есть люди, которые хуже меня, и люди, которые наоборот. и тех, и других по большому счёту следовало бы уничтожить, но это дело десятое. а не десятое то, что я постоянно их путаю и не понимаю, кто из них к какому лагерю принадлежит. вот как догадаться - кусок коровьей каки передо мной стоит или альберт эйнштейн. это страшно осложняет мою жизнь. можно сказать, это главная причина тому, что я до сих пор не заделалась чем-нибудь примечательным. нет системы координат. друг друга отражают зеркала, взаимно искажая отраженья. я размокнут, и в меня может проникнуть любое безобразие, что оно и делает весьма успешно.

кажется, заболевать каждую среду стало для меня доброй традицией.

я жру уже третью таблетку трахисана за полчаса, надеяясь умереть от передоза, раскладываю по коленкам промокшие сопливчики, читаю формспринги каких-то остроумных барышень, пишу сообщение ненавистной кате (warum? какая вопиющая бессмыслица), вспоминаю, как болела прошлой осенью и делаю вывод - заболеваю я исключительно на нервной почве. хотя сегодня никакой почвы вообще не было, ни нервной, ни какой-либо другой. сначала мы посмотрели сусанина за двадцать минут, потом за два с половиной часа простоя три раза ходили за кофе, а под конец дня уписялись от смеха на паре - юрий саныч грозился показать нам кузькину мать, если мы будем сидеть за инструментом на мудацких офисных стульях, помахивая одним из этих стульев перед нашими носишками, рассказывал про одного талантливого пьяного пианиста, спрашивал, почему мы не бреемся топором, в общем, блистал всячески. дома я вдохновенно насиловала каденцию, а потом вздохнула и в одно мгновение из моей ноздри потёк водопад.

господи ты боже мой, какое я говно, когда болею.

хотела что-то написать о долге и о собственной неорганизованности, а потом плюнула и передумала. потому что неорганизованная.

у меня на столе валяются таблетки от горла, ноутбук весь в пыли, я заплыла жиром, нужно (срам-то какой) спустя полтора года сделать прописку, поменять паспорт, денюжную карточку, а ещё партии нерасписанные на пианинке томятся.

кажется, проще застрелиться, чем всё это сделать.

ничего не могу писать. катастрофа.

ну как катастрофа. зато сегодня я встретилась со своим первым в жизни учеником. потеряла педагогическую девственность. это было некрасиво, не по любви и я не получила никакого удовольствия. девка моя в противном возрасте, конопатая и вредная, с такими лопатами-руками, из неё получится тётка из разряда тех, что в очереди ругаются и верещат благим матом. а завтра я впервые встречусь с нотами, которые уже послезавтра мне надо будет вовсю насиловать на сцене. адреналин в сердце пациенту жопорукому, браво браво, дыр бу щыр убещуууууур

яблычный день. нет, ну правда. и дело даже не в чудесных слоёных плюшках с яблычно-грушёвой начинкой, хотя сам факт экзистенции таковых может кого угодно сделать счастливым. утром мне перед самой училищной дверью перебежала дорогу чёрная кошка, я остановилась, выжидая несчастного, который пройдёт передо мной и таким нехитрым образом возьмёт все чёрные магические сблёвы на себя. меня обогнали анна алексеевна и элина - чёрт его знает, почему они шли рядом, но эффект лично для меня получился такой: при виде первой обрадовалась, второй - надулась, вышло такое смешанное чувство. ну и ладно, зато они меня спасли от проклятия (пожертвовали собой. герои).

день правда получился хороший, я передумала, что мне ничего не хочется - кажется, играть на роялях всё-таки хочется, и если ещё утром я думала, поскрипывая зубами, что мерзко вот так сидеть на шее у родителей, когда все нормальные люди моего возраста тю-тю в другие города, что я уже большая тётя, вон пять тыщ (или шесть) в шкафчике лежат, а кушаю мамины щи совершенно бесплатно, то примерно к полудню я решила, что всё это чепухня, территориальное моё положение не ебёт меня ни в малейшей степени, а мамины щи такие вкусные, ну чего разбрасываться халявными деликатесами. в общем, всё успокоилось, прыщи залезли обратно в свои норки, я снова весел, здоров, и нос у меня мокрый и холодный.

