Перенежность

Я закалываю волосы и внезапно понимаю, что у меня дрожат руки.
Как будто это не пятидесятая (в n-ой степени) наша встреча, а вторая. Как будто если я опоздаю, это будет фатально и непростительно. Как будто мы еще не сказали друг другу столько, что можно наконец успокоиться.

Я не борюсь с дрожью — поскольку вообще изживаю теперь эту привычку.
" Сердце — это человек, которого я никогда не смогу контролировать", так что самое время отдолбаться от этого уязвимого, но непреклонного чувака. Непреклонного в восхищении тобой. Ты ужасно нравишься моему сердцу. У меня не получается подавить эту любовь (даже звучит как преступление), хотя там задействовалась прорва доказательств и манипуляций. Оно просто так чувствует. Оно плачет, взрывается, кипит и пенится, но оно всегда на твоей стороне.

Моя сестра называет это безумной любовью. "Ну не такой: аааа, обожаю. А без ума, понимаешь? Ты не учитываешь реальные препятствия, просто сделала этот интерес выше всего и как будто все можно решить." Но разве Уоллес в Бесконечной шутке не был прав, когда писал, что "надо сразу, на старте, решить, есть в тебе что-то встроенное, что доведет тебя до конца, или нет"?

Когда ты идешь по моей улице (сколько бы мне ни было лет, я ловлю особый кайф от столкновения таких местоимений), ты совершенно обычный. Мне нравится видеть твою телесную обычность. Я обожаю ее.

Потом ты садишься в мою машину. Со всем своим львиным нутром, излучающим ум, силу, открытым мне сердцем, принимающим взглядом, восприятием одной стаи. У меня внутри тепло и мурчаще.

Я ласкаюсь носом в твою шею и застываю, прижимая тебя к себе. Особым объятием, которое становится возможным после ряда слов, решений наших внутренних конфликтов, просьб, ответов, понимания нужности. Я прижимаю тебя, как котики на смешных видео, где непонятно, они действительно обнимают или просто потягиваются так, что похоже на объятие.

Я прошу посмотреть твою обновленную машину, а ты протягиваешь мне ключи и предлагаешь проехать. Мы рассматриваем каждый угол ее изгиба, царапины, возможности.

Очень просто.

Меня часто прошивают такие моменты с тобой глубже вообще любых других.

У меня до сих пор непроизвольный порыв коснуться тебя перед прощанием. Ты отвечаешь на него, что-то спрашиваешь и улетаешь: "ну, я полетел".

Снаружи просто человек.
Внутри лев.

Мой внутренний ребенок счастлив и на некоторое время успокоен. Мой внутренний взрослый знает, что делать дальше, а потому чрезвычайно спокойно воспринимает расставание.

Я знаю, что ты мой лев. Никак не меньше

Я касаюсь носом твоего уха. Сердце теряет вес, как при падении с высоты.
Ты подпускаешь меня к себе.

Будто берешь меня за руку и ведешь коридорами на нижние этажи, в оружейные комнаты. Из недели в неделю ты снимаешь по замку с дверей и кладешь в мои руки дробовики, объясняя, как нажимать курок. Учишь обращаться с ножами, знакомишь с медвежьими ловушками и ждешь, ждешь, когда я начну возвращаться в эти комнаты сама. В комнаты со словами, поступками, взглядами, которые могут причинить тебе боль, заставить задержать воздух, обжечься.
Потому что для некоторых людей непреодолим соблазн сделать именно из этих комнат своих партнеров — свои жилые.
Потому что ты знаешь, как это бывает, когда человека приводят в первую такую комнату, он снимает со стены ружье, и наводит прицел, и требует вести его дальше.
Потому что без этого чужого железа в руках не все ощущают себя живыми.
И тебе бы желательно сразу определить степень безопасности, чтобы успеть ударить по аварийной сигнализации и заблокировать какой бы то ни было остальной доступ.

