С жасмином зелёный чай

Что меня в тот вечер по-настоящему поразило - так это прощание Эмили в последней сцене. После того как могильщики, похоронив ее, ушли с холма вниз к своей деревне, она сказала: "Прощай, прощай, мир. Прощай, Гроверс-Корнерс… Мама и папа. Прощайте, тикающие часы и мамины подсолнухи. Завтраки и кофе. Новая отутюженная одежда и горячие ванны… и сон, а потом - подъем. О, Земля, ты слишком чудесна, чтобы кто-нибудь смог это понять.Понимают ли люди, что живут, пока они живут? И каждую, каждую минуту?" (с) Курт Воннегут

***

и всё рухнуло. внезапно упали декорации, нарядная одежда начала облезать и отрываться клоками, краска с лиц стала слезать и капать на пол, будто последние секунды жизни, маски выбросили в окно, на ту самую прекрасно цветущую веранду, на которой минуту назад проходила игра. стены начали рушиться и рассыпаться, разлетаясь по ветру пеплом, вода из кранов так затопила комнаты, что её уровень доставал до колен. окна свернули, словно самые обычные плакаты. стеклянные бокалы с вином воском стекли по рукам. трава резко пожелтела и приобрела оттенок железа, деревья осыпали листья и превратились в палки, торчащие из-под земли.
запахло резиной - это плавились нервы.
они стояли, доигрывая свои роли. кто-то смотрел на горящие занавески, кто-то ходил по комнате и плакал, пуская пулю в сердце, кто-то сидел за столом и писал письмо несуществующему человеку. вокруг в воде плавали последние надежды, клочки картона и планеты, висевшие в игрушечной комнате игрушечного младенца, который, закрыв свои уста навсегда, лежал в своей кроватке и видел свои игрушечные сны.
все актёры в тишине, которую нарушал только звук утекающей в щели под дверью воды и скрипки, которая вот вот растает в руках сверчка, доигрывали свои роли. они смотрели на мир и каждый не отказывался от своего образа.
" мир рухнул" - думали они и приподнимались на носочки, что бы вода не намочила их льняные костюмы и бумажные сердца.

— И почему это заставляет вас удивляться? - спросила она. - Один раз я видела кита, у которого в желудке был целый город - там, под толщей воды, покоятся золотистые башни, которые уткнулись верхушками прямо в небо, там люди лежат в постелях, укрывшись тонкой простынёй, спасающей их от летней жары, и всё никак они не проснутся, лежат там уже сотни, а то и тысячи лет. там, благоухающие сады сыпят свои лепестки на вечно-зелёную траву, которая сейчас стала походить на морские водоросли, протягивающие свои листья-щупальца к небу. на площади там огромные часы, стрелки которых застыли на цифре четыре и не сдвинутся далее ни на секунду. будто околдованные неведомым волшебством актёры театра стоят прямо на сцене и смотрят на полный зал людей, уснувших и укутанных тонкими нитями серой воды. на остановках, в вечном ожидании своего автобуса, стоят люди, сжимая в руках открытые зонтики.
на этих улицах - абсолютна тишина - не проедет здесь машина, гремя мотором, не прощебечет здесь птица, сидя на дереве - только вода иногда хлюпает о стенки желудка этого самого кита, проглотившего весь город. он уныло зевает, втягивая в себя воду и мелких рыбёшек, которые проплывают между рёбер скелетов динозавров в доисторическом музее, они дотрагиваются хвостами о кирпичные стены и алмазные крыши, переливающиеся зелёным и белым, они смотрят на скульптора, которого теперь не отличишь от его собственного творения, они скользят по стёклам огромных домов, которые состоят из десятков этажей, они смотрят в окна и боятся увидеть там хоть одно движение. в окнах же, заросших мхом, мистер Моррис сидит на кресле и натягивает штанину на левую ногу, маленькая Джейн застыла возле стола с картофелиной и молоком в руке, желая оставить завтрак для ангелов, которые прилетают каждую ночь, что бы поплакать, ибо на небесах, как говорила мама, им не дозволено это делать, мисс Бруклин стоит на кухне, разговаривая со своей печью и выпекая черничный пирог.
Мелкие рыбёшки - единственные посетители этого города, они хозяйничают здесь и наблюдают за театром, развернувшимся около них.
- Почему вы удивляетесь? - спросила она. - Ведь это - сущая правда.

сегодня впервые в жизни меня стошнило от любви.
я сидела и слушала, как моя подруга рассказывала другой подруге о том, как провела она день влюблённых, о том, как они поссорились, о том, как он уехал, о том, как он приехал, о том, как он прижал её к себе, о том, как они страстно целовались и… на этом моменте я поняла, что меня вот-вот вывернет наружу, словно моряка, который слишком долго не был в море, но который вдруг решил снова вернуться на прежнее поприще. и вроде как штиль, и моряк бывалый и, кажется, очень много лет провёл в плавании. корабль немного покачивает по волнам, но моряка всё равно хватает за горло морская болезнь, отчего всё своё время он проводит на койке, зеленея от тошноты, закрывая глаза, что бы представить, что он где угодно, только не здесь.
так и я, чувствуя приближающийся ком тошноты от огромной волны "чересчурной" любви, вышла к мальчикам, стоящим в коридоре и разговаривающим о том, что важнее - еда или девочки. я сказала, что еда.
они бы, возможно, поспорили со мной, но началась пара и они согласились.

