keep the streets empty for me

вечер струился мглою в карман ветровки.
я замерзала, стоя на остановке.
снег не ложился, ещё на подлёте тая.
в общем, тогда я и повстречала кая.
он дожидался маршрутки в свои владенья
и улыбался, тысячный день рожденья
свой отмечая. грея глинтвейн в стакане,
мальчик с глазами северней всех сияний,
ярче далёких звёзд и прекрасней тоже,
спрашивал двухрублёвку у всех прохожих.
он говорил, что напился бы, дай лишь повод,
больше нет сил возвращаться в трескучий холод,
к стойким морозам, но выбор тут или-или.
он улыбался — губы слегка кровили.

он показал, как смеялся (когда не плакал).
он рассказал, как сползал поначалу на пол,
как колотил по прозрачным дверям руками,
как пережил сотни лет за семью замками
и наконец-то собрал это слово — «вечность» —
но на конечной лёг небосвод на плечи,
а до свободы опять не хватило малость —
годы и годы. я плакала и смеялась.
он говорил, королева ушла однажды —
и не вернулась. не позвонила даже.
герда забыла (или забила, может),
так что ему просто пришлось, похоже,
взять и остаться. не бросишь же, в самом деле,
льды и морозы, вьюги, снега, метели…
выбраться в город — ровно лишь раз в столетье,
и возвращаться. мы же, мол, все в ответе
перед вот теми, которых мы приручили.

он говорил, а автобусы уходили.

десять. одиннадцать. полночь. и пол-второго…
он говорил — я ловила любое слово.

я замерзала, грея его ладони.
он говорил, что устал восседать на троне,
что от короны лоб рассекла полоска,
только безумец думает, будто просто
править снегами в вечно-морозном замке.
тысячелетний мальчик в смешной ушанке
мне улыбался, а сам — мерзлота и тундра.
мы разошлись, не соврать бы, почти под утро.
солнце вломилось в город, искрясь, сверкая…
… в общем, тогда я и полюбила кая.

он на прощанье обнял меня несмело.
больше мы не встречались.
такое дело.

(с) Дарёна

в моей бухте сегодня ужасный шторм: волны точат скалистый риф.
у меня не осталось ни слов, ни форм — даже самых корявых рифм.
этот синий залив без границ и дна начинает последний бой.
я надеюсь, что, может, придёт волна
и меня заберёт
с собой.
я не вижу надежду в твоих словах,
лишь отчаяние — и то…
если леди агата была права, то не важен совсем итог,
но — умножить обиды и жуткий стресс
на большой временной объём —
счастье вряд ли кому принесёт процесс, так зачем же нам быть вдвоём?
у меня не осталось слов — я молчу, я устал от подобных войн.
у меня не осталось ни снов, ни чувств,
да и сам я уже не свой.
море ждёт меня, плачет: «твоя судьба — не оставить на тверди след»,
но застывший оскал на сухих губах — самый верный ему ответ.
волны точат мой профиль,
меняют суть,
вырезают античный лик.
я смеялся в глаза своему лицу, оказалось, что я велик.
у меня не осталось ни гордых скал, ни кораллов на дне морском.
волны прячут в глубины свой злой оскал, он безудержно мне знаком.

море мой отражает стотонный груз — бирюзовые облака,

и тогда, наконец-таки, я сдаюсь,
засыпая
в его
руках.

Вечная юная.
Сразу за дюнами
Ждет тебя парусник
Мною придуманный.
Двадцать два месяца
Глобусы бесятся,
Люди прощаются,
Но не возвращаются.

Истина в том, что, если бы ты зарабатывала более чем прилично, мужик тебе бы нахер не нужен был в роли мужа, ибо эти проблемы пусть идут в пизду. Истина в том, что, если бы ты была более чем сильная, мужик тебе бы нахер не нужен был в роли «мастера открывать банки», ибо ты эти проблемы на хере вертела. Истина в том, что, ты можешь пережить все стадии одиночества, без падений на колени и завываний для «того единственного», ибо женская гордость заткнет за пояс все мужские «я тебя разлюбил». Истина в том, что, он в любом амплуа недостоин твоих соплей, ибо в один момент он намотает твое нутро себе на кулак, вырвет и размажет по стенам и все твои «я люблю тебя», пойдут нахуй. Истина в том, что ты САМА делаешь СЕБЕ больно и не надо мяукать «нет», если выбор всегда за тобой. ц.