Когда я иду через парк на работу, я мысленно возвращаюсь туда. Иногда я думаю, что у меня есть доступ в твои помещения, ключи от которых мне достались от других людей.
Иногда я возвращаюсь туда, чтобы выбросить из себя все слова, содержащие хоть намек на тот калибр, что мог бы тебя взять.
Но чаще всего я нахожусь там, чтобы на глаз определить площадь и глубину ран от тех или иных лезвий, патронов, мин. Чтобы подобрать формы любви, которые по силуэту идеально закроют твои живые внутренние ткани.
Я ищу в себе семена цветов, которые бы выдерживали ядерный удар. Разыскиваю в других, проверяю на себе, пересаживаю ростки деревьев, которые бы сдерживали кронами пушечные ядра и закрывали обзор на любимое сердце.
В наши встречи я даже взглядом не обращаюсь к закрытым от всех комнатам. Лишь собираю из слов страховочные сети, даю отдых твоим дозорным, рассказываю садовникам о растениях-мухоловках, что ловят ртом пули, предназначенные тебе.

Кроме оружейных, есть еще две закрытые комнаты. Одна из них — комната твоих фантазий, и ты не спешишь распахнуть в ней все ящики сразу, но не мешаешь мне пытаться подобрать ключи.

Третья — комната, в которой ты хранишь свое понимание любви. Туда я пока не допущена.

Так я представляю себе отношения с открытым сердцем.
И высшим мастерством мне представляется иметь ключи от всех комнат, знать, какой калибр убедит тебя, – если мне вдруг покажется, что ты смертельно не прав, что ты ошибаешься и от этого зависит твоя жизнь, что.., что.., что… — и не спускаться туда. И даже если почудится, что ты двинулся к тем местам, где я храню слепки своих смертей.

Стоять в дверях своей третьей комнаты и не закрывать глаз.

Теперь я знаю, что срок существует. Срок, с какой стороны ни посмотри — с точки начала или выхода — как будто недостаточный. Так или иначе подготовка к этой встрече заставила каждого выворачиваться наизнанку и силой возвращать себя в исходное, вертикальное положение.
Ты бы сказал: Неужели опять?
И я вижу взгляд, сопровождающий твой выдох после этих слов.
Не волнуйся, это последний. И не бойся этого пути. Потому что справедливость сильнее зла, милосердие сильнее справедливости, но сильнее всего долг, и, мне кажется, мы его уже нарушали. Теперь тебе дали архангельские мечи и всепрощающий взгляд, и ты не можешь опускать ни взгляда, ни рук. Таково взросление.
Что до меня, я знаю, что есть вещи сильнее любви. Ты когда-нибудь видел Бога? а смотрел ему за спину? а еще дальше? Вот на тех полях и пребывают эти состояния.
И как бы нам дотянуться до них и больше не выпускать?

А встретимся и будем говорить о самом простом.
Только бы без ритуалов быта.

Чем раньше мы встретимся с тобой, дорогой Д., тем проще и безопаснее будет отмеренный нам путь; тем нежность будет страстнее, взгляды безутешнее, клятвы горячее. Чем раньше мы встретимся, тем быстрее мы придем к самой сути, легче будем засыпать и раньше выдохнем, прекратим эту гонку, которая так или иначе совершается. Тем больше будет у нас детей, моложе будут певцы наших дискотек и солнце, воспитываемое для взрыва. Тем вероятнее не дадим себе огрубеть в одиночестве, тем бесстрашнее будем бежать к горизонту, медленнее будем стареть.

Чем позже мы встретимся, что с каждой секундой все равно становится правдой, тем мудрее будет нежность, глубже взгляды, долгосрочнее клятвы. Тем больше будет у нас прекрасных историй, чтобы смеяться над ними до самого края жизни. Тем больше в нас будет опыта, а значит, гармонии и договоренности с миром по многим вопросам, чему мы с тобой, дорогой Д., будем учить друг друга, даже если жестикулировать будем милыми старческими руками.
Чем позже мы встретимся, тем спокойнее будут наши лица, громче — сердца. И тем длиннее будет наша жизнь, потому что после встречи начнется вторая, бесценная и стоящая всего.

