Good Morning

Шесть утра. Я слушаю музыку и пью какао. Какао чуть теплее %username%.

Кстати, а как вы считаете, можно уже случившуюся влюбленность спешным порядком затолкать обратно?

Не ту, когда тебе человек просто нравится, а настоящую — когда колени подгибаются, голос изменяет и прочие подростковые прелести в комплекте.

Мне кажется, что это как грипп. можно минимизировать риски, но если заболел, то все, страдай. альтернативная точка зрения гласит, что настоящий мужчина может и должен задушить грипп усилием воли.

Ну и женщина, наверное, тоже.

Мне кажется, это просто не очень возможно.

У меня осталось минут пятнадцать в лучшем случае, и ничего толком рассказать я не успею. Нет, я не сдохну, таблетки не начнут действовать, просто мне позвонят и я поеду туда, где, хотелось бы верить, упьюсь наконец в ебучий кал хотя пятнадцать минут даже много, мне уже сейчас нечего сказать. За пару дней прикормил соседского кота, теперь каждый вечер он скребеться ко мне в окно. Я конечно не против, но мне кажется что мои соседи, те еще мудаки, что не могут нормально прокормить кота, хотя может просто кот слишком выборочный в плане еды, ведь я кормлю его не колбасой и не чем то, что обычно едят коты, а печеньем и немножко газировки. Но все же ему нравится, а отказать я никак не могу.

Ну все, мне позвонили. Я поехал бухать, надеюсь умереть, всем гладкая шерстка!

Пока не забыл. Был сон, в нем был человек, выглядил он примерно как персонаж из комикса "The Sandman". Все происходил в обычной обстановке и единственно что мне запомнилось - это его фраза: "Вообщем, тут все по прежнему, так что не спеши просыпаться". Так я проспал лишние 5 часов.

Я вот иногда думаю, что работал бы я за небольшие деньги каким-нибудь ночным сторожем в магазине списанной обуви, хватало бы на кофе с печеньками, на макароны и на сыр, ну и на хуевые сигареты.

Сидел бы дома в интернете, пил бы что-нибудь интересное, но ведь еще на интернет надо, и на что-нибудь интересное, и квартиру бы снять, и трусы иногда теряются.

То есть во-первых, нихуя бы ни на что не хватало, это во-первых, а во-вторых, никто мне спокойно сторожить обувь не позволит, будут звонить и смеятся. Впрочем, они всегда будут звонить и смеятся, это они так волнуются, наверное.

