Забегая на чай

Вечером я была в кафе "Квартира 44", там было столько вкусного чая: вишневый, жасминовый, имбирный, а потом пришли музыканты, и полился джаз. Играли на фортепьяно, контрабасе, саксофоне. О, это было неописуемо! Каждый нейрон в моей мозгу метался, крича: "Ты только послушай какие звуки!". А сердце ускоряло ритм, душа впитывала каждую нотку. Это было поистине великолепно. Прокуренный воздух смешивался с ароматами чая и чьих-то духов. Люди вокруг, посетители кафе, были такие разные, но такие интересные даже по своей внешности, кто-то громко смеялся, кто-то шептал теплые слова на ухо другому, кто-то молча сидел, покачиваясь в тон музыке джаза.

Меня здесь в этот день так тепло и душевно поздравили, что я почти плакала от счастья и от того, как мне приятно. Спасибо вам, волшебные.

Первый день Зимы.

А меня с Днем Рождения. Вот и он.

Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:

И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,

И ту, что красивой тряхнув головой,
Сказала: "Сюда прихожу, как домой".

Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.

Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.

О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,

И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,

Пусть так же оне поминают меня
В канун моего погребального дня.

А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,

Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем - не ставить его

Ни около моря, где я родилась
(Последняя с морем разорвана связь),

Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,

А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.

Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,

Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.

И пусть с неподвижных и бронзовых век
Как слезы струится подтаявший снег,

И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.

Анна Ахматова

Так говоришь только ты, так проникаешь в душу, сотрясающуюся от тоски. Через весь город тянешь свои нити гордого сострадания.

Беру в руки слишком счастливого цвета коробочку с лезвиями, долго смотрю на нее глазами выпученными, как у рыбы приконченной, и ухожу.

Оттачивай улыбку и звонкий смех, пока сердце гниет черной гнилью внутри тебя.

Дом уснет, а я надену свое пальто длинное-длинное, не отданное в ателье, в наушниках будет играть зимнее фортепьяно, под ногами раскинется бетонный пол лестничного балкона, а вокруг сигаретный дым. Так начнется это время белых вальсов.Друг, зима любит меня.

На улице погаснет один из фонарей, а случайный прохожий поднимет лицо к небу и к парящим хлопьям, белым, чистым. Друг, а ведь правда, что Она ко мне пришла? Первый день зимы грядет, мой праздник, а снег можно было увидеть только если на вершинах сахарных гор. Город засыпает в тонких шелковых нитях, утром проснется и увидит улицы в свадебном платье у алтаря.

Друг, укутай меня в улыбку в первый день декабря, это будет лучший подарок.

Все, что было или могло бы быть, оголено, осмеяно, озвучено, опорочено, опошлено, называй как хочешь, но суть одна. "Со шрамами и тонкими запястьями, опущенными уголками губ изо дня в день, вечерами на заброшенной стройке и нелепыми оправданиями". Сейчас музы задушены чужим смехом и захлебываются в людской повседневности. Теперь все нараспашку, смори, продует. И это не разочарование, ну только если в самой нелепости положения дел.

Ее слова, которые я молчаливо проглотила, все держатся в моих ушах, как застоенная вода в какой-то канаве. И обидно, и горько, и противно.
Я плыву в вакууме собственной пустоты, абстрагировавшись от людей. Периодически выдергиваю себя за воротник наружу, чтобы убедить в том, что я вовсе не тот Обломов, однако каждый день заново проплывает там. Мои слова липкие, тошные, превращают мысли в материю, которая тут же прирастает ко мне со всех сторон.

Друг, займи мне место в Аду.

Ты знаешь, они рождаются размером чуть больше ящерицы. И цвет их от изумрудного, сапфирового, морской волны до лимонного или вишневого. Они любят цепляться маленькими лапками за твои пальчики и висеть, покачиваясь, кувыркаться. Драконы с малых лет очень преданы своему хозяину, которым, кстати, может быть только один человек.

Догадываешься, наверно, что эти прекрасные создания с рождения учатся извергать пламя огня. Они всегда оберегают своего человека. Последний, в свою очередь, за своего летающего друга и грудью пред копьями встанет, и в море соленом утонет. Голос маленького дракона по звучанию своему напоминает удар упавшего металлического шара на дубовый пол - глухой, многократный. Сразу думаешь, озорничает ли он на кухне или кричит на воробья из окна.