(via lifesketches )

Нет таких соцсетей, чтобы писать тебе. Иногда это письма, но в основном я начинаю их мысленно. И так часто обращаюсь к тебе по форме "Дорогой Д.", что можешь считать это своим именем.
Я знаю, что выдержу, что есть у Вселенной сила управиться со мной за секунду, а раз она все еще рассматривает мое существование как целесообразное, я не перестану обращаться к тебе. Дорогой Д., у меня есть все права, придуманные человечеством, кроме права сдаться. Хотя я знаю, что между существами в депрессии и существами в светлом веселье пропасть, которую не обойти, сплошь магия по преодолению таких бездн. И стоит убрать одну опору - дом, семью, работу (если любишь ее), - что-то подламывается и мы провисаем. Стоит привычной матрице один раз засбоить, и человеческое существо безвольно обращает свой взгляд в кинговское безумие. Не рассчитаны мы на такое - на непривычность и бескрестражность. В чем ты хранишь себя? В людях, воспоминаниях, будущем, надежде?
Я храню себя в больших книгах, кроме всего прочего. А вот в работе больше нет. После "Бесконечной шутки" и "Маленькой жизни" границы пали, теперь чувствую себя хорошо, таская за собой по квартире "Щегла". За книжными словами живая жизнь, ностальгия по морю, по детству, хочется в сумерках сидеть в палатке, путешествовать на плотах или ходить по музеям Нью-Йорка. Но я оказываюсь на море, и никакого очарования. Это посредничество, довольно примитивное, ты бы сказал, что и это способ защищаться. Да, согласна. Теперь я часто согласна с тем, что ты говорил, хотя тогда это был бред высшей пробы. Пара жизней, а какие изменения - тебе понравится.
Патриотизм - это быть верным себе. Ты никогда этого не говорил, просто такая вот безусловность. Мило, что в максимально простом мире ты оперировал самыми громоздкими понятиями. Привет, Д., теперь и я тоже. Я задаю людям один вопрос - тот твой любимый, про реинкарнацию, они считают, что если это моя религия, я странновата. Не говорят - безусловность, но и не отворачиаются - а кто нынче не политичен или не религиозен, не нетрадиционно ориентирован, не латентно жесток? Все мы были тронуты жизнью в самые болезненные места, не в этом столетии, так… И ты был непреклонен. И я буду.

(via lifesketches )

Я больше не знаю, каким книгам ставить пятерки.

Посмотрела стенд ап Поперечного. И осталась в сложном осадке. А все мои смотрят фильм. Хочется на воздух, но возможно только с котом. А у меня аллергия на шерсть… Сестра предлагает завести шиншиллу или хамелеона, когда мы с ней спилим с этой хаты. Бог с ними, с ценами на этих невероятных зверей, им для ухода нужна отдельная комната с климат-контролем. Так что это будет короткошерстный кот. Который сам ест, моется и выживает.
Посмотрела стенд ап, да. В мире нет ничего стоящего огромных звездных существ, которых заковали в тела. Прошу прощения за поэзию, тем более за такую. Просто иногда я встреваю в такое "анрельное" ощущение. Мир не настоящий. Вы тоже видели эту шутку вконтаче "Прекратите орать, что это симуляция. Вы мешаете другим "погружаться". Это игровой сервер." ? Ну, им смешно. Или это смех, сразу за которым истерика?
Как бы там ни было (или емкое anyway), представила, что проживаю последние минуты жизни. Кроме повторения вопроса "а почему, собственно, ты не делала всего, что хотела?" перебираю в голове занятия, которыми я хотела бы заняться, в эти последние минуты существования. Знаете, что? Ничего не подходит. Ни Стивена Кинга не хочу, который сейчас передо мной, ни моря, ни холодного чая (ой, не горячись, дорогая, полстаканчика, мама старалась), ни видосиков на ютьюбчике. Может, летать? ОТКУДА ЖЕ МНЕ ЗНАТЬ?!