В любой момент с тобой может приключиться какая-нибудь неведомая, необратимая и совершенна нелогичная хуйня, как с чуваками из фильма кин-дза-дза. Например, всё за пределами твоей комнаты может вдруг исчезнуть. Если ты отодвинешь стеклянную дверцу шкафа, то за ней окажется сказочный мир с воюющими королями и разнообразной волшебной живностью. Можно будет при желании побродить по заколдованным лесам, подружиться с говорящей собакой, спасти её от злобного хозяина, добраться до крепости дракона, убить его, освободить прекрасную принцессу, влюбить ее в себя навсегда, снова проебать буквально перед свадьбой из-за одного бессмертного злодея, пуститься спасать на воздушном шаре сквозь громовые тучи, которые на самом деле не тучи, а дирижабли на паровых двигателях, и из них за всем происходящим наблюдают сверху дохуя умные полубоги во фраках и цилиндрах. Полубоги тебе сильно помогать не станут, но дадут волшебный пистолет, он очень мощный, но долго перезаряжается, и короче ты в итоге перелетаешь через красные горы и черные скалы, спасаешь свою невесту и убиваешь из пистолета не такого уж и бессмертного злодея, который в последний миг успевает крикнуть тебе что-то страшное наподобие проклятия. И вот ты вроде бы женился, родил детей, царствуешь в свое удовольствие и на благо всего королевства, но вдруг на пятом десятке, в самом расцвете сил, начинаешь покрываться какой-то черной сыпью, говорить на неизвестном мертвом языке, потом вдруг весь вспыхиваешь и улетаешь яркой кометой через форточку куда-то в небеса. Вот тебе и слазил в шкаф, дуралей.
Можно открыть дверь, но там будут просто монстры из игры халф-лайф, которые тебя сразу сожрут, потому что у тебя нет ни лома, ни дробовика, ни тем более оранжевого защитного костюма, так что лучше не открывай дверь.
Лучше посмотри в окно. Там ты увидишь темноту, лишь свет из окон освещает прямоугольный кусок земли – ничего особенного, земля как земля, только в самом углу торчит кусок чего-то, никак не разобрать. А в темноте скрывается большое пространство, много всякого. Там вообще-то даже целый мир, совершенно параллельный твоему реальному, и ты никогда не узнаешь, что там находится, потому что лучше туда не выходить. Потому что если выйдешь, там вполне может оказаться мир бактерий из микроскопа, только в сотни раз увеличенный – настолько, что тебя при первой же встрече сожрет не задумываясь какая-нибудь глупая инфузория размером с дом, или присосется к затылку страшный вирус, и через пять минут ты сам станешь точно такой же страшный вирус, будешь ходить и всем портить жизнь. Да даже если и не мир бактерий, то, например, воюющие трупы погибших на первой и второй мировой, дырявые от осколков фугаса и с облезшей от иприта кожей. Они злые и неумные, они тебя поймают и будут пытать, ломая суставы и отрезая от тебя маленькие кусочки плоти и тут же прижигая, чтобы можно было пытать подольше. Еще есть куча вариантов – гигантские плотоядные растения, слепые медсестры с ножами, инопланетяне-садисты, просто всякие злые и нехорошие люди.
Так что сиди пока дома, но знай, что тьма за окном сгущается, и вся эта живность обступает тебя всё плотнее, и скоро постучится в окно костлявая рука умученного колымскими докторами ни в чем не повинного политзаключенного, который уже почти сотню лет ищет, кому бы отомстить за свою нелепую смерть, и вот наконец нашел; или начнет скрести по стеклу перепончатое крыло какой-то совсем уже неведомой твари, сначала одно, потом еще десять; или вообще, увидишь вдалеке маленький мерцающий огонек, который будет медленно-медленно к тебе приближаться в полной тишине, только колонки начнут вдруг как-то странно потрескивать, и сквозь треск будет слышны какие-то звуки, не то чьи-то голоса, не то скрежет.
А если вдруг станет страшно, а оно обязательно станет, то молись, чтобы кто-нибудь успел прийти домой раньше, чем зарастет дыра в пространстве, из-за которой все это и случилось. Мама придет с работы, девушка вернется с тренировки, сосед забудет бумажник – что угодно, лишь бы они успели открыть дверь, чтобы все страшное тут же рассосалось. Впрочем можешь просто включить компьютер и зайти в интернет - сначала ты увидишь что там твои друзья по-прежнему занимаются всякими интересными вещами, потом музычку послушаешь новую, потом новости почитаешь – и всё, сразу же пройдут все чудеса, и страшные, и волшебные. За окном снова будет та же родная и безопасная помойка, все те же грязные лужи и все тот же звук проезжающих мимо автомобилей. С утра пойдешь на работу, и только ближе к концу дня вспомнишь вдруг и задумаешься – а что если бы я в шкаф залез?
Да не волнуйся, хуй бы туда залез, так только долбоёбы из кино делают.

