Что меня в тот вечер по-настоящему поразило - так это прощание Эмили в последней сцене. После того как могильщики, похоронив ее, ушли с холма вниз к своей деревне, она сказала: "Прощай, прощай, мир. Прощай, Гроверс-Корнерс… Мама и папа. Прощайте, тикающие часы и мамины подсолнухи. Завтраки и кофе. Новая отутюженная одежда и горячие ванны… и сон, а потом - подъем. О, Земля, ты слишком чудесна, чтобы кто-нибудь смог это понять.Понимают ли люди, что живут, пока они живут? И каждую, каждую минуту?" (с) Курт Воннегут

***

и всё рухнуло. внезапно упали декорации, нарядная одежда начала облезать и отрываться клоками, краска с лиц стала слезать и капать на пол, будто последние секунды жизни, маски выбросили в окно, на ту самую прекрасно цветущую веранду, на которой минуту назад проходила игра. стены начали рушиться и рассыпаться, разлетаясь по ветру пеплом, вода из кранов так затопила комнаты, что её уровень доставал до колен. окна свернули, словно самые обычные плакаты. стеклянные бокалы с вином воском стекли по рукам. трава резко пожелтела и приобрела оттенок железа, деревья осыпали листья и превратились в палки, торчащие из-под земли.
запахло резиной - это плавились нервы.
они стояли, доигрывая свои роли. кто-то смотрел на горящие занавески, кто-то ходил по комнате и плакал, пуская пулю в сердце, кто-то сидел за столом и писал письмо несуществующему человеку. вокруг в воде плавали последние надежды, клочки картона и планеты, висевшие в игрушечной комнате игрушечного младенца, который, закрыв свои уста навсегда, лежал в своей кроватке и видел свои игрушечные сны.
все актёры в тишине, которую нарушал только звук утекающей в щели под дверью воды и скрипки, которая вот вот растает в руках сверчка, доигрывали свои роли. они смотрели на мир и каждый не отказывался от своего образа.
" мир рухнул" - думали они и приподнимались на носочки, что бы вода не намочила их льняные костюмы и бумажные сердца.