она – герой инстаграммов

сплетен и соцсетей

где-то когда-то играла

страшилась семьи и детей

на правом предплечье чернила, его величество тренд

всю боль

что другим причинила

легко умещала

в катрен

бежала любви и тусовок

с просьбой не лезть в судьбу

скручивала в рессоры одной заметкой в фейсбук

в общем была особа

от коей срывало резьбу

даже тому, кто собран, семь википедий во лбу

он же срастился с макбуком

мучил какой-то текст

ставил за буквой букву, стараясь достичь зе бест

ходил в беспробудный офис, был бесконечно тих

пытался запрыгнуть в пропасть

вычерчивал новый стих

как их свело, не вспомнит

даже усталый бог

простите меня за спойлер, но эта была любовь

без проблеска и надежды, каких-либо перспектив

с чем-то трагично-нежным

что невозможно

спасти

то, что случилась с ними –

банальность, такое кино

где два безразмерно сильных пытаются слиться в одно:

страсть, восхищение, зависть

взаимный уход в тоску

друг друга если касались

то чтобы продолжить

строку

после – пьяная бездна

треки его инди-групп

хаос её отъездов, ночёвки у пьяных подруг

в кучу сбитые вещи,

в трубке обрывки слов

так наступил полнейший

бессмысленный

анфолов

так погружают в сумрак

так выключают свет

так трое бессонных суток помнятся много лет

так заключают сговор

с горем, вошедшим в дом

таблетками спазмалгона

уняв болевой синдром

что же от них в итоге

осталось? давай поглядим:

заметка в забытом блоге, пара затёртых CD

полоска дешёвого теста

курортный фотоотчёт

и строчки этого текста

который она не прочтёт

А и все тебе пьется-воется, но не плачется, хоть убей. Твои мальчики – божье воинство, а ты выскочка и плебей; там за каждым такая очередь, что стоять тебе до седин, покучнее, сукины дочери, вас полгорода, я один; каждый светлый, красивый, ласковый, каждый носит внутри ледник – неудачники вроде нас с тобой любят пыточки вроде них. Бог умеет лелеять, пестовать, но с тобой свирепеет весь: на тебе ведь живого места нет, ну откуда такая спесь? Стисни зубы и будь же паинькой, покивай Ему, подыграй, ты же съедена тьмой и паникой, сдайся, сдайся, и будет рай. Сядь на площади в центре города, что ж ты ходишь-то напролом, ты же выпотрошена, вспорота, только нитки и поролон; ну потешь Его, ну пожалуйста, кверху брюхом к Нему всплыви, все равно не дождешься жалости, облегчения и любви. Ты же слабая, сводит икры ведь, в сердце острое сверлецо; сколько можно терять, проигрывать и пытаться держать лицо. Как в тюрьме: отпускают влёгкую, если видят, что ты мертва. Но глаза у тебя с издевкою, и поэтому черта с два. В целом, ты уже точно смертница, с решетом-то таким в груди. Но внутри еще что-то сердится. Значит, все еще впереди.

солнце идёт по моей стороне,

клёны листвой ему ставят преграды,

я не нуждаюсь в привычной броне —

в редком ‘сегодня’ мне искренне рады.

топчется волей подошв алыча,

море зависло в зенитовских снимках,

я горизонту — едва до плеча,

но

с гранью его существую в обнимку.

здесь тебя слышу сквозь горную высь,

сквозь одиночество дОма и мили —

это как дважды прожить одну жизнь,

если в одной тебя недолюбили,

это как тайны шкатулочных грёз,

сказки, которые вспомнились снова —

всё, что когда-то казалось всерьёз, —

от одного только твоего слова.

если ты вдруг перестанешь писать,

мне даря звуки окраинных песен,

я перестану искать чудеса

там, где мой мир из-за боли столь тесен.

знаешь,

если ты можешь заменить меня другим человеком

то именно так и сделай.

немножко о моем браке.

и чувства нет в твоих очах
и правды нет в твоих речах
и нет души в тебе давно
говно

Б еречься глубоких вод и открытых мест, завистливых глаз и чужого дурного слова. одной не ходить даже в лиственный светлый лес, не верить чужим, а также не брать чужого. всегда проверять, закрыт ли на кухне газ, отключен утюг и что там опять с ключами. уйдёшь на свиданье – отзванивать каждый час. одной не ходить ни вечером, ни ночами.

О дной не ходить – по улицам и лесам. держать в рюкзаке не только фонарь как джокер, но фляжку с винишком на случай сердечных драм и что-то покруче, к примеру, электрошокер. держать в записной не только друзей-подруг, но кризисных центров номер, на всякий случай. чужому не верить (не есть у чужого с рук), и замков не строить, мечтами себя не мучить.

Ч ужому не верить. чужого с собой не брать. держаться вдали от окон и крыш весною. источникам света, спасения и добра служить для своих, другим же служить стеною: не то чтоб опорой, скорее – железным «стоп», чтоб дальше не вздумали, мало ли там, соваться… беречься полночных парков и тёмных троп, а летом, в жару – в глубокой тени держаться.

О дной не ходить, как минимум – без еды, звонить ежедневно – с точностью до минуты, и хлебною крошкой свой покрывать следы – всегда отмечать на картах свои маршруты. держаться подальше от синих глубоких вод, завистливых слов и чужого дурного глаза,
— об этом долдонил каждый досужий рот.

Б ояться любви не просили, увы, ни разу.