я - счастливый человек с кучей несчастий в потрёпанном рюкзаке за спиной. в горах воздух свежий и холодный. километры снега под ногами, чистого и нетронутого. мы выходим из маленького деревянного домика с чашками горячего чая в руках, садимся на кусок травы, где снег чудом расстаял и смотрим на небо.
в городе такого нет, да и не так уж и часто мы поднимаем головы, обычно, сжимаясь и прячась в воротник куртки, словно улитка в свою раковину. а если вдруг нам хватает времени посмотреть на небо - одно созвездие радует своим присутствием. я выучила его название и теперь стараюсь каждую ночь называть его, в надежде, что эхо моего голоса донесётся до него через миллиарды километров звёздной пыли, смешанной с воздухом.
когда только мы приехали сюда, то целый день распаковывали рюкзаки и готовили еду, которая шипела на сковороде, мы смотрели в окна на горы и не могли перестать удивляться тишине, разливающейся, словно парное молоко. у Неё ключи от этого домика и мы пол дня пытались разжечь печь, что получилось у нас только под вечер. с нами сюда приехали ещё четверо людей и с радостью пили виски, сидя внутри дома.
мы подогрели себе чай в маленьком закопчённом чайнике зелёного цвета и сидим сейчас под звёздами. Она сидит, вытянув вперёд ноги, а я, расслабившись, в позе лотоса. мы улыбаемся, боясь опустить голову вниз и тихонько хлебаем чай, в который нам, видимо, подлили коньяка. да, по вкусу точно коньяк. на небе видна огромная полоса звёзд Млечного пути, над верхушками гор лежат редкие облака, словно йогурт, оставшийся на стенках баночки, который можно собрать ложкой и с аппетитом доесть, впереди маленькая поляна с подтаившим снегом и елями, тянущимися к небу.
холод пронизывает насквозь, но спасает наш горячий напиток, мы натягиваем шарфы на рот и улыбаемся, что бы никто не увидел.
- Ты была права, - говорит она мне, растянувшись на снегу.
- В чём именно? - спрашиваю, не отводя глаз от неба.
- В том, что чудеса случаются.
я думаю о том, что я действительно была права. я теоретик. ну знаешь. читал, "Портрет Дориана Грэя"? там есть Лорд Генри, который кажется всем каким-то негативным, подталкивающим чистого, непорочного Дориана к чему-то греховно-плохому. он - теоретик, он только лишь говорит, что он сделал бы, но сам не двигается с места, а Дориан выполняет все его предпочтения, как бы переживает за него его судьбу. Так вот, я как и этот Лорд, всегда говорю людям о прекрасном, не видя этого, я говорю им о шуме водопада, не услышав его, о вкусе рома, не попробовав его, об убийствах и любви, не испытав это и не увидев в живую, о холодной пыли с Марса, даже не зная, действительно ли она холодная. но ведь это не так уж и плохо - когда я говорю о хорошем, люди делают хорошее, а я всего лишь сижу и пью чай в горах рядом с человеком, так сильно ненавидевшим мир до того, как встретил меня. мой личный Дориан в женском обличии.
ели, горы, вселенная, звёзды, шум в доме, смех и сумасшедшие танцы нагишом. мы сидим и смотрим в небо, боясь отвести взгляд, думая, что не насмотримся на всё это, упустим какую-то секунду и нам не хватит чего-то, мы не наберёмся этого до конца, мы не сможем пересказать это другим, что бы те, аналогично нам, взяли в руки рюкзаки, купили билет на послезавтра и поехали в горы на поезде, заезжая в разные города.
мы - бродяги тишины, бродяги свободы, ищущие счастья на крыше мира и пытающиеся слиться с миром воедино. мы ездим автостопом, едим картошку-фри в придорожных холодных кафе с музыкой шестидесятых, мы носим рюкзаки за спиной и не боимся их тяжести, мы ночуем под открытым небом и живём в ином мире, ином измерении. Мы Будды счастья, нашедшие своё предназначение.
- Бродяги. - говорю я и улыбаюсь,
- Ни черта мы не бродяги, не считая моего порванного рюкзака и твоих испачканных джинсов. - смеясь отвечает она.
горы понимают нас и, глядя на небо, вместе с нами посёрбывают чай с коньяком.