Вырастая, драконы становятся слишком большими, слишком свободолюбивыми, чтобы безукоризненно жить у своих людей, летать по улицам, таскать сладости из лавок, ну понимаешь, розовые такие леденцы; и они улетают на небо: высоко, выше облаков, где небо чистое, а солнце смотрится совсем иначе. И там они вольны, они гонят облака по небосводу крыльями и выжимают ливни над голодными деревнями.

Когда небо покрыто тучами, а вся природа бушует - верный признак драконьих игр. Прекрасные создания соревнуются по громкости голоса, крика, рева; и самые громкие отдаются эхом в небесах, и мы слышим их, наших старых друзей. Давно позабывшие своих драконов называют это громом, вот ведь глупцы. Никогда не забывай.

5-летнему мальчику, сидящему напротив меня в вагоне случилось сохранить первый молочный зуб /а вы как думали/ своего апельсинового друга, он никогда не выпускает его из рук. Всегда будет помнить.

Вечер воспоминаний, маминых вдохновленных рассказов, которые я слушаю, затаив дыхание, найденные коробки с письмами, пленками, обещаниями.
Сохраненный бережными руками 20-летней Анны mp3 плеер для дисков с наушниками и без зарядного, с запахом прошлых лет и пыли.
Книги, истории любви и трудностей, встречи и признания, дети, деньги, родители родителей, а я слушаю и не могу оторваться.

Больше всего на свете, мне хотелось бы, чтобы ты взял меня за руку и не дал умереть в моем болоте. Человек-невидимка, спасибо за каждое слово.

Свобода

Мои потухшие глаза снова горят, горят, горят! Синий, желтый, зеленый, голубой! Волны, океаны, солнце в море.
Ах, ты только оглянись, раскинь руки и закружись в этом молниеносном водовороте жизни. Неужели ты не видишь, не чувствуешь, не понимаешь, как хорошо жить, именно здесь, среди них, заглядывая им в лица и придумывая им судьбы? Не предвкушаешь, стоя на станции метро, как через некоторое время будешь так же стоять и ждать поезда, который увезет тебя на вокзал, а там другой стремительный поезд унесет с собой и тебя, и всю твою прежнюю жизнь, и все эти лица, и голоса, и песни птиц и друзей у костра, унесет в новую жизнь, а потом снова и снова будут меняться пейзажи, то горы, равнины, то моря, все стихии, разве ты не чувствуешь этой полноты красок, этой палитры ощущений, наполняющих тебя до краев изо дня в день? Ох, прошу тебя, остановись, глубоко вдохни и побеги, раскинув руки, по улице, проспекту, мостовой, хоть в день, хоть в ночь, беги! А потом танцуй под хорошую музыку прямо здесь же, развернись и лицом к соседу подпевай, ну же, не умирай сегодня!

Поразительно, какие синие у тебя глаза.

Все Океаны мира преклоняют колено у твоих ног.

То ли повеситься хочется, то ли обнять кого-то, то ли разговориться у ночного костра. Нет, вру, никого обнимать не нужно.

Кит Милоний только заснул, не буди его. Мы очень устали.

Эй, я просто хотела уйти.

Ты такая славная, удивляешь на каждом шагу, а я только и сижу, подперев голову руками, и думаю, как бы все это осмыслить. Как поступить правильно.

Госпожа Жизнь уже готовит новый поворот - отчаянно хочет столкнуть меня с этого корабля, но, ага-а, не все так легко! Подняв выше головы, мы пойдем ставить чайник и я угощу тебя моим новым апельсиновым чаем, осторожно, не обожгись.

Удивительно, что я здесь не писала про нее. Я помню, у меня было столько разных мыслей, столько восторженности, столько впечатлений от знакомства с ней. От знакомства с вами. Я думала: "Надо же, как странно! Я, такая обычная, с такими удивительными, ни на кого не похожими людьми." Потом привыкла, конечно, смирилась, но до сих пор, глядя в зеркало и внутрь себя, не нахожу никаких причин. Может, в этом и смысл? Не иметь никаких причин.

Смотрю в эти чужие /слишком родные/ глаза, хочу протянуть руку навтречу "Вот же я. Я буду рядом, ты только прими меня снова. Я не дам тебе больше быть таким одиноким." Но рука опускается, фигура отворачивается, люди уходят. Я вижу на этом лице с умело наигранной улыбкой, ставшей уже привычной, глаза с потускневшим блеском. Я бы очень хотела начать все заново, А.

Сотню раз повторяю, как мне жаль. Жаль, что я существую.