Книга, которая заслуживает пятерку, должна вызывать желание читать ее в последние мгновения жизни. Это раз.
Перфекционизм, а также излишнее наведение красоты - слишком затратно по времени. Это два. Вот к чему я пришла.
А три? У меня есть припрятанная в дальнем углу вещица. В тряпку завернутая, а то больно слепит. Иные воспоминания - чистый огонь.
Так вот. Мне нравится играть в настольный теннис с друзьями в парке с самого утра или ближе к вечеру. А иногда с незнакомыми ребятами. Потому что пару раз мне казалось, что я готова отдать все за общение с человеком, которое не будет строиться на узнавании другого. Это очень весело, какой-то фрагмент вечного лета. Как будто все уже позади и впереди только игра все время в новой компании с одной и той же тяжёлой ракеткой с одной зелёной стороной, оранжевым шариком, который лучше видно, и временами порывистым ветром, во время которого все замирают, пережидая, как будто картинку поставили на паузу.

Так я провела свое лето. И так прошел мой первый рабочий день.
Сегодня произошла инфляция ценностей. Нет, мам, я не обесцениваю, я пе-ре-ос-мыс-ли-ва-ю.
Жив в моей памяти человек, который до смерти (это просто выражение из глупеньких слов) был уверен, что я нашла выход. Но я все еще здесь. Когда мы встретимся - скоро, - я спрошу, какие там у него выводы. Тогда либо грохнет дефляция, либо у меня будет самый невероятный анекдот за всю эту жизнь.

(via lifesketches )

послушай, давай так, я просто скажу тебе кое-что, как если бы мы сколько-то не виделись. например, месяц, или два.

я устала от официальной одежды. вся обувь мне трет. представляешь, каково это? разница и юмор в том, что каждые ботинки, туфли, босоножки трут в разных местах. я могу выбирать, где будет заживать сегодня, а что уже достаточно восстановилось. никаких аналогий, мы просто говорим об обуви. я устала от делового языка и собранных волос. но с первым я еще справляюсь. вчера меня благодарил мужчина за то, что сильно помогаю с оформлением документов. "вот раньше как было, - говорит, - приезжаешь с другого конца города, а тебе говорят: тут поле должно быть полтора сантиметра, а у вас один и семь, и обратно пилишь исправлять. а теперь удобно, электронка. спасибо". и когда для одного человека это серьезно - это серьезно.
у меня не очень зрение, но очень вежливость, поэтому когда иду на обеде из булочной, здороваюсь со всеми мужчинами в костюмах, идущими со стороны министерства. некоторые удивлены - незнакомые. но пока никто не возражал. а еще мне говорят "привет". почему так делают люди, с которыми мы видимся второй раз за жизнь, - загадка.
мне дали стажера. ладно, этой новости чуть больше месяца. это такая ответственно-безответственная леди, ведущая какую-то игру. я просто пытаюсь быть вежливой, поскольку учить я не умею, только даю теорию. но так, по-братски, знаешь, от души. никакой методики, ага?
иногда после работы у меня остается ощущение лета, как будто работы и вовсе нет. знаешь, это хорошо, успокаивает.
насчет повести - решила есть слона понемногу, скидываю подруге по главе в день. ночами пишу теперь, запуталась в причинно-следственных связях, встряла в кофе-зависимость. класс, да, знаю. чувствую ли я жизнь? чувствую, что усталость - часть моего тела, из головы растет. от книг устаю. пратчетт подвел, ильф и петров подвели. ладно, сама виновата, забираю ответственость обратно. хей, я справляюсь.
а все почему? потому что у меня есть то, чего никто не может забрать - обещание. твое обещание. что ж, увидимся. и ты сам мне расскажешь о разных мелочах, из которых складывается твоя замечательная жизнь. окей, я иду править главу. этот день кончился минуту назад.