на верхних этажах никто никого не любит.
когда только я оказалась здесь - до смерти (забавно сейчас говорить о смерти) испугалась из-за того, что меня привезли сюда на лифте в миллион этажей. у меня ведь чертовски сильная клаустрофобия, а лифты, в этом случае, доводят до безумия.
здесь все работают на одной той же работе - заполняют документы, сидя на красивых, удобных синих стульях. Но мы с тобой не должны были быть здесь.
один раз мой друг снизу ворвался сюда и постучал мне в дверь, он рассказал, что у них, там, есть игровой автомат и куча виски. он сказал, что там до жути весело, пока ты молодой. их проблемой является вечная жизнь, то есть, они стареют и разлагаются, но всё ещё живут, они превращаются в скелетов, у которых отпадают кости. эта безутешная участь часто заставляет людей сидеть на месте и плакать. но он веселится на полную, потому что он всю жизнь мечтал одеть костюм скелета на Хэллоуин. через три часа после прибытия сюда, его поймали и скинули обратно.
и нам говорили. постоянно говорили, что после смерти мы попадём в хорошее место, где будем счастливы. прямо как детям, которые остаются дома одни, а родители обещают им за хорошее поведение огромную шоколадку, их любимую. а может даже целых две.
на верхних этажах никто никого не любит, потому что любовь здесь считается одной из запретных тем, одним из видов страданий, а страдать здесь не принято. здесь нет так же денег, разбитых сердец и не разбитых телевизоров.
мы были вместе, там, внизу, я до жути любила кусать губы, а ты не умел водить машину, которая стояла у тебя в гараже. а ещё мы, кажется, мечтали о том, что бы накопить на подлинную картину Поля Сезанна. сейчас я вижу тебя здесь, через стол от меня. мы заполняем документы и улыбаемся друг другу. просто потому что здесь так нужно.
ведь мы здесь счастливы.

Ночь. в окна тихонечко подглядывают ветви деревьев.
и ветер, прилетевший с гор, напевает какую-то незаменимо важную симфонию. и одеяло, выстиранное на выходных, пахнет какой-то особой зимней свежестью.
встаю на цыпочки, что бы никого не разбудить, с трепетом наступаю на деревянную половицу и улыбаюсь каждому шуму из под полосатых носочков.
подхожу к окну и чувствую, что мир прекрасен, что небо заодно с деревьями и горами. вижу мириады звёзд, танцующих под звуки планеты, той, которая в шляпе, или той, которая вращается против системы.
часы прочищают горло и, дрожа сонными стрелками, передвигаются на тройку и что есть силы кряхтят об этом.
смотрю в окно и внутри меня вырастают цветы из жёлтых листьев, упавших с березы, и клёна, и дуба, и осины, и черёмухи, и вишни, и даже сосны, покоящихся под миллиардами снежинок.
неестественная тишина нитями связывает всё вокруг и не позволяет сделать ни шага. где-то вдалеке вдруг слышатся старинные барабаны и огромные трембиты, из-за гор веет свежестью, такой, которая бывает только на высоте.
ночь Рождества, когда случаются чудеса.
все спят, сопят, шепчут слова во сне, а я стою возле окна и всматриваюсь в окно, на снежные шапки гор, возвышавшихся со всех сторон.
я тихонечко радуюсь тому, что судьба закинула меня в это маленькое местечко в невероятной дали от дома на этот волшебный, с запахом ели, праздник.
одиночество удивляет своей лёгкостью и добротой, оно садится на деревянный стул и улыбается, протягивая свою прозрачную руку, и дышится легче, и много приключений в мыслях и действиях.
в тысяче трёхстах пятидесяти четырёх километрах от дома. слова эти пролетают бегущей строкой и хочется улыбаться горам, снегу и свежему воздуху, влетающему прямо в нос, растекающемуся по крови.
всё не так, как дома - новые люди, поднятие в горы - каждый день по двенадцать километров до какой-то новой горы, протаптывание новых путей, истории про снежных людей и временные коллапсы.
из-под двери доносится лай собак. кот пригрелся на печи, рядом с хозяйкой
на цыпочках крадусь к двери, под ногами простирается дыхание ветра, вошедшего на огонёк. печь шипит, прожевывая деревянные поленья, которые ещё утром наколола добрая хозяйка с прекрасным чувством юмора и умением готовить самые традиционные блюда, что я когда-либо пробовала.
одеваю тёплую куртку поверх лёгкого платья и сапоги поверх своих полосатых красных носочков.
выхожу на улицу и мгновенно всё тело начинает дрожать то ли от холода, то ли от восхищения. могущественные горы, возвышающиеся до небес, тишина, создающая какой-то свой, невероятный звук, где-то в дали колядуют люди в тёплых костюмах, пьют что-то согревающее и катаются в санях, мчащихся на лошадях.
что-то другое, иное, я попала в другой мир, в другой век, в другое время.
если присмотреться, можно заметить лёгкие маленькие следы поверх снега - это тихо крадётся ночь по домами, вдыхая в себя пыль звёзд и волшебство земли.
небо здесь не такое как дома. оно ближе и, кажется, подняв руку, я могу взять себе одну звезду на память. запаковать в розовую бумагу, положить в коробку и отвезти домой через сотни больших или маленьких городов, тех, в которых я была, и тех, о которых только лишь мечтаю.
а, привезя свою звезду домой, достать из коробки и поселить над самим домом, что бы никогда не потеряться и помнить, куда идти.
всё смешивается - ночь, день, утро, снег, горы, закаты, рассветы, звёзды, солнце, тучи, холод, жара, сегодня, завтра, всегда, никогда, реальность, нереальность, сказка, жизнь.
я, кажется, не принадлежу этому миру, растворяюсь вместе со снегом, протекаю прямо к корням пятнадцати метровых елей и превращаюсь в пустоту, я ничто и, одновременно, всё, я никого и ничего не боюсь.
захожу домой так же осторожно и тихо, стараясь никого не разбудить.
в комнате сопит подруга, пытаясь нащупать мою тень, с другой комнаты слышатся разговоры, приглушенные шипением печи и горением маленькой свечи для гадания, кто-то переворачивается с одного бока на другой, кто-то видит сны, а кто-то в них живёт.
часы лениво передвинулись на четвёрку.
волшебство рождественской ночи шепчет: "Спокойной ночи".