но теперь мне особым диссонансом по ушам герина меланхолия. она сегодня впервые в жизни мне очень холодно отвечала, трубку не брала, картинку мою не лайкнула (случай - караул!) - мол, больна, устала, настроение плохое, а на моё предложение приехать в субботу к ней и полечить синдромичк промолчала. я её очень, ну очень люблю, но я бы её покусала сейчас. какое право она имеет киснуть, когда существуют слойки с яблычком? стыдоба.

за мной ходят всякие люди и всучивают цыганские песни дворжака, концерты вивальди, романсы аренского, зовут на конкурсы, рекламируют свои прожекты. вон даже в володарскую музыкальную школу зовут работать концертмейстером, на целую ставку, это безумно престижно, два часа езды по просёлочной дороге на разбитой телеге, но я пренебрегаю, пренебрегаю, когда-нибудь допренебрегаюсь окончательно. в общем, я убиться веником как всем нужна, но почему-то не чувствую себя по-настоящему нужной - наверное, просто не в состоянии вкусить свою востребованность. всё бы мне ходить по городам, ааааа, лето золотое, одним словом. а утром я так злилась на себя за то, что все поразъезжались по чужбинам, а мне одной торчать здесь ещё два года. и не то чтобы я этого раньше не знала, просто вдруг, с пол-пинка стало пусто и ничего не хочется, и оставаться не хочется, и уезжать, но если бы уехала, то может быть, может быть, а так тоже может быть, но совсем иначе и не туда и не с теми. ладно. зато меня наталья петровна на гармонии похвалила, что редкость. надо держаться её, напроситься писать под её руководством научную работу, броситься в пучину работы - залечивать душевные раны. хотя какие там душевные раны, это я хватила, вот рука у меня действительно иногда ноет - стоит понервничать, и какая-то зубная боль в левом предплечье. но это чушь, всё у меня так мелко, не то что в воображариуме - там-то я теряю возможность играть из-за какой-нибудь травмы, сначала переживаю, сухая тоска-самоубивствы-психиатрические лечебницы-чёрное пальто-стриженая голова все дела, а потом всё кардинально меняю, поступаю на кинорежиссёра и живу себе долго и счастливо. это не из чистого мазохизма (хотя из него тоже), просто такой поворот судьбы избавил бы меня от вечных сомнений, в свои ли сани я влезла. хотя сейчас, в данную секунду, мне совершенно всё равно. я ничего эдакого не хочу. единственное, что занимает меня - будет ли урожай морковки в юбилейном для меня две тыщи тринадцатом, или нет. ну и смогу ли я писать без стаграммов. с писанием вообще неразбериха - есть внутренний дневник, нечто вроде автоматичекого письма, есть блог, в который попадают обмылки этого дневника, есть Sonus et sensus, где всё должно быть чин по чину, а ещё ведь есть одна задумка, о которой пока т-с-с. завела тут двойную бухгалтерию, два пишем три в уме, понимаешь.

ну и пару слов о насущном напоследок. оказалось, что не здороваться и отводить глаза - это не тяжело и не легко, это вообще никак.

с каждым днём во мне ширится и растёт ощущение, что я просираю жизнь. я конечно бурлю, вернее, говны мои бурлят. вот сегодня бегала по этажам с выпученными глазами - подпишите заявление, скорее, быстрее, я должна утереть нос этому маленькому уродцу. она ведь нас всех нагло обманула - сказала, что за всю группу словечко замолвит, а на деле отпросила только себя и свою сожительницу, простигосподи, подругу то есть. у женьки был приступ здравого смысла, она ныла "ну давайте пойдём все вместе, а то англичанка не отпустит", но все же не могут допустить и тени недоверия в адрес элины батьковны, а мне просто стало лень подниматься на третий этаж, и я сделала вид, что поверила на слово в нашу с кровью добытую свободу. в результате на следующий день нас в аудиторию не пустили, но у этих хомяков обманутых обидиться оказалась кишка тонка, одна я побежала с заявлением о переводе в другую группу, тяжело дыша и размахивая вымпелом ненависти. меня всё равно не пустили, ну и похуй. зато я в таком интересном положении - вроде диссидент (местная власть-то меня загнобила сегодня), а вроде и любимчик компартии (власть высшая в лице заведующего всем и учебной частью конкретно меня обласкала).