(via lifesketches)

То, что проходит много времени, а объемы не увеличиваются, хорошо только в том случае, если речь идет о диете. Эта схема не прикладываема к писательству, графоманству - в моем случае. Иногда не горит, не отзывается. Нужна атмосфера, настроенческий тон, эмоциональный упадок или фильмы с английским актером - "нужная музыка". И когда в этой музыкальной яме я выхожу танцевать, не наполняя то, что наполнено сейчас быть не может, странно слышать: "Почему? Ты слышишь, что сбиваешься, комкаешь музыкальность?" Конечно, прости, нет. Это все равно что спрашивать у упавшего лицом в грязь Данко, почему больше не светло. Ты видишь, мол, как-то неуютно, сыро, не технично.

А у него пятница, упадок, у него избыток людей, книжные запои, грубо прерываемые действительностью. И он не видит, что темно, потому что у него все хорошо - он един с землей, все равно что в походе, у него внутри свобода и какая-то просыпающаяся любовь к зеркалам. Не нарциссическая. Ближе к стокгольмскому синдрому, хах.
Но он говорит: "Да, темно, я исправлю". Потому что прочее - оправдания - это слабость и ложь, легко раскусываемая Богом, который, в свою очередь, просит предъявлять за базар в самый неподходящий момент, ну кому это нужно? Исправлюсь, говорит. Будет вам свистопляска, все, что захотите. Но он уже давно слышит, как тяжелым занавесом слетает властность с голосов его судей и учителей, обнажая имитацию, тщетную попытку, игру. Скоро придет время прощаться, думает он, подбирает свое сердце к понедельнику. Всем, говорит, будет хорошо, пойдемте. Не музыкально, сбиваясь с ритма и правильной подачи. И пока вокруг играет постмодерн, с бесконечным цитированием и интертекстуальностью, где все уже сказано и любая истина подвергается сомнению, Данко выходит из игры.

Я давно графоманю на определенную тему, и в разное время, когда я в очередной раз берусь за нее, она оказывается о другом, о настоящем. О настоящем разного времени. Сейчас это все о том, что человек, который внутри ужасающе пуст - "каждый из нас стал лучшим потому, что имеет внутри пустоту, выжженную местью или ненавистью землю. А пустоту нельзя напугать, шантажировать смертью, уговорить - ей нечего противопоставить", - может вдруг почувствовать. И о том, что человек, живущий одним только своим чувством, может перестать его ощущать в один момент.
Как всегда, о простых вещах через нежизненно сложные ассоциации.

(via lifesketches)

Так просто происходит. И просто заканчивается.
И отчасти будет ложью говорить, что все остается в нас. Если брать доказательство от противного, когда мы расстаемся с людьми, откуда в нас печаль? Они забирают часть нас. Вывод: мы точно так же берем часть от них. Доказано. Дело закрыто. Только кому от этого легче?
Это всегда происходит неожиданно. Я никогда к этому не готова. Обретение, ай мин. Бросает рядом со мной в песочницу Господь лопатки, за которыми приходят их хозяева, и хозяева чудесные. Пусть не стройные, идеальноволосые, симметричнолицые, но такие живые. В потоке какой-то шутки мы мимолетно жмет друг другу пальцы с сестрой, а они у нее такие теплые, по цвету и температуре, такие живые. И я знаю, что когда-нибудь я буду готова все отдать за такой миг. Просто я такой человек - все время при таких мыслях, всегда готова что-нибудь уронить или потерять. Иной раз мне кажется, что эта вечная игра в удержание равновесие на грани анемии (да, я драматизирую, диагноза нет) происходит от большой потери крови. Не в прямом смысле - моя жизнь протекает нынче в мягком климате. От потери моей крови от крови, понимаете? Больше ей просто некуда было вытечь, а позади… оставим громкие слова, ну их.
Вернемся к тому, что происходит. В такие моменты, дни или недели попадись мне зеркало, я улыбаюсь себе, рада видеть, как старого знакомого. Ничего не страшно, люди рядом - обратись к ним, попроси сделать треногу для елки, попроси эту елочку помочь донести или подкрутить стул, - им так же отрадно. Хорошо, что на долю одного человека попадает всего одна голова. Не раз задумывалась, сколь сложно порой нести свою, а если бы две…
Как я справляюсь? Да никак. Кладбище самолетов вон какое огромное, а кто-нибудь хоть раз хоть на одно случайно натыкался? Их располагают далеко - в самом дальнем углу кровати в комнате с выключенным светом, куда в столь позднее время вход всем до одного заказан.
Я люблю эту жизнь. Да, скорее всего, так. Только если любовь - принятие, лучше помолчу. Восхищена механизмом, персонажами, декорациями и прочим. Просто в предлагаемой палитре я знаю всю глубину темных оттенков и всю слепящую прозрачноть светлых. Будда выбрал белый и остановился на нем. Только можно ли, будучи художником, согласиться с отсутствием света? Я трудный ученик.

