Я закалываю волосы и внезапно понимаю, что у меня дрожат руки.
Как будто это не пятидесятая (в n-ой степени) наша встреча, а вторая. Как будто если я опоздаю, это будет фатально и непростительно. Как будто мы еще не сказали друг другу столько, что можно наконец успокоиться.
Я не борюсь с дрожью — поскольку вообще изживаю теперь эту привычку.
" Сердце — это человек, которого я никогда не смогу контролировать", так что самое время отдолбаться от этого уязвимого, но непреклонного чувака. Непреклонного в восхищении тобой. Ты ужасно нравишься моему сердцу. У меня не получается подавить эту любовь (даже звучит как преступление), хотя там задействовалась прорва доказательств и манипуляций. Оно просто так чувствует. Оно плачет, взрывается, кипит и пенится, но оно всегда на твоей стороне.
Моя сестра называет это безумной любовью. "Ну не такой: аааа, обожаю. А без ума, понимаешь? Ты не учитываешь реальные препятствия, просто сделала этот интерес выше всего и как будто все можно решить." Но разве Уоллес в Бесконечной шутке не был прав, когда писал, что "надо сразу, на старте, решить, есть в тебе что-то встроенное, что доведет тебя до конца, или нет"?
Когда ты идешь по моей улице (сколько бы мне ни было лет, я ловлю особый кайф от столкновения таких местоимений), ты совершенно обычный. Мне нравится видеть твою телесную обычность. Я обожаю ее.
Потом ты садишься в мою машину. Со всем своим львиным нутром, излучающим ум, силу, открытым мне сердцем, принимающим взглядом, восприятием одной стаи. У меня внутри тепло и мурчаще.
Я ласкаюсь носом в твою шею и застываю, прижимая тебя к себе. Особым объятием, которое становится возможным после ряда слов, решений наших внутренних конфликтов, просьб, ответов, понимания нужности. Я прижимаю тебя, как котики на смешных видео, где непонятно, они действительно обнимают или просто потягиваются так, что похоже на объятие.
Я прошу посмотреть твою обновленную машину, а ты протягиваешь мне ключи и предлагаешь проехать. Мы рассматриваем каждый угол ее изгиба, царапины, возможности.
Очень просто.
Меня часто прошивают такие моменты с тобой глубже вообще любых других.
У меня до сих пор непроизвольный порыв коснуться тебя перед прощанием. Ты отвечаешь на него, что-то спрашиваешь и улетаешь: "ну, я полетел".
Снаружи просто человек.
Внутри лев.
Мой внутренний ребенок счастлив и на некоторое время успокоен. Мой внутренний взрослый знает, что делать дальше, а потому чрезвычайно спокойно воспринимает расставание.
Я знаю, что ты мой лев. Никак не меньше