owl

— тебе нельзя одной жить, тебе слишком понравится это дело (с) ма

у Depeche Mode весной выходит альбом, а в июле они дают концерт в Москве и Питере.

*ушла рыдать*

ненавижу свою противоречивость. я с таким усердием каждый раз рвусь вернуться в свою зону комфорта, как будто от этого жизнь зависит. и чо. каждый раз возвращаюсь, каждый раз разочаровываюсь. в самом месте, людях, себе.

я не могу успокоиться, не могу расслабиться. постоянное беспокойство стало моей зоной комфорта, и это невыносимо выматывает. когда все тихо-ровно, меня это очень напрягает, потому что я жду очередного удара. конечно, он появляется, но то ли Вселенная просто дает того, чего я жду, либо.. да ладно, вариант всего один. "ты получаешь то, чего очень хочешь/ждешь/постоянно думаешь".

мама говорит, что даже табун знакомых психологов мне не поможет, потому что я почти год с ними работала, но вместо того, чтобы попросить помощи, я сделала из себя форт из трудоголизма, моей дурацкой силы и упрямства. о да, меня на работе считали истинным экстравертом. и никто мне не поможет справиться с этим фортом, потому что я никого не пускаю туда.

бабушка называет меня полководцем, потому что я являюсь негласной главой семьи, и потому что если я прошу что-то сделать, происходит это почти всегда в ультимативной форме. я этого не замечаю, а родичи отчитываются мне о своих действиях и походах, боятся сделать что-то, в чем, по их мнению, может усомниться полководец. это вроде как забавно, но в 21 год тащить семью морально как-то не оч.

еще забавно (нет) бывает, когда я злюсь или возмущаюсь. я никогда кричу, нет. я молчу. но молчу так, что слышат все. сегодня, например, мама выдала:

— мам, зачем ты это сделала?

— я ничего не делала!

—…

— не кричи на меня!

— я не кричала.

— ты подняла брови!

вот да. мои брови в семье рулят. местная Эмилия Кларк.

Все происходит в темном городе зимой,

Два человека возвращаются домой,

Идут навстречу через падающий снег,

И он один, и никого нет рядом с ней.

Они идут навстречу через этот мир,

И взгляды их пересекутся через миг,

И взгляды точно через миг пересеклись,

И мир слегка качнулся вверх, качнувшись вниз.

И все смешалось в этих самых головах,

Ты не расскажешь это в красках и словах,

Ты не расскажешь это, в общем, никому,

Что иногда вот так всю жизнь глядишь во тьму,

И вдруг во тьме, вот так, когда совсем не ждал,

Вдруг отыскалась та, кого я так искал,

Вдруг отозвался тот, кого ты так звала,

И нас уже не отражают зеркала.

до нового года 100 дней!

когда-нибудь у меня будет личная жизнь, но пока я делаю сквоты под Katy Perry - Peacock и надеюсь на лучшее.

если я не съеду отсюда в следующем году, либо поубиваю всех, либо сама выйду в окно, либо все сразу.

Катя пашет неделю между холеных баб, до сведенных скул. В пятницу вечером Катя приходит в паб и садится на барный стул. Катя просит себе еды и два шота виски по пятьдесят. Катя чернее сковороды, и глядит вокруг, как живой наждак, держит шею при этом так, как будто на ней висят.

Рослый бармен с серьгой ремесло свое знает четко и улыбается ей хитро. У Кати в бокале сироп, и водка, и долька лайма, и куантро. Не хмелеет; внутри коротит проводка, дыра размером со все нутро.

Катя вспоминает, как это тесно, смешно и дико, когда ты кем-то любим. Вот же время было, теперь, гляди-ка, ты одинока, как Белый Бим. Одинока так, что и выпить не с кем, уж ладно поговорить о будущем и былом. Одинока страшным, обидным, детским – отцовским гневом, пустым углом.

В бокале у Кати текила, сироп и фреш. В брюшине с монету брешь. В самом деле, не хочешь, деточка – так не ешь. Раз ты терпишь весь этот гнусный тупой галдеж – значит, все же чего-то ждешь. Что ты хочешь – благую весть и на елку влезть?

Катя мнит себя Клинтом Иствудом как он есть.

Катя щурится и поводит плечами в такт, адекватна, если не весела. Катя в дугу пьяна, и да будет вовеки так, Кате хуйня война – она, в общем, почти цела.

У Кати дома бутылка рома, на всякий случай, а в подкладке пальто чумовой гашиш. Ты, Господь, если не задушишь – так рассмешишь.

***

У Кати в метро звонит телефон, выскакивает из рук, падает на юбку. Катя видит, что это мама, но совсем ничего не слышит, бросает трубку.

***

Катя толкает дверь, ту, где написано «Выход в город». Климат ночью к ней погрубел. Город до поролона вспорот, весь желт и бел.

Фейерверк с петардами, канонада; рядом с Катей тетка идет в боа. Мама снова звонит, ну чего ей надо, «Ма, чего тебе надо, а?».

Катя даже вздрагивает невольно, словно кто-то с силой стукнул по батарее: «Я сломала руку. Мне очень больно. Приезжай, пожалуйста, поскорее».

Так и холодеет шалая голова. «Я сейчас приду, сама тебя отвезу». Катя в восемь секунд трезва, у нее ни в одном глазу.

Катя думает – вот те, милая, поделом. Кате страшно, что там за перелом.

Мама сидит на диване и держит лед на руке, рыдает. У мамы уже зуб на зуб не попадает. Катя мечется по квартире, словно над нею заносят кнут. Скорая в дверь звонит через двадцать и пять минут. Что-то колет, оно не действует, хоть убей. Сердце бьется в Кате, как пойманный воробей.

