огромные деревянные часы стоят на деревянном полу, наступая на доски которого ты чувствуешь свой вес. часы идут, с каждой секундой толкая нас вперёд. на них - большой циферблат, по которому бегают три стрелки - одна короче другой.
вперёд, тик, вперёд, так, вперёд, тик, вперёд, так.
в двенадцать ночи они начинают бубнить о прошедших веках, о том, сколько всего они повидали. они, со своими внутренностями-шестерёнками и мыслями-механизмами, становятся похожими на стариков, сидящих на крыльце, пьющих лимонад и рассказывающих о былых временах, о том, что было лучше или хуже.
если ночью спуститься по скрипящей лестнице гостиницы, то можно услышать храп постояльцев, а если сесть совсем рядом с часами, прислонить к ним своё ухо, то можно услышать ветер истории, шелест которой тянется ещё с давних времён;
Бом. часы приносят шум ветра со времён динозавров, они рычат и издают звук биения огромного хвоста с шипами о высохшую, потрескавшуюся землю. огромные великаны в ожидании своей кончины смотрят на небо, на падающие метеориты и на сбегающую лаву с вулкана. звук безысходности вылетает с пасти самого огромного и сильного;
Бом. они приносят шум ветра, который слышали древние люди, сидя в своих пещерах и думая о тех мерцающих маленьких точках в тёмном небе, шум их мыслей путается у вас в волосах и застывает там, словно маленькое перышко, упавшее с крыла птицы;
Бом. шорох ветра, который обдувает египетские пирамиды, сдувая с них крупинки песка и унося куда-то далеко за собой. эти крупинки внутри часов, они принесены не только с египетских пирамид фараона, но и с далёких островов, с Австралии и Африки, каждая крупинка падает в эти старые часы, прямо в середину, а стрелки перемалывают её. из этого соткано время;
Бом. часы не замолкают, они доносят свободные мысли древнего грека, стоящего на берегу океана и думающего обо всём на свете, рассчитывая и подсчитывая что-то в уме, рисуя палкой какие-то знаки на влажном после дождя песке;
Бом. слышите жадные на впечатления крики людей, собравшихся на сожжение прекрасной женщины с длинными коричневыми, словно шоколадный пудинг, волосами и роскошными губами цвета закатного солнца. "ведьма!" - выкрикивают их уста, а глазам не терпится посмотреть ужасное зрелище танца огня и этой чудесной женщины;
Бом. часы шепчут о карнавалах в дворце Марии - Антуанетты, они шелестят платьями дам и фраками мужчин, они поют серенады и шепчут о первом поцелуе;
Бом. они рассказывают о войнах, сражениях, выигрышах и поражениях человечества, в которых люди гибнут миллионами только лишь для того, что бы один оставшийся сказал, что выиграл эту войну;
Бом. они гремят, словно атомная бомба, упавшая на Нагасаки, в то время, когда молодой парень по имени Акира, в потрёпанных штанах, как раз покупал себе пиццу в магазине, а Маргарет, приехавшая из Америки, выбирает своей дочери белую шляпку. даже в такие минуты время не останавливается, оно, не обращая внимания на происшедшее, мчится вперёд;
Бом. они шаркают ногами теней людей, которых испарило на атомы в Хиросиме во время падения бомбы. к слову, тени эти до сих пор там, вот тень мужчины в костюме, который сидит здесь в минуту падения бомбы, а вот тень маленького мальчика, прогуливающегося со своей собакой. они были там тогда, - говорят старые механизмы часов хрипящим голосом, - они там и сейчас, только с той разницей, что тогда там были люди, а сейчас- только лишь тени;
Бом. часы рассказывают о всех религиях и всех языках мира, они уносят вас в прошлое и будущее, они садят вас в машину, сотканную их нитей времени, их маленьких временных песчинок и уносят туда, куда вам только хочется.
Бом. шум ночного моря, по которому медленно и плавно плывёт корабль, который так давно хотела увидеть маленькая девочка в лёгком белом платьице, ждущая своего принца.
Бом. топот копыт и запах сигарет Мальборо старого ковбоя, придерживающего свою шляпу и улыбающегося ветру и свободе, скачущего по степи и оглядывающегося назад. пыль летит из-под копыт его лошади и он вдыхает её, он живёт этим, это его Родина - пыльная, свободная и бескрайняя. последний, двенадцатый стук.
тишина окутывает старую гостиницу, мистер Шерман ворочается в постели, а Уилли открывает окно, чувствуя на себе летнее дуновение ветра. Мэри тихо поднимается по лестнице в свою комнату с большой, светлой постелью, на которую падает лунный свет и она ещё долго не может заснуть из-за шума далёких времён, запутавшегося в её волосах.