но чего это я жалуюсь, в принципе в училище мне весьма приятно. там полно роялей, к тому же есть холодный подвал, если возникнет желание помёрзнуть - всегда пожалуйста; в одиннадцатом полно жрачки, сыр всякий, печеньки, а в кабинете у юлии вареньевны у меня козырное место, солнце светит прямо в ухо, и видно, что происходит на улице. например, вчера я прямо с лестницы упала в объятия роберта, мы мило потискались на прощание, а я подумала - эх роберт-роберт, просрал ты все полимеры в моём лице, ну удачи тебе в харькове, перебежчик саксофонический. а через десять минут я смотрела в окно и наблюдала, как он с кем-то сидел возле продуктового, такое противное голубое пятно на красном пластиковом стуле. чёрт его знает почему я затосковала, и сегодня я тоже тосковала, какого-то рожна мне не хватает, тьфу, срам один.

есть у юрия саныча одно такое поразительное свойство - говорить о неизбежности смерти так, что становится нестрашно. я знаю, что умрут все без исключения, но мне это всегда казалось слабеньким таким утешением: какое мне дело до остальных, мою собственную смерть это обстоятельство не делает привлекательней. всё коллективное меня в принципе отталкивает, а пресловутое "мы все умрём" есть квинтэссенция стадного чувства, краеугольный камень одинаковости всех людей на свете, насмешка над любыми попытками быть индивиудальным. почему же я должна чувствовать единение с другими человеками оттого, что они тоже будут жить не бесконечно - ну не умираю же я со смертью каждого из них; умру я один-единственный раз и это будет грандиозно, господа, а может совсем наоборот, но ведь будет же, и касается это только меня. поэтому когда говорят, что умрут все, меня это оставляет равнодушной - да, все, но по одиночке. а юрий саныч, поймав нас в коридоре, накоротке, улыбаясь и перемежая задания по анализу пед.репертуара шепелявеньем о бренности бытия, говорит так, что кажется - мы умрём все вместе, и может даже встретимся там.

ну и зачем он так, рассказывал бы лучше об этюдах черни, ему это по чину положено. я ведь только успокоилась и начала бояться смерти как все нормальные люди, а теперь просто зачесалось взяться за руки да и помереть всей компанией прямо на лекциии. разбередил душу, скотина.

поразительная дисциплинированность - каждый вечер примерно за час до полночи я сблёвываю что-то в блог. никогда не вела дневников, вернее, начинала, но дальше первой страницы дело не двигалось. вырывала, выбрасывала, возвращала тетрадке невинность - становилось стыдно перед слишком красивой для моих пассажей бумагой, да и перед собой тоже; ну что это я пишу как у меня на носу прыщ вскочил, да что я на обед ела, нет бы написала что-нибудь о высоком. а в интернетах другое дело: хоть слово ЖОПА на весь интернет заори, никто не удивится.

просто мне надо плевать шелухой от семечек, чтобы она не скапливалась во рту. а то буду ходить с полным ртом чепухи, и невзначай она выскользнет в самом неподходящем месте. я это в переносном, таком блядометафизическом смысле говорю. я специально тут такая вся расхлябаная и даже не перечитываю то, что написала - какашки вы, монсеньёр, тоже небось не разглядываете. дина вот сказала, чтобы я не писала больше так, но мне страшно, что иначе вся это словесная сумятица пролезет в моём более-менее сурьёзном творчестве. ну, это как ходить к проституткам потому, что слишком возвышенно любишь свою жену.