Пришел, наконец, тот день, когда можно сменить ботинки на кеды, а безобразный пуховик - на модную куртку. Зима еще торчит отовсюду – томится на крышах, скрипит под ногами, слепит глаза и набивается в обувь – но уже чувствуется, что она готовится к отступлению, и даже начинает расстраиваться по этому поводу, глухо роняя с крыш скупые слезы. Солнце поверило было, что ему пора выходить, разогнало облака, посветило пару часов, но тут же спряталось обратно, укутавшись ворсистыми серыми тучами. Уже пробиваются из-под снега темные кляксы асфальта, и в них намеренно вступает каждый прохожий, чтобы сделать хотя бы несколько твердых шагов и хоть на пару секунд почувствовать уверенность в том, что весь мир не опрокинется вдруг набок и не ударит тебя всем телом о холодную землю, оставив наедине с равнодушием текущей мимо толпы.
Многие еще не успели уловить перемены – повсюду снуют угрюмые дублёнки, вздутые куртки и взъерошенные шубы, в каждую из которых замотан потный и уставший человек. Изредка мелькнут в толпе золотистые развевающиеся волосы, стройная пара ног в узорчатых колготках, раскрытая белая шея или, на худой конец, коротко стриженый череп, отороченный бахромой редкой челки и увенчанный на макушке трехцветной шапкой. Мамаши исступленно закутывают детей, и по улице плетется очередной розовый комбинезон, из которого видны только два удивленных глаза и крохотный нос.
Автобусы стали вдруг грязнее обычного, их окна заволокло грязной пылью и следами засохших брызг, сквозь которые еле угадывается бледное равнодушное лицо, глядящее сквозь тебя на отражение прожитого дня. Каждого вошедшего встречают десятки глаз, в которых можно прочитать что угодно - от злобного любопытства и апатичного отвращения до бойкой безучастности и насмешливой тоски. В салоне сыро и душно, кондуктор едва оборачивается в твою сторону, кивает головой и возвращается к своим мыслям. За окном мелькает городской ландшафт, изуродованный пестрым рекламным лишаем.
Сверху хорошо видно, чем заняты пассажиры проезжающих мимо автомобилей. Вот резво проносится просторная иномарка. Спереди восседает плотный мужчина в кожаной дубленке и жестами пытается объяснить что-то непонятливому собеседнику на другом конце провода. Позади женщина в возрасте трясёт головой и раздраженно выговаривает сидящей рядом загорелой брюнетке в меховом манто. Девушка качает на руках не по годам хорошо одетого малыша и, судя по лицу, всеми силами пытается абстрагироваться от гнусной реальности. Следом едет потрепанная девятка, её водитель несколько напряжен и старается держать безопасную дистанцию, но не забывает отстукивать по колену ритм беззвучной песни. За ним плетется проржавевший фургон, из которого равнодушно наблюдает за миром чета седых стариков.
Иногда становится непонятно, как эти люди умудряются жить. Они едут домой, где каждого из них ждет пиздливый телевизор, симпатичные обои, легион стеклянных банок в кладовой, набор посуды, старые книги, запасное постельное белье, пиджак на вешалке, сломанный утюг, портрет мамы с собачкой, гора фотоальбомов, ракушка из туниса и ремень для похудения. Их ждут дети, которых они точно знают, как воспитывать, и потёкший унитаз, который они умеют починить. Кот, которому хватит еды еще на полгода, и хомяк, которого можно было и не покупать. В трельяже лежит аптечка забитая просроченными лекарствами, а где-то в глубине шкафа, на самой верхней полке, таятся завернутые в два пакета и носовой платок деньги, толстая зеленая пачка на всякий случай. Как они успели за такую короткую жизнь окружить себя таким множеством вещей и как дожили до таких возрастов с таким спокойными лицами? Скрывают ли эти лица тревогу и сомнения, или у человека наступает все-таки момент, когда его уже миновали все душевные волнения и он намертво прибивает гвоздями полотно своей жизни к деревянной раме? Уложится ли так же в ровную колею весь бардак моей жизни, придется ли прикладывать для этого усилия, и не будет ли эта жизнь похожа на ад? Когда начнут свой отсчет миллионы преодоленных километров, тысячи выученных слов, сотни горящих страниц и десятки новых и приятных людей? Скоро ли всю примитивную и вздорную ёбань, из которой состоит практика моего существования, засосет уже в пизду какая-нибудь гигантская воронка, оставив только всё самое правильное и нужное?
Четкого ответа не находится, лишь слепое и невнятное чувство вины подсказывает правильное направление. Из мрака на время вырывает поток свежего воздуха и уличный гул. Распаленный мозг начинает распознавать довлеющую материальность окружающего, незыблемость движения жизни и неумолкающий шепот смерти. Из ветхих домов, опутанных сетью трещин, раздается гомон веселья, со стороны интерната, пестреющего темными проемами разбитых окон, слышится детский смех. Посреди грязной и мокрой улицы, среди голых сморщенных деревьев, стоит ящик с апельсинами, а мимо проносится громыхающий драндулет, подталкиваемый сзади галдящей толпой подростков. Люди ходят, как ходили и будут ходить всегда, дети плачут, пьяные ругаются, а какой-то слабоумный остановился посреди улицы, засмотревшись в пустоту. Около дома греются на солнце старушки, а в темном подъезде сидит кот, который при моем появлении порывается уйти, но, подавшись уверениям, остается.
Только дома кипение жизни прекращается, движение смерти сходит на нет под гнётом бытовых забот, пена дней растворяется в кастрюле с варениками, а материальность всего сущего закручивается в воронку и уходит по трубам в глубины канализации. Еще немного, и тело согреется едой и чаем, а душа утонет в интернете. Станет тепло и сонно, только так и будет откуда-то слегка вонять чем-то неприятным. Но ничего страшного - я к этому давно привык и уже почти не замечаю.

o.p.