(via lifesketches )

Всегда, когда испытываю эмоциональный подъем, вспышку желания плотно заняться спортом или отдаться карьере, когда страшно влюблена или мотивирована злостью, когда я океан, полный каким-то человеком или событием, когда решаю сделать что-то важное или делаю это, я пишу об этом пост в блог, делаю запись в блокноте или отправляю об этом открытку на север России. Поэтому если однажды меня попросят разъяснить о счастье, я готова. За меня будут говорить вещдоки.

(via lifesketches )

Этот год как один большой день, потому что этот декабрь как один большой вечер. Предновогодние дни - момент перед самым сном, а как говорил папа, у тебя может быть любое настроение, но лечь и заснуть ты должна с хорошим.
Спускалась сегодня по лестнице на работе и думала: "Как же я люблю свою жизнь".

Будто целебные травы кто прикладывал ко мне, будто швы аккуратно клал на открытые раны, оставленные грубой осенью - Оксимирон, Казань, кератиновая попытка выстроить новые отношения с собственными волосами и ключ от свободы. Последнее не ирония. Вчера мой шеф влетела в кабинет, вложила в мою руку ключ от нового кабинета, дала пару советов, а я только выдохнула слова благодарности, ошалевшая. Вера в свободу истончилась донельзя. Я будто прошла наконец этот квест. На самом сложном уровне.

Я помню начало года, когда по весне горела экономикой. Пятнами всплывает лето. Осень - настоящий дементор, даже концерт Уматурман почти скрывается за туманом невосприимчивости мира. Потому что так проще и безболезненнее.
Опять подвергаюсь нападениям писателя - не могу не писать. На работе свободные минуты провожу в мире дождливой Англии или снежного Екатеринбурга, иногда поднимаю более старые рассказы, и везде одно и то же. Рефлексия, автопортреты.

К простому. Лучшее, что есть в Казани, - здание Минсельхоза. Если не так убийственно прозаично, то Дворец земледельцев.
- Все, что раньше было о красоте, Тома… не знаю. Вот это о красоте.
- Ты бы хотела работать в этом министерстве?
- Конечно нет, чтобы потом ненавидеть это место?

2014 год - год открытий.
2015 год - год теорий, не работающих на практике.
2016 год - год неуёмного движения.
2017 год - год тотального равнодушия.

(via lifesketches) (illustration x)

P.S. согласилась смотреть на себя. расхлёбываю.

Прости, что я путаюсь в словах, когда мы разговариваем. Вероятно, я еще и краснею, но в этот момент я не думаю о себе, поскольку не способна. Пытаюсь заставить себя не смотреть на твои руки, когда ты водишь пальцем по тексту. Но они так сильно отличаются от моих. Чтобы рисовать мою кожу, нужно добавлять больше кадмия и тициановой, можно алой. Они теплого цвета, почти совершенно живого, а твои… Это цвет ощущения холодного утра. Цвет города ранним днем, подернутого дымкой. Цвет настоящего искусства. Точно можно не трогать красные оттенки. Уходить в желтую охру, золотистую, но они слишком насыщенные.
Ты ждешь моих следующих вопросов. Я думаю, что белый я бы не добавляла, просто стоит класть меньше слоев.
Ты отвечаешь мне. Я вспоминаю, что акварель светлеет со временем.
Ты шутишь. Я хочу найти картины эпохи Ренессанса, потому что когда ты уйдешь, как мне жить дальше.
Ты говоришь, что тебе точно двойка по русскому. И тебе точно двойка по русскому. Но дело почему-то не в этом.

