трёхбуквенный мой тотем

На утро пропадают, как известно, многие. Под бинтами на моей левой руке укусы и синяки. Работает правило одной ночи с незнакомыми людьми, который скажут тебе, что ты не такая, какой казалась со слов кого-либо и 'расскажи мне сегодня все и я отплачу тебе тем же'. Несказанное обещание, что эти руки тебя не отпустят, пока ты будешь стараться расслабиться и отпустить контроль.Эти руки точно не вызовут цепную реакцию просто потому, что они исчезнут, как только ты сядяшь в машину следующим вечером, но потери будут, конечно, другого рода. Я не могу снова взять контроль, меня лихорадит. Все эти возможные люди в моей жизни, который не будут моими и я, которая не буду принадлежать кому-то из них. Не сейчас, по крайней мере. Сейчас мы будем шептаться о вещах, которые не будут иметь значения завтра, но останутся воспоминанием на руках и чужих губах на короткий промежуток времени. Его будет достаточно для того, чтобы понять, как ты облажался. Вдвойне.
Маленькие 'приключения', с которых стоит начать писать снова

Everyone needs a place. It should n’t be inside of someone else. I paint it out, I paint it in again

He hunter’s son says nothing, and closes his eyes.You’d break your heart to make it bigger, so why not crack your skull

Это так хорошо - быть живым в то же время, что и ты.

Cut through
This razor wire
And dine on your hear
tMine 'till the end

Я с трудом сдерживаю кашель, мне сводит горло, в осанке чуть мелькает тяжесть знакомой ситуации. Лестница бежала сквозь меня, с той же скоростью летели и мои мысли, терроризирующие меня за мою непоколебимую веру, за потраченное время, рассыпающие щедрые смеси отвращения и ужаса, завершающиеся удушьем.

"Тебя никто не сможет забрать у меня. Я напишу это у тебя на могильной плите."

604

Предубеждение в пользу холодных людей. Люди, которые быстро загораются, легко и охлаждаются и потому в общем ненадежны. Поэтому возникает предубеждение, благоприятствующее всем, кто всегда холоден или кажется холодным, будто они особенно надежные и заслуживающие доверия люди:

их путают с теми, кто медленно загорается и долго горит.

I paint in his face and I paint it out again. There is a question

I am afraid to ask: to supply the world with what?

связать меня, да покрепче

Мягко падая на землю, Сэм обращается к своей крови, приказывая ей, танцующей, чтобы пролился огонь. Он должен вспомнить кого-то, прежде чем заснёт под огнём. Он вспоминает о быстрых снах, сопровождаемых голосом Джеффа и сотнями лиц Джеффа, вспоминает о человеке. Каком-то человеке, который был с ним и одновременно не был.Нет имени, Сэм не помнит имени.

Он засыпает, решив, что этот человек может идти через огонь беспрепятственно.

"His oddly-contoured head, handsome and even imposng, suddenly from another angle, or in a different mood, became unprepossessing. He never looked right in his clothes, neither in his Burberry, well-worn, dirty, and a size too small, nor when he took pains and wore a clean white shirt or his best blue tweed suit. An Alchemist’s robe, or chain mail would have suited him, the first one fitting in with his abstracted manner, the second with that dark powerful head, with its chin like a ship’s prow and its nose short and curved like the nose of an enquiring animal. The chain mail would have gone with his eyes too, blue to the brightness and richness of stained glass. They sometimes passed unnoticed at first; he had a way of keeping them to himself, and there was also so much that was curious and interesting about his appearance to distract the attention. But once he had looked directly and earnestly at his companion, in the confidence of friendly talk, his eyes could never again be missed. Such candour and comprehension looked from them, something so civilized that one hardly dared to breathe. Being so far beyond words and acts, that glance seemed also beyond humanity".

Alan M. Turing by Sara Turing: Centenary Edition, Cambridge University Press, 2012, p. xxi.

это я так оглядваюсь на то, что здесь было

если тебе станет тоскливо, то обратись к прошлому. Оно всегда стоит невидимой стеной где-то посреди свободного пространства от тебя до чего-то важного. Вспомни, именно вспомни, что когда-то твои ноги утопали в крови, пролитой во имя тебя

Он зарядил только один пистолет и он помнит какой

Рыхлая земля казалась неизмеримо твёрдой и холодной, и, пока опускалось солнце, я думал о том, каким бы могло быть его убийство от моей руки. Разом выдать засевшее в голове и выстрелить, если хоть один мускул на его лице дрогнет в неправильном направлении, если он сделает шаг назад. (д)

Смазанный погружением во тьму рёв мотора к месту вплетался в мою воображаемую поездку к обрыву, где отныне будут скрежетать его кости. Он застал меня врасплох. Здесь не должно было быть его голоса, он должен был раствориться вместе с моей неоправданной жестокостью; я вывел крест на его лице, отвергавшего меня, но оно зашевелилось, ожило и заговорило. (с)

Дин смотрит на него, сузив глаза.
- А зачем ты читал дневник?
Сэм замирает и отводит взгляд, будто его внезапно заинтересовал валяющийся на обочине велосипед.
- Сэм. С какого места ты читал?
Сэм переступает через порог, засовывает руки в карманы, пожимает плечами, глядя в землю.
- С начала. И полностью до конца.

У Дина замирает сердце. В сумке, стоявшей в шкафу, находятся все дневники, которые когда-либо вели Винчестеры – начиная записями Джона и заканчивая строкой о том, что Сэм сказал да. Полная хронология их истории: от пожирателей плоти в парке аттракционов до потерянных дней в Колд Оак. Дин перебирает в голове каждое воспоминание, о котором говорил Сэм, и до него доходит, медленно и болезненно.
- Что ты помнишь?
Не вынимая рук из карманов, Сэм беспомощно смотрит на него.
- Я помню, как очнулся в доме. Помню, что ты был там. Помню, как слишком острая еда жгла язык.
И это почти что хуже того, что Сэм узнал о том, как сказал Люциферу «да». Почти что. У Дина были месяцы надежды и счастья, месяцы, когда он думал, что Сэмми возвращается к нему, что Сэм вспоминает все хорошее и все плохое. А теперь всё это у него забрали.
- Ты так сильно хотел, чтобы я им был.
Дин трясет головой.
- Даже не начинай все эти разговоры в третьем лице. Не надо. Идиотство какое-то.
- Но я не он. Не тот парень, которого ты помнишь. И никогда им не буду.
И Дин говорит, наверное, самые ужасные слова в своей жизни (а уж на это место претендует много всего):
- Тогда я выбираю тебя, ясно?
Он обхватывает лицо Сэма ладонями, прижимается к нему. Он не знает, хочет ли просто быть ближе к Сэму или же так эгоистично не хочет смотреть ему в глаза, предавая своего брата, позволяя ему умереть.
- Если мне нужно выбирать между мертвецом и тобой, то я выбираю тебя.