огромные деревянные часы стоят на деревянном полу, наступая на доски которого ты чувствуешь свой вес. часы идут, с каждой секундой толкая нас вперёд. на них - большой циферблат, по которому бегают три стрелки - одна короче другой.
вперёд, тик, вперёд, так, вперёд, тик, вперёд, так.
в двенадцать ночи они начинают бубнить о прошедших веках, о том, сколько всего они повидали. они, со своими внутренностями-шестерёнками и мыслями-механизмами, становятся похожими на стариков, сидящих на крыльце, пьющих лимонад и рассказывающих о былых временах, о том, что было лучше или хуже.
если ночью спуститься по скрипящей лестнице гостиницы, то можно услышать храп постояльцев, а если сесть совсем рядом с часами, прислонить к ним своё ухо, то можно услышать ветер истории, шелест которой тянется ещё с давних времён;
Бом. часы приносят шум ветра со времён динозавров, они рычат и издают звук биения огромного хвоста с шипами о высохшую, потрескавшуюся землю. огромные великаны в ожидании своей кончины смотрят на небо, на падающие метеориты и на сбегающую лаву с вулкана. звук безысходности вылетает с пасти самого огромного и сильного;
Бом. они приносят шум ветра, который слышали древние люди, сидя в своих пещерах и думая о тех мерцающих маленьких точках в тёмном небе, шум их мыслей путается у вас в волосах и застывает там, словно маленькое перышко, упавшее с крыла птицы;
Бом. шорох ветра, который обдувает египетские пирамиды, сдувая с них крупинки песка и унося куда-то далеко за собой. эти крупинки внутри часов, они принесены не только с египетских пирамид фараона, но и с далёких островов, с Австралии и Африки, каждая крупинка падает в эти старые часы, прямо в середину, а стрелки перемалывают её. из этого соткано время;
Бом. часы не замолкают, они доносят свободные мысли древнего грека, стоящего на берегу океана и думающего обо всём на свете, рассчитывая и подсчитывая что-то в уме, рисуя палкой какие-то знаки на влажном после дождя песке;
Бом. слышите жадные на впечатления крики людей, собравшихся на сожжение прекрасной женщины с длинными коричневыми, словно шоколадный пудинг, волосами и роскошными губами цвета закатного солнца. "ведьма!" - выкрикивают их уста, а глазам не терпится посмотреть ужасное зрелище танца огня и этой чудесной женщины;
Бом. часы шепчут о карнавалах в дворце Марии - Антуанетты, они шелестят платьями дам и фраками мужчин, они поют серенады и шепчут о первом поцелуе;
Бом. они рассказывают о войнах, сражениях, выигрышах и поражениях человечества, в которых люди гибнут миллионами только лишь для того, что бы один оставшийся сказал, что выиграл эту войну;
Бом. они гремят, словно атомная бомба, упавшая на Нагасаки, в то время, когда молодой парень по имени Акира, в потрёпанных штанах, как раз покупал себе пиццу в магазине, а Маргарет, приехавшая из Америки, выбирает своей дочери белую шляпку. даже в такие минуты время не останавливается, оно, не обращая внимания на происшедшее, мчится вперёд;
Бом. они шаркают ногами теней людей, которых испарило на атомы в Хиросиме во время падения бомбы. к слову, тени эти до сих пор там, вот тень мужчины в костюме, который сидит здесь в минуту падения бомбы, а вот тень маленького мальчика, прогуливающегося со своей собакой. они были там тогда, - говорят старые механизмы часов хрипящим голосом, - они там и сейчас, только с той разницей, что тогда там были люди, а сейчас- только лишь тени;
Бом. часы рассказывают о всех религиях и всех языках мира, они уносят вас в прошлое и будущее, они садят вас в машину, сотканную их нитей времени, их маленьких временных песчинок и уносят туда, куда вам только хочется.
Бом. шум ночного моря, по которому медленно и плавно плывёт корабль, который так давно хотела увидеть маленькая девочка в лёгком белом платьице, ждущая своего принца.
Бом. топот копыт и запах сигарет Мальборо старого ковбоя, придерживающего свою шляпу и улыбающегося ветру и свободе, скачущего по степи и оглядывающегося назад. пыль летит из-под копыт его лошади и он вдыхает её, он живёт этим, это его Родина - пыльная, свободная и бескрайняя. последний, двенадцатый стук.
тишина окутывает старую гостиницу, мистер Шерман ворочается в постели, а Уилли открывает окно, чувствуя на себе летнее дуновение ветра. Мэри тихо поднимается по лестнице в свою комнату с большой, светлой постелью, на которую падает лунный свет и она ещё долго не может заснуть из-за шума далёких времён, запутавшегося в её волосах.