(via lifesketches)

smth 4 me.

«Ты сидишь и едешь вперед. Среди предметов у тебя на коленях - письмо, автограф Оксимирона и фраза "Будь что будет". Твои ладони обращены вверх, так как чувствительным рецепторам внутренней стороны твоей ладони не хочется ощущать искусственный полиэтилен, поэтому ты набираешь две пригоршни воздуха».

from Nastya Bardetskaya

Меня опрокидывают последние недели, еле получается выкарабкаться. Но есть вещи, которые достают меня оттуда, из темноты:
1. Рисовать золотой краской. Я люблю салатовые и алые, индиго, изумрудную и сине-зеленую, кадмий (мой телесный) и краплак, даже черный (хотя он создает иллюзию дырки в рисунке), но золото - это новая высота. Кладу его парой слоев и восхищение от этого невероятного цвета вымывает любые мысли. Как будто влюбиться - это за напыщенностью увидеть красоту.

2. Редактировать художку. Только погружаюсь в это: сочетаемость, запятые, словари - и такая свобода внутри, как будто я правда вышла в море. Все по правилам расставляется с математической точностью, вспоминаются правила, которые не были востребованы долгое время, память книжная лезет наружу. И понимаю, что работа это не люди, роняющие меня в глубокую яму, - это мои любимые буковки и пробелы между ними.

3. Смотреть русские фильмы. Не могу, какая страсть у меня к ним проснулась. Все, конечно, началось с Саши Паля. Какой же он странный, честный, простой - как надо. Так потянулись русские комедии, среди которых есть хорошие(!) и походы в кино. Из последнего была на "Мифах" - замечательная сатира. Пытаюсь переварить этот абсурд, как и тот, что со мной происходит, а оно вообще никак не усваивается. И тогда становится смешно, несерьезно и хорошо.
Еще я узнала о Найшуллере, его работах с Ленинградом? и моя любовь охватила еще парочку людей, преданных своему делу.

4. Танцевать медленные танцы. В руках людей, которым ты не безразличен.

5. Есть сладкое, когда совершенно н е в о з м о ж н о жить.

6. Предвкушать декабрьские поездки в Казань и Краснодар. Краснодар в данном случае правильнее писать через имя Мирона ;)

(via lifesketches)

Опасно смотреть на небо.
Я сижу в офисе, а в кусочке неба, который еле втиснулся между соседним зданием и рамой окна моего кабинета, плывут тучи. Темные, пугающие. Смотрю на них и понимаю, что неслабые ветры вихрятся там, наверху. И почему-то я уже не увязаю в рутине по самые уши,
а иду под парусом на корабле. Ветер обретает звук, свист, хлопает парусина, из человеческого малоразборчивый гул матросов. И холодно, и вокруг только бездна океана, но так свободно. Я стою на палубе и поднимаю косой парус и знаю, что веревка, которую сейчас держу в руках, называется леер, а верхняя часть паруса - шкаторина, и крепятся косые паруса к рейку.
Море бурлит, словно нас всех варят в гигантской кастрюле, и небо давит, словно гигантская крышка. И мы между ними как муравьи на щепке. Но главное, что сердце спокойно. Оно готово к страху и радости, неожиданным цветам зорь, к чрезвычайным командам, случайным столкновениям с другими судами и ощущениям холодной морской воды на коже.
И дни не пролетают один за одним незаметно, как чайки, когда они летят стаей. Каждый день полон разными воспоминаниями, как незнакомые пляжи ракушками. У меня соленые нерачесываемые волосы, лежат они как попало, обветренная кожа лица, тело не изящное, но крепкое, но это неважно, неважно. Главное, что мои глаза видят ясно и дышать я могу полной грудью.
Завтра увольняюсь. Иду в матросы.

(via lifesketches)