Насчёт этой вашей летающей хуйни
Летом я купил себе велосипед. И на этом велосипеде ездил на пьянки за десяток километров от дома. Это выглядело примерно так – я валяюсь дома уставший после работы, поступает звонок с информацией о встрече, я вскакиваю и судорожно собираю рюкзак, качаю колёса, выкатываю велосипед, сажусь, еду по краю обочины стараясь не въебаться во встречный автобус, с трудом нахожу магазин, где продают нужное мне бухло и принимают карточки, ищу другой магазин, где отпускают по карточке сигареты, еду дальше, чуть не тараню по дороге трухлявую волгу, еле не врезаюсь в бабу с коляской, ловлю от неё поток словесных пиздюлей, жду отстающую женщину, еду дальше, одной рукой курю, встречаю синего долбоёба, с трудом отчаливаю, чуть не напарываюсь на ментов, еду, еду, еду, еду и наконец доезжаю. На месте сидят мои товарищи, уже изрядно пьяненькие, разговаривают и шутят про всякое – культура, музыка, философия, актуальные там события. Я весь на нервах после поездки, рассказывают им про коляску – они неуверенно смеются, и снова про своё. Я расстраиваюсь, сижу полчасика и еду обратно домой – одной рукой кручу руль, другой допиваю оставшееся бухло.
Так же и ваш метеорит. Он прилетел и слегка тут ёбнул – и все такие, вот типа, окна полопались, видеорегистраторы заебись, музычка в тачках хуёвая, МЧС не справились, пострадавшие умерли, осколки еще не нашли, и всё такое прочее. При этом никого не интересует, что метеорит этот летал ёбаную сотню лет по всему сраному космосу, собирал межгалактическую пыль, задевал своим корявым боком корабли инопланетных пилотов, слушал пение вселенной и ощущал вибрации галактик – и тем не менее не обломался прилететь оттуда сюда к нам, на ебучую землю, в сраный челябинск, в обоссаную россию, со всем этим своим информационным грузом. У него, то есть, был какой-то конкретный месседж - о бесконечной красоте вселенной и о тщетности нашей с вами жизни - который в итоге никто вообще не уловил. Он, метеорит, разумеется, и съебался тут же нахуй далеко прочь.
Очень я его хорошо в этом смысле понимаю.

На улице пиздец холодно. зима уже выполнила свои функции, как то: новый год и крещенские морозы, и может поскорее уже отсюда уебывать, но все почему-то никак. едешь продрогший как черт в трущобах ада, где, как всем известно, настолько холодно, что от мороза ломаются кости и крошатся зубы
в ушах в это время тепло и нежно поет про любовь негр в пиджаке. он так поет потому что зимы не видел, в этом я уверен. все музыканты которые хоть раз с гитарой между ног корчились в тролейбусе от холода по дороге на репетицию, все они начинают много пить, носить бороды и строить из себя самодовольных мудаков, чтоб никто не понял как им грустно и больно от того что зима выжгла у них все способности красиво и нежно петь про любовь, и все старательно играют однообразную бесчуственную поебень, чтобы их заметили толстые продюссеры и забрали жить в более-менее теплый питер или в совсем уже теплую и солнечную москву, где на пальмах висит вдохновение, а за каждым углом ждет запись альбома. впрочем это я все выдумываю с досады.

Я говорю:”Блок Мальборо легких”, продавщица печально смотрит на меня. То ли понимает, что у меня достаточно грустный период в жизни, то ли расстроена, что я не буду заходить к ней как минимум ещё пару дней.