Он вышел из дома; по скользкому порогу спустился на две ступеньки вниз и остановился. На улице было холодно и мерзко, он поднял шарф и закутал им часть от шеи до рта и постарался передвигаться по скользкой поверхности, как бы прикрытой снегом, словно ловушка какого-то необычайно находчивого охотника. Снег сыпал белыми полосками, похожими на кокосовую стружку и он, отвлёкшись от ветра и стараний спрятаться внутрь самого себя, высунул язык со рта и попробовал на вкус снег, словно маленький, надеясь на что-то чудесное. Но нет, это была вовсе не кокосовая стружка, а холодная, застывшая капелька, пролетевшая огромное расстояние от неба, от облака до земли. Он впервые задумался над этим - ведь снег - это настолько высокое, настолько важное явление, что осознать это невероятно трудно. Эта кокосовая стружка родиной с небес. Интересно, сколько километров до ближайшего облака?
Он прошёл ещё немного, разглядывая белые маленькие полоски, падающие на его чёрное пальто и заглянул в окно. Он вдруг почувствовал себя неловко, неуютно из-за того, что ему вдруг показалось, что на улице ему привычнее и теплее, чем внутри. Он никогда, на самом деле, не любил этот дом. Он жил здесь с самого своего рождения и с этого же периода начал бояться его. Родители пугали его чудовищами под кроватью и злым Хозяином, приходящим, если в доме мусорят или кладут вещи не на свои места и именно с этого момента он воспринимал каждый шорох, каждый звук и каждое движение как что-то потустороннее, пугающее его.
Когда родители уходили и он оставался дома один, он выбегал на улицу, садился на лавку и игрался там до прихода мамы или папы, ему казалось, что на улице всё по-домашнему, а дом казался огромной зловещей башней, сборищем чего-то плохого, чёрного и пугающего его.
И теперь, когда он на пути к тридцатилетию, он всё так же относится к этому дому, всё так же настороженно и аккуратно. Но сейчас там было что-то другое, его пугали не потусторонние силы, не шорохи и не звуки. Его пугал холод, исходящий изнутри, пронизывающие его до костей и двигающийся в его теле вместе с кровью, из-за чего та застывала и становилась кристально-холодной.
Сейчас там не было даже того тепла, которое исходило оттуда в детстве, когда его мама, улыбаясь, готовила вишнёвый пирог или черничный, его любимый, когда бабушка напевала старые песни и курила длинную сигарету с запахом июня, когда папа в штанах и полосатой водолазке ходил по дому, читая газету и выпрямляя свои завивающиеся усы, когда его маленькая сестра бегала по дому с криками и воплями, тягая за собой коляску с куклами и устраивала им чаепитие. Сам он сидел на полу, смотрел мультики и играл огромными динозаврами, представляя себя спинозавром, бегающим по Земле и воюющим с другими, не менее опасными и внушающими страх, динозаврами. Он уже тогда не любил свой дом, но его семья грела его и делала уютным, тёплым.
Сейчас за окнами ходила женщина в штанах и растянутом свитере и пылесосила ковры с каким-то грустным и в то же время ледяным взглядом. Может это именно от него идёт холод?!
Он познакомился с Мэри на последнем курсе университета, когда она, сияющая и разливающая волшебство, зашла в аудиторию и сразу привлекла внимание своими длинными волнистыми волосами, своим цветным платьем и улыбкой с жемчужно-белыми зубами. Посмотрев на друга, сидящего с отвисшей челюстью, он понял, что будет сложно добиться такой девушки, но, тем не менее, через три года после момента их встречи, она стала его женой.
И вот они уже пять лет вместе, каждый день он встаёт, смотрит на неё и видит ту же прекрасную девушку, вошедшую в аудиторию, но сейчас она стала опускать глаза при разговоре, перестала улыбаться и слишком часто уставала от уборки, мыться посуды и стирки вещей. Он, как мог, пытался помочь ей и покупал самые лучшую стиральную и посудомоечную машины, микроволновку и печь, для которых нужно было прилагать минимум усилий. Она могла весь день делать, что угодно - читать газету, красить ногти, разговаривать с подругами, приглашать их на чай, ходить по магазинам или готовить черничные пироги. Но, вместо этого, она пылесосила, стирала руками, мыла посуду, словно каждую секунду в раковину скидывало посуду целое кафе или ресторан с сотнями клиентов. Когда он приходил домой, Мэри устало целовала его в щёку, накладывала еды в блестяще-чистую тарелку и спрашивала "как прошёл день?", слушая его истории без особого интереса.
Иногда ночью, лёжа с ней под одним одеялом, он замерзал до того, что его ноги, руки и все части тела были холодными, даже когда на улице было плюс тридцать. Этот холод несомненно исходил от её глаз, от чего-то грустного, заключённого внутрь и проживающего её жизнь.
Он прислонил руку к холодному окну, а затем положил её в карман, Мэри внутри этого стеклянного чудовища под названием "дом", не обращая внимания на него, продолжала пылесосить и посматривать изредка на то, что показывают по телевизору (а там, конечно же, были убийства, ограбления и насилие). Он отошёл от окна, вышел из калитки и закрыв её понял, что на улице потеплело, посмотрел на небо и снова попробовал на вкус снег, падающий с неба.
Сейчас по вкусу он в точности напоминал кокосовую стружку.

