение против презрения, любовь против любви. Дайте человечеству достоинство, и верьте, что жизнь найдет лучший путь.

Один глаз Божественного слеп, одно ухо Божественного глухо, порядок его бытия пересечен хаосом. Так будьте терпимы к хромоте мира и не переоценивайте его превосходную красоту.

Юнг

Один человек, не умеющий и не желающий примириться со своей старостью, когда-то попросил меня написать о ней. Я тогда боялась, что не сумею. А теперь боюсь старости - и умею.

Вы как хотите, но мне кажется, что не нужно говорить, что ты пишешь, например, стихи или, допустим, рассказы. Никому. Ибо это - все равно, что сказать "у меня на спине выросла кошка". А что тебе скажут, как только узнают про кошку? Правильно - "покажи". А если узнают про стихи? Правильно - "почитай". И еще добавят "ну что-нибудь маленькое, попроще", - дрянцы, одним словом.

"Почитай"… Что это за "почитай" такое? Мы что - участвовали в совместном запое? Или, может, жрали из одного котелка? "Почитай"… Положим, вы бегун. Спринтер. Я же не говорю вам: "А ну-ка пробеги мне 800 метров с барьерами". Или, положим, вы повар. Гастроном, каких мало. Узнав об этом, я тут же прошу вас приготовить мне "экзотическую кашу, и чтобы сверху голая баба с лимоном", так что ли?..

Ко всему прочему жизненный подход таких вот "почитай" - насквозь денежный: во всех делах и занятиях видят смысл - только если эти дела звонко оплачивают.

И в результате.

Раз ты пишешь и у тебя книжка вышла - значит, платят хорошо. Иначе - зачем, спрашивается?

А раз ты "почитать" нам не хочешь - значит, ты наш презираешь.

И по всему выходит, что мы - святой народ, а ты - падла высокомерная, и тебя на столбе надо повесить. И вот висишь ты на столбе, думаешь "какого лешего я варежку разинул?", а вокруг эти многостаночники - камни в тебя мечут, и все в глаз новорят, и чтоб - брызнуло… и такое занятие именуется у них довольно миролюбиво - беседа.

В общем, никому. Никогда. Ни под каким предлогом. Даже не упоминайте - пишу, мол, рассказы, дескать. Говорите так: ничего не делаю, живу за счет жены, жизненных ориентиров не имею, курить - спасибо, не хочу.

И крест себе нарисуйте на запястье. Памятный. Взглянул - и заткнулся.

Павлик Лемтыбож

Без связи. Без цели. Так. Мне непонятно: куда исчезает все, что проходит через душу. Невысказанное. Себе — без слов. Но бывшее. Значит и сущее. Или даже очень, «словное», и не мелькающее, а пребывающее, запомнятое, только никому не переданное, — куда оно? Вот я умру. И куда оно? Где оно? Притом оно, такое, не сделано, чтоб не передаваться. И оно никому, навсегда неизвестно. И столько, столько его.

Зинаида Гиппиус, дневник

Знаешь ли ты или сможешь ли себе ясно представить, что такое холодный человек. Что такое холодный дух, холодная душа, холодное тело — все холодное, все существо сразу? Это не смерть, потому что рядом, в человеке же, живет ощущение этого холода, его «ожог» — иначе сказать не могу. Смерть лучше; и холод ее — только отсутствие всякой теплоты; а этот холод — холод сгущенного воздуха; и бытие — как бытие в Дантовом аду, знаешь, в том ледяном озере… И мой ад теперешний, может быть уже не глухое, острое, ледяное озеро; а помнишь, те «вечные муки» ада старца Зосимы, его слова о душе уже сознающей, что избавление — любовь, понимающей любовь, видящей ее — и не имеющей. Вот этот ад у меня теперь на земле… Страдание не меньше… но разве не велико это, не чудесно знать, что есть выход, не будет, пусть, для тебя, — но есть и для тебя мог бы быть?

Зинаида Гиппиус, из писем к Д. Философову

Ситуация в доме: мама в шкафу, сестра читает, отец слушает музыку, я вьюсь вокруг и мучительно вопрошаю, ЧТО ЗА ПЕСНЯ, Я ЖЕ ЕЕ ЗНАЮ, отец хмыкает: "да вы же из провинции, где красотки мажут волосы гусиным жиром!" и злорадно посмеивается, а играет-то "зима", и я понимаю, что такое искусство абсурда на практике.

Далекими шляхами я шукав тебе, мій боже,
вітрів питався рвучких, швидкокрилих:
де є він?
Даремно думав, що на тугу мудрість книг поможе,
що заспокоїть, що вдоволить спраглий серця гін.

Питався за тобою всяких стрінутих людей,
одначе всі вони мені тебе не показали;
шукав тебе в низинах, в горах,
на шпилях недей,
в курній мужицькій хаті і в гладкій балевій залі.

У тьмяних сутінках запилених бібліотек,
у дивних буквах нечітких старого фоліяла,
в словах, що їх писав колись монах, учений грек,
одначе в них лиш мертва цвіль минулого дрімала.

І не знайшов тебе, дарма шукав, хоч тільки змоги,
щоби побачити твою присутність. Всюди темно.

Не знав що розминулись поруч себе
дві дороги:
Ти теж шукав мене - у моїм серці. Теж даремно.

Богдан-Iгор Антонич

Все противоположности от Бога, следовательно, человек должен принять на себя это бремя; и когда он поступает таким образом, то обнаруживает, что Бог во всей своей противоречивости воплотился в нем. Он становится сосудом, наполненным божественным конфликтом.

Юнг

Застенчивые люди обыкновенно воспринимают впечатления задним числом. В ту минуту, когда на их глазах что-либо происходит, они ничего не замечают и только впоследствии, воспроизведши в памяти отрывок из прошлого, они дают себе отчет в том, что видели. И тогда ретроспективно в их душе возникают чувства обиды, жалости, удивления с такой живостью, как будто бы дело шло не о прошлом, а о настоящем. Поэтому, застенчивые люди всегда опаздывают с делом и всегда много думают: думать никогда не поздно. Робкие при других, они доходят до большой смелости, когда остаются наедине с собой. Они плохие ораторы – но часто замечательные писатели. Их жизнь бедна и скучна, их не замечают – пока они не прославятся. Когда же приходит слава – общее внимание уже не нужно.

Лев Шестов

«Супер-Эго» эпохи модерна паранойяльно и имеет черты маниакальной личности, тогда как «Супер-Эго» эпохи постмодерна депрессивно, нарциссично и обладает чертами множественной личности. В каком-то смысле сочетание «модерн-постмодерн» аналогично клинической метафоре «маниакально-депрессивный» психоз – то мания, то депрессия. Мания вводит в заблуждение «Эго», а депрессия делает невозможной встречу с «Тенью». Храм Аполлона, таящий внутри усыпальницу Диониса, превратился в двоевластие и отражает муки Самости, расщепленной на «черное» и «белое»

Радоваться - грустно.