сегодня ничего не случилось, поэтому я буду писать о том, что вчера ускользнуло по пьяной и взбудораженной лавочке от моего меткого пера.

во-первых, я вчера не пошла на какую-то литературную тусовку местных поэтов, меня приглашал, стыдно сказать, лучший друг, а я увильнула и осталась дома - отмечать начало учебного года портвешком и яблычками. сначала было как-то грустно, что я останусь закисать в собственном соку, вместо того, чтобы пойти на этот шабаш и изничтожить там всех к чёртовой бабушке, но черех десять секунд я с нечистой, но спокойной совестью пошла играть на роялях и предаваться содомии. моя тихая радость возросла в мильон раз, когда я прочитала герин отчёт о прошедшем празднике, да что там отчёт - одна экспрессивная реплика О БОЖЕ Я ЗНАЛА ЧТО ИДУ НЕ В БРОДЯЧУЮ СОБАКУ НО ЧТОБЫ НАСТОЛЬКО сделала погоду. глупо было бы говорить, что я надеялась на другой результат - как раз на этот дрянной и надеялась, потому и пойти хотела. неискоренимо во мне желание поглумиться над слабыми, того глядишь, конфетки начну у детей отбирать и буцать старушек грозной кедой. но перманентное желание проблеваться, а потом погрустить было подавлено, ну и аминь с ним.

а теперь с того момента, когда я окончательно решила свою судьбу на ближайший вечер и отказалась идти в объятия богемы. шаталась я по ещё-одному-заведению-которое-нельзя-называть-по-имени, естественно, раздираемая внутренним противоречием: пойти поиграть на роялях или не пойти. первый вариант был заманчив, но для этого нужно было пройти кордон из двух уборщиц. я ведь только кричу на всех перекрёстках, что отменно контактирую с людьми и любую вахтёршу могу переговорить и в себя влюбить, а на деле-то каждый раз внутренне робею, когда прошу взвесить мне килограмм помидоров. в общем, я три раза заходила с твёрдым намерением непринуждённо завести беседу и три раза не доходила до жриц швабры. потом желание покрасоваться всё же перевесило, и я, решительно скинув с рояля фиолетовый чехол, выдавила из себя что-то вроде "я вам тут не помешаю ли, милостивые государыни". ну дальше я впотьмах что-то изображала, не попала ни в одну клавишу (там чертовски темно, но мы-то понимаем, что херовое это оправдание), баллада шопена у меня чудесным образом переходила в дикий авангард скорика. я такой позёр, просто ужас - раз десять мелькнула мысль: "интересно, нравится ли им, как я играю". конечно, можно сказать, что просто я по натуре настоящий артист и все дела, но как по мне, это пиздец, и меня надо гильотинировать чем скорее, тем лучше. тем более, что уборщицы попросили что-нибудь по-веселее, а, значит, провинциальный тапёр стася их не особо впечатлил. по-веселее у меня тоже не вышло, я начала играть grande valse brillante и облажалась. мне так тоскливо стало.

ладно, я и раньше знала, что веду себя отвратительно, и что вальс шопена играю хреново, пусть. но самое главное, то, что одна из этих уборщиц в юности играла в каком-то спектакле нашего местного борделя мельпомены, хотела стать актрисой, не поступила в театральный и всю жизнь проработала в театре техничкой. а я ей весёлого не смогла по-человечески сыграть. может, единственный раз в жизни выпала такая возможность - человеку помочь. эх, стася-стася, мудак ты.

у меня в районе позвоночника живёт зверь, воображается он мне вроде змеи, а может совсем наоборот. зубов у него нет, а есть большой рот, которым он присасывается к моему позвоночнику и играет на нём, как на флейте.