мои рассказы - просто маленькие орешки в блестящей упаковке, с одним и тем же запахом, вкусом, видом и местом нахождения. простые и банальные до невозможности. угадываемые и слишком знакомые.
пишу это и улыбаюсь, потому как понимаю, что я люблю орешки в блестящей упаковке, они невероятно вкусные,
особенно, когда в шоколаде.

Луи, смотришь ли ты новости, там, вдали от меня? Сейчас вокруг все твердят о конце света, о ужасном апокалипсисе, который пробежит по всему миру. Веришь ли ты в это? Думаю, нет. Но моя подруга с мужем уже начали строить подвал, и покупают по новогодним скидкам продукты, которые не портятся долгое время. Ведь знаешь, не то, что бы учёные, а даже я сама, внутри себя, чувствую, что Вселенная устала, устала от меня и тебя, Луи, постоянно жалующихся на жизнь, устала от ракет, вонзящих свои острые носы в её тело, словно сотни, тысячи игл, устала от миллиардов прожекторов, будящих её по ночами и криков телевизоров, орущих с каждого сантиметра Земли. Ей нужно отдохнуть и затем снова переродиться в новом её виде и снова наблюдать за нами своими глазами-звёздами сквозь прозрачное стекло окон.
И через миллиарды лет, Луи (если вдруг что-то и правда случится), мы снова перевоплотимся, словно актёры старого театра, пытаясь следовать новым тенденциям. Я буду чернокожим старцем, опирающимся на палочку с бубенчиком наверху, а ты будешь ребёнком, играющимся с погремушкой на кроватке с рисунком медведя, я буду сидеть на песке, возле своего дома из палок, и смотреть на океан, неминуемо заглатывающий моё время, а ты будешь лежать в прекрасном богатом доме и смотреть на свою красивую мать в ожерелье из жемчуга, я буду думать о прожитой жизни, а ты - о покое и любви, которые тебя ожидают; и ты вырастешь, Луи, и обязательно станешь экспедитором, каким-то значимым и ценным для всего мира, и ты приедешь на берег того самого океана, на котором когда-то сидел старец с палкой, и ты почувствуешь его запах, его присутствие. И ты вспомнишь что-то, но не поймёшь что именно, какое-то необычное чувство заставит твою кожу покрыться мурашками.
И я стану китом, а ты будешь охотиться на меня; я буду плыть сквозь толщу холодного океана и улыбаться тебе своими огромными зубами, а ты будешь сидеть на корабле и целиться в меня оружием, и наши взгляды совпадут всего лишь на миг, Луи, не больше, и ты не выстрелишь в меня, ты узнаешь во мне кого-то, ты улыбнёшься и вспомнишь что-то, о чём никому не скажешь.
Я буду пистолетом в руках бандита в чёрной шляпе, который грабит магазин, а ты будешь монетой, которая упадёт в серый пакет прямо из кассы. Я буду облаком в небе, которое в будущем превратится в дождь, в огромный ливень, а ты, мой дорогой, будешь полем с пшеницей, которое возрадуется, почувствовав сквозь жару холодные капли.
И что бы там не было, Луи, милый Луи, мы с тобой обязательно встретимся, свет наших прекрасных душ никогда не погаснет - этот свет - фонарь потерявшегося, светящийся сквозь темноту, зовущий домой сквозь чёрный коридор мглы и безысходности.
Помни всегда и везде - что бы не случилось, мы встретимся.
До встречи через тысячи лет, дорогой.

