вместо письма

о пользе ночных разговоров:
" ты же умная девочка. не забегай вперед. если ты влюблена в него так, как об этом говоришь, то не разрушай все. дай ему шанс. дай шанс себе. дай шанс вам обоим быть вместе столько, сколько нужно. сколько должно быть."

у воспоминаний есть одно весьма странное свойство - появляться из ниоткуда.
как, например, это вот сегодняшнее: июнь, я только-только закончила школу, совсем еще девчонка, с коротко острижеными волосами золотистого оттенка. позади все выпускные экзамены и вступительные в университет, и голову кружит это незнакомое еще, первое сознательное чувство абсолютной и чистой свободы. это неизвестное ощущение легкости, которое еще только пробуешь на вкус. эти потрепаные джинсы и непременные кеды. это ожидание. это предвкушение. это нетерпеливое к миру сердце.
москва. музей на поклонной горе. огромный зал. и я, притихшая, замершая и молчащая внутри, читаю имя своего прадедушки, летчика, генерала, героя советского союза, - на одной из музейных стен.

бывает, что сознательно все воскресенье решаешь провести дома и никуда не выходить больше. утро, закрытые наглухо ставни не позволяют понять который час; нино катамадзе. вечер, снегопад мелкими хлопьями, горячее молоко, ложка меда.

если бы тебе было семнадцать, кем бы ты был с такими горячими горящими глазами? когда волнуешься, собираешь волосы в хвост и завязываешь их красной лентой. а потом тянешь за кончик - и они рассыпаются по плечам. и снова. "это все от волнения" - говоришь, и пожимаешь плечами. прикрепляешь фотографии к стене, а потом сидишь на простом деревянном полу и рассматриваешь их, и думаешь, думаешь о каждой, как об особенной, как следует. это все оттого, что глубокий снег и оттого, что вечер надвигается январским грифельным серым. это оттого, что в доме еще тихо-тихо и что никого не будет еще несколько часов. если бы тебе было семнадцать в семнадцатом - ты был бы одним из первых. одним из самых упрямых. одним из тех самых, закаленных, стальных.

дело в том, что год заканчивается. и надо же было случиться такому, что в эту последнюю декабрьскую ночь я видела сон, от которого проснувшись - плачешь. ты далеко; не снись мне, пожалуйста, от этого только горше. год заканчивается и нужно сказать что-нибудь. в самом его начале я пообещала честность. такую честность, чтобы быть честной с самой собой. и кажется с этим я справилась. утро триста шестьдесят пятого дня, подумать только. а я пью кофе, у распахнутого окна квартиры города л., еще совсем сонная. спасибо за все.

все это оттого, что засиживаешься до времени, когда уличные фонари уже больше не горят.
у меня есть любовь, которой не бывает верней. любовь особого калибра, любовь острая, въевшаяся, глубокая. эта любовь - как мера, как оценка. ей проверяется все вокруг. это когда если голос грустный - а ты готова сделать, что угодно взамен, чтобы помочь.
это когда молчишь в его присутствии особенно тихо; когда слушаешь с особенным вниманием; когда смотришь открыто и прямо; когда придаешь значение.
это когда чувствуешь силу и подчинятся ей - ничуть не стыдно.
это такая любовь, которой измеряется мир.

могла ли я представить, что узнаю кого-то еще, способного быть близко к этой самой абсолютной мерке?

бывает так, что совершенно случайно находишь новые стихи в старых книгах, и заучиваешь их наизусть полночи, и не можешь спать, и читаешь их под утро, когда серо-синий густой декабрьский рассвет. а потом завариваешь крепкий кофе, и по всей квартире аромат терпкий, апельсиновый, и в голове все эти стихи засели крепко, и ты твердишь их, твердишь про себя целый день, до самого вечера, до того самого момента, когда на улицах зажигаются бледно-желтым фонари.
и от этих стихов внутри чувство, как будто босиком по холодному полу.

я представляю: вдруг я иду по тбилиси, а вокруг какой-нибудь август поздний или сентябрь. все в бликах, отражающихся от воды и оконных стекол, солнце мягкое, медовое, тягучее. и время, что-то между тремя и пятью, когда день почти что уже вечер, и когда пахнет кинзой и перцем. я представляю низкие дома, деревянные балконы, крутые подъемы и спуски узких улиц с короткими хлесткими названиями – «sazghvao», «qurdznis», «zamt’ris».
и люди, люди конечно все больше темноволосые и с кудрями мягкой волной. и с глазами какой-то особенной своей внимательности и лукавости необыкновенной.
я представляю себя и тебя в тбилиси. я представляю: этот город в нас, а мы – в нем.

иногда бывает очень сложно понять, какое силы "скучаю" у тебя к человеку. а иногда бывает так, что это очень важно понять. в самые кратчайшие сроки. стоит ли одно "скучаю" другого? стоит ли одно "скучаю" того, чтобы улететь в другую страну? чтобы увидеть эти глаза? чтобы обнять? стоит ли?

он пишет о запахе моих волос и мне приятно читать об этом.

я вдруг вспомнила, как обнимала этого человека в первый раз так долго, прижимая к себе; в самой середине проспекта, вечером, в один из последних июльских дней.
мне нравится это воспоминание. нравится своей неожиданностью, внезапностью. и теплотой.

у меня все из головы не идет этот недавний, совершенно случайный разговор. "я немного умею чувствовать людей: если ты и счастлива, то наполовину. мне кажется, что не совсем". как грустно, когда вовсе тебе незнакомые люди понимают это. что с этим поделать?

моя жизнь стала сама собой спокойнее с тех пор, как я переступила порог твоей квартиры.
твоей небольшой квартиры в пригороде, с деревянными ящиками, полными вина, и вечно задернутыми занавесками.

я сидела в кафе солнечным июльским утром, за одним из столиков у стены, внутри был полумрак, по стенам развешаны картины в легких деревяных рамах, передо мной стоял большой стеклянный стакан с холодным кофе, молоком и льдом. я достала конверт из сумки и перебирала фотографии, забранные час назад из печати. играла музыка. я запомнила только то, что она была простой, совсем простой, из тихого голоса и звуков оркестра. дверь открывалась и закрывалась, впуская и выпуская спешаших утренних посетителей вместе с городским шумом, шумом машин и пением птиц. и в один из таких моментов, когда дверь отворилась в очередной раз и в кафе вошла молодая женщина, в льняном костюме, с длинными волосами, вместе с русоволосым мальчиком лет трех, в джинсовом комбинезоне и рубашке в полоску; я посмотрела на них, и эта музыка, и атмосфера кофейни, и полумрак - я вдруг поняла, что хочу семью. свою семью. и испугалась.
откуда это? зачем? почему?

в этой квартире запутанной с бесчисленными коридорами и кафельно-серой прихожей - утро. хрустально-чистое утро с ирландским чаем для завтрака в новых чашках. в этой квартире два больших балкона с деревянным полом из грубо отесанных досок и какое-то совсем невероятное количество окон, и от того столько света, что зажмуриваешься невольно и улыбаешься про себя, легко.