фу. какие-то откровения жертвы инопланетян, не иначе. а ведь правда живёт, зараза, и сегодня опять себя обнаружил - меня три часа мучали в заведении-которое-нельзя-называть-по-имени, составляли расписание (по официальной версии), а на деле пили мою кровь молодую. зверь меня за это время иссосал, это совсем не то, о чём вы подумали, господа присяжные заседатели. ну вменяемый человек назвал бы это "болит спина".и если бы я сама не смылась, плюнув на всё, по совету остапа ибрагимбековича, слюной, впоследствие виртуозно отбрехавшись, нашли бы господа археологи мои косточки лет эдак через триста под роялем в пресловутом одиннадцатом кабинете.

я представляла сегодняшний день совсем иначе, мне хотелось немножко поблистать - ну могут быть у человека слабости, даже у такого колтуна, как я. не то чтобы я не блистала, нет, напротив - каждая собака признавалась мне в любви, целовала следы, щупала платье в горошек, констатировала, что туфли тоже безнадежно в горошек, в общем, я была королева мудаков, но чего-то не хватало. может, оттого, что мне неделю снилось это собрание-расписание-элина батьковна растудыть её в качель, я всё это дело переварила в другой реальности, предвосхитила, а элина даже не приехала, и мне пришлось выставлять ей расписание. при этом я ощущала себя охуенно благородной - надо же, я с ней ни слова ни полслова, а вот в удачные места специальность ей воткнула, эта дура ещё вспомнит мой подвиг, когда я всё-таки застрелюсь. а ещё военной подготовки на первой паре нет, а вот снилось же, мда. сплошные разочарования. так вот, чего-то нам - мне и зверю - не хватило. поэтому мы выбираем сны.

вообще грех жаловаться, в сегодняшней суматохе я не успела ни разу прорефлексировать по поводу дины, разве что только подумалось, что ни разу о ней не подумалось. это факт. хорошо лелеять свою тоску сидя дома под кондиционером или, например, на унитазе, а суета отвлекает, и думаешь только о том, куда бы засунуть камерный, чтобы не остаться на обочине жизни во вне-музыкальном ваккуме.

вот как бывает - сидишь на кухне, яблычко ешь, в окно смотришь. а в окне тебе кино показывают. так себе кино, если честно. из разряда тех вялых фильмов, которые смотришь без удовольствия и попутно придумываешь свои вариации на тему.

стоит посреди двора бабёнка в чёрном с помидорно-капустной продукцией, а к ней стройными рядами ковыляют баядерки-старушенции из окрестных домов. самой продукции не видно из-за вихрастой макушки тополя, но я знаю - бабёнка продаёт овощи, сама у неё луковицу размером с человечью голову покупала на днях. поэтому на душе как-то спокойно. но если забыть, какой опиум она народу втюхивает, получается презабавная картинка: словно тараканы, повыползавшие из всех щелей, неприличное количество старух стягивается к траурной бабской фигуре, хромая, волоча ноги, может даже подвывая - у меня-то кино немое, я-то не слышу. вокруг этой огородной секты мечется тощий рыжий пёс - уж не тот ли, который тащился за нами с герой пол-квартала, гера ему ещё предложила угоститься "некрополем" ("если стасенька разрешит, конечно" - ну да, мой же "некрополь" как-никак), за что я мысленно назвала кобеля ходасевичем. гера гладила его по голове и сиропным голосом приговаривала: "миленький, у тебя же есть глисты, правда, есть, ну и нахрена я тебя глажу, раз у тебя глисты", а когда он убежал, взвыла: "господи, а вдруг это был мефистофель, и я ему только что отдала свою душу". пока кобель наматывал очередной круг, меня осенило - да она же этим старухам молодость продаёт. и, кстати, вполне возможно, что и моё яблычко не какое-нибудь там, а молодильное, просто я не знаю, как его правильно есть, вот надо до обеда, а я после, поэтому быть мне, дуре, смертной, дряблой и старой. обидно.

а пишу я всё это потому, что пять минут назад стряхнула с плеча маленького паука. вполне возможно, что это был каракурт. вполне возможно, что он успел меня укусить, и это моя последняя возможность что-то написать.