трёхбуквенный мой тотем

- Не говоря уже о том,
что я даже никогда не говорю "спасибо тебе "

- Ты никогда не должен говорить это, только не мне, Дин. aq



b rn

Неизменные рубашки. Импала
Старый добрый холодильник, в который я уверена парни мечтали
однажды залезть в жаркий полдень.
Очки из близжайшей заправки и брат рядом.

нуда.
" Эй, хорошо сидим. Ты видел сегодняшнюю газету?"

Я Сэм *Эй не рычи на моего брата* Винчестер
и одной рукой убью двоих вервольфов.
Дин, не стоит тебе брать в руки нож, стой спокойно.

До выходных, ребятки.

Два запретных имени, сегодня она использовала сполна.

Он неловко сползает с кровати, заворачивается в одеяло и, как огромная, прямоходящая гусеница, бредёт в комнату к Дину. Брат не спит. Валяется прямо в одежде поверх покрывала и листает дневник отца. Интересно, что он хочет там найти? То, что сейчас происходит с ними и с миром, Джону не снилось и в самом кошмарном сне. Дин поднимает голову, реагируя на открывшуюся дверь, и на мгновение Сэму удаётся увидеть его настоящего — без маски безудержного оптимизма, без фальшивой улыбки, больше похожей на оскал, без молодецки развёрнутых плеч и взгляда «всех-убью-один-останусь». Взгляд затравленный, а в русых волосах вдруг блеснула первая седина.

— Сэмми, — мгновенно переключается Дин, впрочем, как всегда. — Что-то случилось?

— Нет. Просто я… Можно, я с тобой?..

Как маленький, когда боялся буки из шкафа. Стыдно и противно, но Сэм ничего не может с собой поделать.

— Конечно.

Он ложится рядом, утыкается лбом в тёплый бок брата и закрывает глаза. Через пару минут Дин кладёт руку ему на голову и начинает гладить волосы, пропуская меж пальцев длинные пряди. Так хорошо, так спокойно. Утихает ломящая боль во всём теле, замирает озноб, под опущенными веками больше не пляшут цветные пятна. Наверное, сегодня он не умрёт. Наверное, не сегодня…

— Дин…

— Что?

— Как думаешь, мы справимся? Я справлюсь?

— Конечно.

По голосу ясно, что он действительно так думает. Поэтому Сэм должен справиться. Он не может больше подводить старшего брата. Только бы пережить эту ночь.

— Дин…

— Что?

— Помнишь тот стишок, о киске и мышке?

— Да.

— Расскажи мне.

Брат медлит несколько секунд, а потом…

— Где ты была сегодня, киска? У королевы у английской. Что ты видала при дворе? Видала мышку на ковре.

Сэм глубоко вздыхает и окончательно успокаивается. Может быть, завтра всё станет лучше. Может быть, завтра…

Может быть…

0

Бог смотрит на них из Гефсиманского сада, плачет,
он забыл пароль от их Вселенной.

Ты —
мой ветер и цепи,
сила и слабость.
Мне в тебе,
будто в церкви,
страшно и сладко.
Ты —
неоткрытые моря,
мысли тайные.
Ты —
дорога моя,
давняя,
дальняя.

Роберт Рождественский

Канзас меня покарает, если узнает, что я стащила это, но
это прекрасно.
К тому же, Рождественский.

Поговорим еще о том, что я не вижу больше веснушек
и задорных зеленых глаз чертёнка-бесёнка

Здесь только серая могильная пыль.

… Ведь ни оков, ни запретов, ни совести.

И если уж совсем по честному.. им это нравится.

А теперь закройте глаза. "если бы не ты, моя мать была бы жива" - Дин. То отзвуки колыбельной, которые напевала Мэри малышу Дину, то эти слова. Куда нас ведут, черт разберет.

С чистого листа в дикие места.

Два зависимых друг от друга ублюдка. Я не знаю где я и почему меня снова отбрасывает в эти руки.

Мне так не хочется возвращаться сегодня домой, думаю и останусь где -нибудь в городе. Вокзалы, автовокзалы, поезда, автобусы. Дом напоминает об ответственности за некоторые поступки. В моем случае, несовершённые поступки. Возможно, когда я соберусь с духом, тогда все встанет на место. Будет доля определенности, а пока я все всетакжевстаю в 5 утра и не сплю ночами, готовясь к занятиям и новым ударам. п.с. Как меня раздражает эта пустота в чистилище.

Порой некоторые книги необходимо читать вслух. Ты говоришь то, о чем однажды не смог сказать, не смог подобрать слов. Или не имел довеерия к собственным суждениям.

Кажется и я не вернусь, пока не стану собой.

Движение города становится осмысленней под 1812 Overture, Oр. 49.