в последнее время у меня всё случается совершенно неожиданным образом. я неожиданно перестала общаться с подругой и неожиданно нашла себе отличного друга. сегодня неожиданно купила билет на концерт Sunsay на завтра и так же неожиданно начала прогуливать последние пары. неожиданно схватила на улице трёх котов и накормила сосисками из магазина и покормила на площади замёрзших голубей хлебом. неожиданно поняла, что я мчусь по направлению к становлению буддисткой и неожиданно стала говорить людям правду, настоящую правду.
мир хорош, и в нём нужно жить и делать совершенно случайные вещи, сделав которые, ты начнёшь радоваться не смотря на результат… только лишь потому что ты ЭТО сделал. прекраснаое настроение, окружение чудесных людей, невероятное чувство какой-то "нужности", на улице прекрасная погода - сегодня вдруг поняла, что я невероятно везучий человек, ибо родилась не в самом центре города, и когда наступают сумерки, небо (которое не закрывают стоэтажные дома-динозавры) наполняется розовым цветом, прощальными лучами солнца. И летят стаи ворон откуда-то с далека. И поднимаешь голову, и ветер развевает волосы, улыбка на лице появляется сама по себе. жизнь прекрасна, мир прекрасен, делайте так, как вы хотите, что бы делали по отношению к вам и всё будет идеально, разрешите вашей душе лететь дальше от всего материального, будьте счастливы, улыбайтесь, пейте тёплый чай из тёплых чашек и просто… знаете, перестаньте париться :)

Сейчас передо мной сидит женщина с седыми волосами и грустными глазами, наполненными воспоминаниями о прошлом. Она смотрит на меня, сверля глазами каждый механизм моего сердца. Я, молодой писатель нового поколения, который ищет истории, копаясь в сердцах и воспоминаниях старых людей, с опытом в голове и без надежд на лучшее в будущем. Они рассказывают всю правду, а я, словно мошенник или вор, хватаю их слова и записываю в тетрадь с зелёной толстой обложкой.
***
Пятьдесят три лета назад в придорожном кафе работала молодая девушка с коричневыми густыми волосами и ярко-зелёными глазами. Она постоянно закалывала хвост и волосы вились, образуя собой что-то на подобии торнадо. Ловкость и удачливость поражала многих, кто знал её, у неё был богатый отец в центре одного из огромных мегаполисов, где многоэтажки закрывают небо и не слышно было птиц. Мать её уехала в Европу уже давно, когда дочери было три, якобы на заработки, а после она начала звонить всё реже и вовсе перестала писать письма с открытками.
Девушка с хвостиком, Дженни, бегающая с подносом по кафе, могла бы работать кем угодно, в каком угодно уголке Земли, но это кафе и этот маленький городок привлекали её внимание больше всего. Она никогда не тратила времени зря, она танцевала сальсу и балет, читала Шекспира и Джойса, сидела в баре с парнями и купалась в речке с подругами, любила пить кофе и есть сладкие блинчики, что бы сверху лежала клубника в сахаре, а лучше ещё и взбитые сливки. Каждое утро она завтракала в кафешке, в которой работала и каждый вечер она уходила последней, закрывая дверь на ключ с брелком в виде пальмы. громко стуча своими каблучками она шла по дороге к своей машине и ехала по освещенной дороге, где махали ей люди, которые знали её. Дженни организовывала все праздники и собрания, она ездила по путёвкам и, кажется, объездила каждый город мира, она знала столицы всех стран и свободно могла общаться на десяти языках.
Часто с друзьями Дженни любила залезать на огромный холм, который возвышался над бушующим океаном, пролегавшим возле их городка. Этот холм заканчивался обрывом и по ночам, свесив ноги вниз, она и пара её друзей сидели на холме и смотрели на небо, водя пальцами по Млечному Пути, ища новые звёзды и загадывая желания во время падающих метеоритов. Часто они следили за тем, в какую сторону падает "звезда" и представляли как старый фермер, слушающий радио в своей старой машине, едет по трассе и видит, как впереди него падает метеорит размером с грузовик. Тот чертыхается, пугается и закрывает все окна и двери, поворачивая назад, подальше от этого ужасного "демонического" создания, а потом, на пол пути обратно, он думает о том, что это может быть сенсацией и на этом он может заработать огромные деньги. И он возвращается к метеориту, подкручивает свои усы, подтягивает ковбойские коричневые сапоги, открывает дверь машины и выходит. И это становится сенсацией, и он зарабатывает деньги, и живёт в огромной вилле, но каждый день, придя со своей работы в огромном банке, он садится за стол, смотрит в окно и думает о том, что лучше бы не ехал он обратно к этому метеориту, думает о своей ферме и корове, которая должна родить телёнка, и о кукурузе, которую он выращивал, и о своём старом радио, которое стоит на его старом шумящем холодильнике. И хочется назад, но никак нельзя, да и деньги нужны, да и без виллы и банка он уже никуда.
И они придумывали сотни историй, и эти истории подхватывал ветер и шептал собакам, прячущимся в конуру или ищущим кость, копая носом землю. В такие моменты они были самыми счастливыми людьми на всём свете, они были вместе и слушали как океан внизу, словно тысячи змей, шипит своими волнами, разбивающимися об этот огромный холм. Они махали ногами и смеялись, глядя в глаза темноте и фонарикам-звёздам.
" Жизнь, будет такой же чертовки крутой и весёлой всегда. Мы всегда будем молодыми! Мы никогда не постареем!" - кричали они чёрному океану внизу, а он тихонько посмеивался над ними.
***
Женщина, сидящая передо мной, потёрла старые руки и улыбнулась, продолжая рассказывать о своих путешествиях по свету и своих друзьях на каждом континенте, но каждый раз, каждый раз, она возвращалась обратно к той девчонке с вьющимся хвостиком, живущей в маленьком городке и сидящей на холме наедине со своими друзьями и мириадами звёзд сверху.
а я продолжал воровать её жизнь и прятать воспоминания, льющиеся словно водопад из её сердца, себе в карман.