Ночью в московской травме всё благоденствие да покой. Парень с разбитым носом, да шоферюга с вывернутой ногой. Тяжелого привезли, потасовка в баре, пять ножевых. Вдоль каждой стенки еще по паре покоцанных, но живых.

Ходят медбратья хмурые, из мглы и обратно в мглу. Тряпки, от крови бурые, скомканные, в углу.

Безмолвный таджик водит грязной шваброй, мужик на каталке лежит, мечтает. Мама от боли плачет и причитает.

Рыхлый бычара в одних трусах, грозный, как Командор, из операционной ломится в коридор. Садится на лавку, и кровь с него льется, как пот в июле. Просит друга Коляна при нем дозвониться Юле.

А иначе он зашиваться-то не пойдет.
Вот ведь долбанный идиот.

Все тянут его назад, а он их расшвыривает, зараза. Врач говорит – да чего я сделаю, он же здоровее меня в три раза. Вокруг него санитары и доктора маячат.

Мама плачет.

Толстый весь раскроен, как решето. Мама всхлипывает «за что мне это, за что». Надо было маму везти в ЦИТО. Прибегут, кивнут, убегут опять.

Катя хочет спать.

Смуглый восточный мальчик, литой, красивый, перебинтованный у плеча. Руку баюкает словно сына, и чья-то пьяная баба скачет, как саранча.

Катя кульком сидит на кушетке, по куртке пальчиками стуча.

К пяти утра сонный айболит накладывает лангеты, рисует справку и ценные указания отдает. Мама плакать перестает. Загипсована правая до плеча и большой на другой руке. Мама выглядит, как в мудацком боевике.

Катя едет домой в такси, челюстями стиснутыми скрипя. Ей не жалко ни маму, ни толстого, ни себя.

***

«Я усталый робот, дырявый бак. Надо быть героем, а я слабак. У меня сел голос, повыбит мех, и я не хочу быть сильнее всех. Не боец, когтями не снабжена. Я простая баба, ничья жена».

Мама ходит в лангетах, ревет над кружкой, которую сложно взять. Был бы кто-нибудь хоть – домработница или зять.

***

И Господь подумал: «Что-то Катька моя плоха. Сделалась суха, ко всему глуха. Хоть бывает Катька моя лиха, но большого нету за ней греха.

Я не лотерея, чтобы дарить айпод или там монитор ЖК. Даже вот мужика – днем с огнем не найдешь для нее хорошего мужика. Но Я не садист, чтобы вечно вспахивать ей дорогу, как миномет. Катерина моя не дура. Она поймет».

Катя просыпается, солнце комнату наполняет, она парит, как аэростат. Катя внезапно знает, что если хочется быть счастливой – пора бы стать. Катя знает, что в ней и в маме – одна и та же живая нить. То, что она стареет, нельзя исправить, - но взять, обдумать и извинить. Через пару недель маме вновь у доктора отмечаться, ей лангеты срежут с обеих рук. Катя дозванивается до собственного начальства, через пару часов билеты берет на юг.

…Катя лежит с двенадцати до шести, слушает, как прибой набежал на камни – и отбежал. Катю кто-то мусолил в потной своей горсти, а теперь вдруг взял и кулак разжал. Катя разглядывает южан, плещется в лазури и синеве, смотрит на закаты и на огонь. Катю медленно гладит по голове мамина разбинтованная ладонь.

Катя думает – я, наверное, не одна, я зачем-то еще нужна.
Там, где было так страшно, вдруг воцаряется совершенная тишина.

— Такими пальчиками и с таким маникюром тебе бы держать бокал с коньяком или мартини, а ты глушишь пустырник… (с)

блин, англоязычный ютуб смотреть невозможно! одна реклама везде, плюс в комментах народ себя рекламирует. напишет чувак вроде норм коммент, а потом: "check out a small british/american youtuber". бля. ну бляяяяяя. ну никто не хочет работу, все хотят кремчики на себя мазать и по островам летать с гоупро.

мама с бабушкой привезли с Москвы ништяков, поэтому я объедаюсь сладким, как не в себя. и завтра-послезавтра проснусь в нишняках на морде лица, но кто об этом задумывается, когда у тебя полтора литра наивкуснейшей сгущенки, чуть менее чем тонна конфет, несколько риттер спортов и maltesers под рукой?

*note* сладкого мне потом не видать до нг, наверно (я так оправдываюсь)

мне настолько не с кем поговорить и выговориться, что вывалила сегодня все своей преподавательнице по немецкому, пока заполняла договор на курсы. спасибо хоть ей, что просто вовремя кивала и поддакивала, а не сидела с лицом "чебля".

различия между родственниками с Украины и из России неимоверные.

украинские звонят и жалуются, что у них все плохо, нет денег и пьют мужья, при этом никто не хочет работать, ругают Путина и блаблабла, балаболы и неучи. помню, когда меня позвали работать во "Врачей", бабуля похвасталась дедушкиной сестре, живущей в Днепропетровской области, мол, Настя на работу устроилась. на что сестра выдала: "ой, продавщицей, наверное?", просто потому, что выше этого уровня никто из них подняться не может и не может даже представить другой работы для других.

российские зовут к себе жить, обещают помочь с поиском работы и приютить, пока на ноги не встанем сами, помогают финансово и вообще подарками задарили. они уговаривают уехать из Донецка, потому что тут нечего ловить, если ты не друг/родственник новоиспеченного барыги-депутата, которые тут теперь проталкивают на высокие должности своих подружек-стриптизерш и певиц из ресторанов. и войну, кстати, никто не отменял. и зарплату в 2 тыщи.