.

твоя свобода — осенний ветер, ревущий на крышах наших домов; обогнувший наши города. с тех пор, как начался его сезон, я не захожу в свою комнату. только угол дальней передаёт мне знакомый гул по утрам, а по ночам — сказки о том, как могло бы быть. есть иные места, обдуваемые лучше. даже стоя на раскалённом песке, я распознаю совсем не летний холодок со стороны моря. и, как ни странно, тяжелее всего мне именно осенью — ты сливаешься с гомоном времени, молодой и сильный порыв. тебя не увидеть, но, если захочешь, всегда можно ощутить, оказавшись в вихре воспоминаний. он — проекция, и не способен никуда унести, но ещё подступает к самому горлу, бередя внутренности. когда я пыталась обрести голос, порыв заглушал, застилал глаза. все говорили: "что толку за ним гнаться? у него свой путь". и я согласна. и я уже не бегу.
иногда, в безветрии, по привычке ищу тебя, хватаю пальцами воздух. и думается, что за бессмыслица — ловить ветер в тиши? всё от отчаяния.

моя свобода улетела вместе с твоей. два незримых беспокойства, обратившиеся в вечность.

ненужность и бесполезность теснятся в спёртом воздухе апартаментов моей души. виноваты не пять набранных кило — так попросту всегда тесно в самой себе. не к месту хочется красоваться знанием, но безобразие приводит к безнадёжному отупению. потенциал мой зарыт в ворохе осенней листвы, которой не докоснуться. она пожухла без испепеляющих терзаний. кажется, пожухла и я, но до сих пор могу говорить. что же сказать?

часто в мучительных попытках уснуть доносится единственный истошный крик. я удивляюсь. я печалюсь. чему в большей степени? тому, что хоть одной душе удалось наконец обрести голос, или тому, что я продолжаю молчать? несмотря на всё — я и не вижу, кто кричит.

а в промёрзлых стенах слышала голоса птиц. кажется, теперь они перекочевали из бетонной коробки в черепную.

но кто там, за пределами?

мои мысли раздутая абстракция времени я не помню себя я себя не знаю я до сих пор в четырёх стенах я до сих пор крадусь во мраке вслепую вполне осязая лишь контур на который положилась падающая звезда оказалась рухнувшим самолётом мой страх абстракция пространства та комната чьи стены до верха заставлены книгами где перестаёшь понимать жизнь она заключила в привычку избегать и отняла привычку жить ноябрьзанозаштырьвернисьилименяверни

впервые в жизни я заплакала на выставке. современное искусство угнетает сильнее, чем искусство прошлого. может, оттого, что настоящее — то, чего мы боимся сильнее всего, а столкновение с ним непременно приводит к слезам. будто мне вдруг напомнили, кто я на самом деле. что может быть страшнее конкретного момента, в который ни единое твоё действие ни к чему не приведёт? остаётся только стоять с осознанием. и в этот момент многое зависит от того, за руку мы с ним или же по разные стороны поля боя. решается наше будущее.

мир сжимает нас до таких размеров, что мы просто исчезаем. он говорит обо всём, и нам ничего не остаётся, кроме молчания.

чем старше я становлюсь, тем тише звучит мой вызов. в последнее время меня совсем не слышно.

цепляюсь за любую мелочь, связанную с тобой; любую мелочь, которую ты связываешь (неужели и я была так ничтожно мала? а сейчас просто ничтожна, сидя на привязи). если цветы растут у твоего дома, это всегда знак того, что ты ждёшь меня. если вдруг похолодало, это всегда к возвращению в прошлое. люди даже не догадываются, что не нужно никакой машины времени — всё сделает одержимость. свои возможности я отвергла в дыму своей одержимости. к сожалению, это не было подвигом. это имело последствия, которые совсем скоро станут всем ясны. и даже сейчас меня заботят только последствия твоих слов, закодированная их казнь.

учитель ты или мучитель — моя разрушенная жизнь сосёт этот леденец рефлексии, не желая лечить зубы.

тоталитарные будни лишают меня права дня — моя вера скрыта в оконных рамах, которые невозможно раздвинуть (я не имею возможности). или это мираж? разводы на стекле. я уверяюсь в том, что люди — несмываемые разводы. весной обязательно стоит мыть окна, весной обязательно пыль отплатит вдвойне. пока ещё тёплый сентябрь. пока ещё
он приберёг для меня с десяток затухающих огоньков, бескрылых светлячков. они ползут на зов тела, под груз атланта. атлант расправил плечи, он светится, но не взлетает из жалости к себе, такому же бескрылому презренцу. плестись по асфальту, попеременно шаркая ногами. больная непроизвольность. Олеся, всегда смотри под ноги. Олеся, очень легко надумать ненависть, трудно — с ней столкнуться.

я не знаю, где в следующий раз вновь обнаружу свою кровь.

мы — это память о наших предках. самая худшая их часть. наши дети — гниль старого и настоящего.

мне всё надоедает, очень быстро. как много в себе содержала эта скорость раньше, а теперь она конкретна – выгорание. много огня и очень шумно, но один момент приравнивает жизнь к пустоте.

под подушкой ищу наушники
и нащупала их почти,
но поняла:
по правде,
не хватает твоей руки.
ведь в свои двадцать продолжаю
влюбляться,
привыкать,
в привычках теряться.
только,
как в восемнадцать,
мечтаю, чтоб затерялся во мне
Ты.

каждое лето я болею летом

я знаю, что мне не жить нормально. я не против жизни, а она не против меня. мы параллели. меридианы разных планет.

в больнице тихо и воняет солянкой. я бреду, как собака-ищейка, по душным лабиринтам коридоров, пытаясь разгадать код запаха, твоего запаха, который развеет гниль и откроет все двери.

пара минут на встречу без возможности даже увидеть твои глаза (чего ты стыдишься?) даны, кажется, для того, чтобы высечь в памяти эти трубки, впившиеся в твоё тело (именно этого). пара минут банальностей и вечность надежды на твоё будущее. среди реанимационных паутин, запечатанных окон, сдерживающих монстров, и чужеродных запахов я сумела отыскать тебя, а значит, ты сильна как никогда. я увижу это, будь ты даже под весом всей планеты.

мне неинтересно, как образованы слова, мне интересно проговаривать их. поэтому я никогда не учила правила и никогда не слушала.

1) через отвращение мы приходим к равнодушию — состоянию человека, который смеётся прорезями на щеках. Гюго бы гордился, не будь мы такими апатично не стремящимися к идеалу. наша жизнь не строится канонами романтизма, она не строится совсем, но нам обратного и не нужно.

2) хоровод отрицания уменьшает вероятность движения.

3) что бы сказал его слуга Достоевский? побойся бога.

4) не боюсь.