люди неистовы в своем пиздовом безумии.
им как-то приходит в голову сделать сайт, где они создают страницы мертвых людей, от блатного кореша до поэта рождественского
небольшая фотография и подпись в духе "он всегда будет с нами "
потом эти же люди сами приходят, кидают на стену мертвецу картинку с гвоздичкой, свечкой, облачком или стаканом водочки, и пишут: ушел так рано и нелепо… и таким молодым…
а если это поэт рождественский, то они ему пишут
" он жил в стихах, страдал, метался… Им смерти нет. Он в них остался "
следом некто с чувихой из мультика бэтмэн на аватаре парирует
" Вы не верьте в мою немоту, даже если я вдруг упаду,
Даже если уйду, то не в землю уйду, я не в землю, а в песню уйду".
а потом они наверное пишут друг другу, типа, о, да вы любите рождественского как и я, мы такие интеллигентные, классно, вот бы сейчас поебаться с кем-нибудь

нет, серьезно - они сидят, как я сейчас, на работе, чешут жопу, делать им нехуй, и вот они лезут на сайт.
пишут имя фамилию отчество мертвого корефана, потом ниже
" Дата и место рождения: 24-09-1974, Российская Федерация г. Белово
Дата и место смерти: 04-02-2011, Российская Федерация г. Белово "
ниже от своего имени выкладывают картинку с грустным ангелочком
потом в комментариях к чьему-нибудь мертвецу выкладывают еще любую картинку
пишут - примите мои соболезнования
и пиздуют дальше работать

Скучно пиздец. Нелегкое бремя – неделя беспросветного отдыха. Пить интересно только первые дня три, после чего всё превращается в сугубо механический процесс, а схожие по тяжести наркотические приключения довольно скоро утомляют. Всё время спать почему-то не получается, и даже если сможешь себя заставить - обязательно побеспокоит ненужный телефонный звонок, неуместный органический позыв или незваный писк в интернете. Часто хочется есть, но и здесь никакого покоя – скоро уже даже незнакомые люди будут подходить ко мне на улице, и говорить, что я потолстел.

Заняться чем-то продуктивным не хватает фантазии, и это самое удивительное. Еще совсем недавно я сильно страдал от недостатка времени на всякие приятные мне вещи, в основном на производство и потребление букв и музычки. Насчет музычки все расставить по местам помогли всего два тихих вечера, когда я честно пытался окунуться всем существом в океан ритмов и звуков, и всплыл чуть позже с условным хуем в кармане. С буквами все тоже не очень просто – как будто не заводится больше волшебный моторчик, не добирается до нужных глубин, не мотает нервы в клубок и не вытягивает их на пустое пространство текстового документа.

У меня богатая фантазия, я легко могу выдумать про себя что-нибудь в равной степени убедительное и далекое от правды. При этом я еще и чрезвычайно мнительный, поэтому многие суждения о себе и о мире проходят в голове постоянную фильтрацию, перетекая из отсека «вот что я понял» в отсек «по ходу я гоню». Далее через клапан «но ведь ряд признаков налицо» суждение перемешивается с чужими мнениями на этот счет, доходит до кипения в котле «пиздец, ничего не пойму», после чего немного остывает в кастрюльке «да хуй его знает, короче», и через специальную трубочку, которая пропускает в основном более хуёвые и неприятные варианты, попадает снова в самый первый отсек. То есть я все это к тому, что мнительность и хорошая фантазия настолько меняют восприятие человека, что будучи, к примеру, большую часть жизни прямоугольным огурцом, он в итоге воспринимает себя оранжевым забором.

Метки: даже не употреблял

Мы сидели на качельках, болтали ножками, курили и мечтали о ближайшем будущем, щурясь на солнышке.
И у нас большие планы.
Пару часов назад был счастлив, а теперь лежу на кровати, плюю в потолок и я безумно подавлен.
Ведь я живу здесь и сейчас, а мое здесь и сейчас настолько пусто, что страшно себе представить.

Пустота. Это слово рвет мне уши.
Я больше не могу не видеть вокруг себя смыслов. Я завидую тем людям, которые во всем ищут смысл, ибо всем известно, что кто ищет, тот найдет.
Я же его никогда не найду. Потому что я не вижу смысла искать во всем смысл.

Зимой, если кто не знает, окна автобусов плотно завешены слоем шершавой изморози. Стоит сесть в один из них – и вся вселенная вмиг сужается, обретая форму цветной металлической коробки. Пока ты сидишь в ней неподвижно, вселенная тихо покачивается, временами слабо сотрясаясь, как и положено вселенной; пол, потолок и стены очерчивают её пределы, а специальный человек проверяет твое право в них находиться. Изредка вселенная распахивается, изрыгая одних людей и поглощая других, почти таких же, а через ее разверзшуюся пасть виден конец бытия, каждый раз одна и та же картина – переполненная урна, бело-зеленый угол киоска и коряво торчащие из-за него голые обледеневшие ветки.