Она часто приходила к нему домой в джинсовых шортах с высокой талией и сумкой на плече, а ещё в чулках. Он любил её со всеми её странностями.
Они часто ходили на пляж осенью,
садились на песок; она садилась к нему на руки и они доставали бутылку хорошего вина и пили, глядя на волны,
смывающие на своём ходу всё время и всю историю. Они были спокойны и часто целовались.
Они танцевали в клубах под громкую музыку,
а она снимала свои трусики и тонко намекала ему об этом. Они спали на его огромной кровати и не разжимали рук;
просыпаясь по утрам они пили по три чашки кофе, бросая туда по три ложки сахара. Они любили почти одно и тоже абсолютно во всём. Она часто ездила в Америку с друзьями, а он звонил ей и расспрашивал о том,
что там происходит и где она живёт. Она фотографировала мосты, и города, и цветы, и людей, и дома,
и пересылала ему фотографии по интернету.
по вечерам, лёжа на кровати,
они сочиняли новые слова и придумывали новые
города.
Она часто слушала биение его сердца, лёжа на его груди, а он читал ей книги.
Они познакомились ещё давно, когда она с родителями переехала в соседний дом;
сначала они не замечали друг друга и вдруг однажды, они остались наедине и заговорили о любимой музыке -
они тогда много спорили и много соглашались друг с другом, а потом, вечером, они оказались сидящими в кафе
и пьющими что-то похожее на виски. С этого момента они не расставались, зажимая в своих руках мгновения наедине друг с другом.
Они фотографировали свои отражение в витринах магазинов и носили
футболки друг друга. Она обожала мороженое с орехами,
а он ел тирамису на ужин. Они бегали под дождём в кино и напевали знакомые саундтреки из направления инди,
которые попадались им в фильмах.
Она часто собиралась уходить, но как только чемодан был собран, она садилась к нему на руки и он цитировал ей
Керуака,
и Бротигана,
и Буковски,
и Камю,
и Далай Ламу.
Она красила волосы в рыжий, а он отращивал волосы и пытался научиться рисовать ещё лучше, чем мог.
А мог он потрясающе.
Она работала в кафе и часто он, после работы, сидел там за столиком,
обращаясь к ней на Вы. Они нравились родителям друг друга.
Они так сильно любили друг друга. И любят…
я уверена, что они любят друг друга и никогда не расстанутся.
И я уверена, что они действительно существуют, и что его зовут Антон или Никита, а её зовут Дина или Катя, или ещё как-то.
Они счастливы и когда-нибудь прочтут это и поймут, что я пишу это про них.
Они любят друг друга.
Они счастливы.
А я всего лишь пишу про них.
Всего лишь пишу.
про них.

"Дорогой тот(та), кто читает это, ты молод(а), ты красив(а). И кто-то где-то сейчас сходит с ума от тебя. Поэтому улыбнись, потому что жизнь слишком коротка, что бы быть несчастным(ой). "

Я чертовски благодарна человеку, который это написал и закинул в одну из сетей, потому что часто людям нужна такая надпись, эдакая подпитка, что бы вновь восстановиться и понять, что мир прекрасен в любое время и при любых обстоятельствах. И я знаю, что каждому, читающему это, сейчас трудно - кто-то учится, кто-то работает, кто-то переписывает сто тысяч листов со статьями, кто-то решает уравнения, в которых присутствует лишь одна цифра и безмерное количество иксов, игриков, синусов и косинусов, а кто-то и вовсе успевает только поесть и снова бежит на работу. И я знаю, что у каждого какие-то неудачи - кто-то одинок, у кого-то заболел кот, у кого-то нет друзей и не к кому обратиться, когда тяжело, кто-то мечтал всю жизнь путешествовать и сейчас замкнут в огромной комнате с небом над головой и четырьмя стенами, окружающими его.
И каждый думает, что эта чёрная бездна трудностей завлекла в себя и поглотила прямо с ногами и руками, но, поверьте мне, что всё это скоро пройдёт и всё наладится, что бы там не было. главное - терпение и позитивный взгляд на мир. Улыбнитесь, потому что всё прекрасно - прекрасная осень, прекрасные люди, прекрасные маленькие кафешки, прекрасные улыбки, прекрасные песни, звучащие в наушниках и прекрасные высокие сапоги на ногах у прохожих. Всё в мире дышит счастьем, впитывайте его..
скорее…

Один раз я по-настоящему влюбилась в парня и ходила по его следам два года. кажется, я даже преследовала его. а потом он меня наконец заметил и через время сказал "я тебя люблю" и я вдруг поняла, что он не так уж и хорош.