«Пока человек скрывает свои раны от других и молчит о них, он отделен от исцеления и отрицает его – не только для себя, но и для окружающих. Держаться с достоинством в любых обстоятельствах – значит чудовищным образом подавлять любовь. Это ведет к атрофии сердца и увечьям души». (с) Колин Типпинг «Радикальное прощение»
Мало кто знает, да и я сама уже подзабыла, что в начале июня прошлого года случился один поворотный для нас с мужем эпизод. Здесь я не рискнула его описывать сразу, слишком была напугана реальностью происходящего, хотела его подавить в сердце, а внезапно вспомнила его, когда не могла никак успокоиться на работе, думая об очередном скандале, разразившемся между матерью мужа и им самим на прошлой неделе в их телефонной переписке. Дед пожаловался ей, что муж его строит, считает, сколько съел сырников, сколько оставил нам, а она кинулась обвинять в таких грязных сообщениях своего сына, что тот объедает деда, что мы с ним живем на дедовых харчах и другая прочая клевета. Помнится, на просьбу сына приехать и приготовить котлеты деду, ее отцу, она ответила очень просто и прямолинейно: «Я не хочу, я не приеду, зачем мне это, не буду». Но тема сегодняшняя совсем не о поступках матери мужа. Она о моем совести, стыде, чувстве вины.
В разговоре с девочками из моего рабочего кабинета я упомнила, как, находясь на больничном в ожидании скорой выписки деда из поликлиники, я призналась мужу: «Я не знаю, как я буду жить с дедом, как ухаживать за ним». В голове, когда я это озвучила, пронеслись картины недавних трех месяцев, на протяжении которых я неизменно рассказывала психологу, как мне тяжело жить втроем, но при этом я не решаюсь собрать свои вещи и уехать от мужа, с которым на тот момент мы не состояли в зарегистрированных отношениях. Он на мое честное сообщение ответил: «Тогда собирай вещи, я помогу тебе их перевезти на твою квартиру». Я кивнула и достала свою сумку. Он ушел в другую комнату. Повисло гнетущее молчание. Свои вещи я забирала с полок с внезапной тяжестью в груди, отчетливо чувствуя, что мое решение ему не понравилось, словно бы я не оправдала его надежд. Да, тогда я ощущала явственно, что внутри просыпается та самая совесть, которая, прежде всего, говорит о чувстве вины перед другими за себя, свои поступки. С психологом о вине и стыде главные занятия прошли чуть позже, когда я, столкнувшись на работе с заданием провести инвентаризацию библиотеки, должна была просчитать ВРУЧНУЮ количество книг на ВСЕМ школьном складе, да еще и успеть за неделю до отпуска заведующей библиотеки, рыдала в голос и утопала в слезах из-за страха ошибиться и не справиться с задачей, как того ожидали от меня, как мне казалось, как я была уверена, директор и главный бухгалтер. После тех нескольких занятий, а также рабочих дней, за которые я почти успела просчитать нужное, до меня снизошло озарение, что нет смысла гнаться за уходящим паровозом там, где мне нужно свое движение, на которое способна я исходя из своих сил и возможностей. Возвращаясь к вещам, сумкам и моему гипотетическому переезду: муж, отсидевшись наедине с собой, внезапно вернулся ко мне в комнату и заявил с вызовом: «Ты понимаешь, что это означает расставание?» Я, в своей голове предполагая, что мы вполне могли бы встречаться вечерами, да, пусть практически после года проживания вместе, спокойно ответила: «Ну почему вдруг? Можно же видеться». Он мне возразил, пояснив: «Нет, ты же видишь, сколько я работаю, возвращаюсь домой в 9-10 вечера, у меня не будет сил на встречи, и приезжать к тебе по выходным как в гости мне не позволит гордость после всех прожитых вместе дней. Не бросай меня в такой сложный период». Голова моя мгновенно, за какие-то миллисекунды, прикинула все им сказанное, и я едва ощутила, как кивнула. Я осталась.
Девочкам по кабинету после описанного резюмировала: «Получается, я готова пожертвовать собой и своими силами больше, чем он? Может, все-таки стоило уже тогда дособирать свою сумку и уехать навсегда?» Одна из них обобщила сразу: «Женщины всегда больше готовы жертвовать ради мужчин». Теперь же я, особенно после моих еженедельных косяков на работе – не то назначение платежа в поручении, отправка ежемесячного платежа на сумму почти в 500 тысяч по счету без физического наличия договора (ну да, вот так я автоматически выполняю команды главбуха, когда она говорит мне отправить тот или иной платеж, хотя все остальные я делала, имея перед собой и договор, и счет, дабы удостовериться в реквизитах), безразличие к отсутствию ответа налоговой накануне последней даты приема по ТКС на отправленные нами еще в 20-х числах марта формы годовой бухгалтерской отчетности в ИФНС, и еще многое другое, на что у меня напрочь отключается внимание и возможное предположение, к чему приведут те или иные мои действия, - я стала ощущать, что у меня даже внутри нет больше того прежнего стремления быть хорошей, держать марку, лицо во что бы то ни стало в чужих глазах. Я была ошибочно уверена, что только такой меня полюбят и примут. Раньше – и год, и два назад, и всю прошлую жизнь до – столько энергии тратила, чтобы меня считали за свою, бросала все силы ради чужого, забивала на собственные интересы, лишь бы перед другими выглядеть «беленько». Но нет. Это ужасно истощает. Теперь учусь принимать себя и в особенности свои ошибки, если приходится сталкиваться с чужим недовольством ими и, разумеется, мной. Ранее, в года 24-26 я даже предположить не могла, что стану так ошибаться, поскольку я всегда была внимательна, осмотрительна, но при этом ужасно тревожна, беспокойна и в ожидании подвоха, что случится что-нибудь похуже.
З.Ы. Разумеется, с тем договором по ежемесячному платежу в полляма все решилось следующим утром, как обнаружилась та утеря. Здесь тоже есть вопрос к ответственному за заключение договора, а также и к главбуху, которая надеется на нас с расчетчиком, а по факту проверяет нашу работу только тогда, когда петух клюнет в одно место. Руководитель с моего предыдущего рабочего места вообще контролировала все, и мы всегда знали, что "Большой Брат" следит за нами. Здесь же ситуация абсолютно противоположная, просто с ног на больную голову
