словотвори меня.

липкие бляшки
кровяные сгустки
запутанные волокна -

я так долго все это в себе изживал, выкорчевывал из подкорки, заставлял дышать в половину работы легких.
так что, черт возьми, я сейчас делаю, что там тяжелеет обглоданными, отшлифованными речными на глубине межреберного пространства; я не хочу, не хочу, не хочу, ненавижу тотальное погружение (всегда был не очень хорош в водной стихии - теперь же, мне кажется, воздух вообще исчез как единица дыхания, только поток беспощадной необходимости). север суров, об этом свидетельствует звуковое соответствие - значит, я на самой дальней полоске севера.

я существую в своей возможности постороннего -
можно мне не касаться тебя?

меня моментально деперсонифицирует, разбирает на хрупкие детальки
все по полкам.

трепет.
" мне неловко" как определение собственных сердечных зарослей - хочешь, вырви здесь все под корень, чтобы по этой горячей, сведенной судорогой мышце стекал сладкий сок омертвения; вырви! здесь будет вольно разгуливать ветер, обцеловывать болезненными, обнимать до нестерпимого жжения, вынимать все вон - ветер придумает мне новый панцирь, самый непробиваемый и тяжелый - чистая медь, никакой драгоценной звенящей нити, оплетающей сердцевину,
ветер иссушит меня окончательно
чтобы ничьи следы не виднелись больше
на очерствелой поверхности.

так и случится далее, а пока -

поцелуй в чужие пальцы, словно бы пойманный мотылек.
страшно сломать.

то все оставшееся я сделаю сам, хорошо?
найду что-нибудь для себя, какой-нибудь, знаешь, внезапный острейший меч, что вырастет прямо из чьего-нибудь позвоночника; я воткну его в свое горло - так, чтобы бронхи мне качественно промораживало сибирской осенью, чтобы рукоять торчала из незастегнутого пальто: смотрите - видите, как я глубок и нежен, как я ещё умею кровоточить, как смотрю на зеркальное лезвие и любуюсь - но не собой совсем, нет.

А тот, кто хочет любви, беззащитен вдвойне (с) -

а значит, на мне не осталось даже хитиновой кожуры, свежее мясо плавит заиндевелый воздух, закостеневшие связки, сжигает само себя, оставляя тонкий прозрачный звук -

и это есть я.
Я - это Люк,
и я в самой совершенности тревоги и бытия -
я есть любовь.

а значит, что Вавилон снова в моей голове -
смешение крови, смешение языков, смешение пространства в один огромный фаллический символ;
я снова хрипл - это меня со мной же роднит,
так я снова могу молчать.

Эти люди-противовесы, люди, рожденные в споре -
зачем вам я? я не люблю слова, которые тисками сжимают мое горло: говори-говори-говори, пока кровь не закрасит слюну, пока легкие не откажутся принимать леденящий воздух, пока пальцы не перестанут сжиматься от омерзительного оцепенения, говори, пока нам не захочется отдохнуть; противоречь нам,
и тогда ты будешь услышан.
и опровергнут.
я не хочу больше позиционных монологических, не хочу разваливаться на куски гипотез, не хочу, чтоб меня тошнило обрывочными из вида "черт, да почему же я говорю, а ты все не слышишь, нет "
Я есть то, что я есть. это не есть хорошо -
это не есть плохо. я - данность, так зачем же сравнивать её с кем-то ещё?

вы так боитесь пустоту,
с таким одичалым презрением ей кидаете свои кости?


я, плоть и кровь её, разучился знать,
как можно так ненавидеть её, лишенную всякой окраски и стороны.

что-то всегда происходит вне.
непроходящее "я на дне "
в каждом дне отзывается успокаивающей безысходностью -
летящим внутри трепещущим мягким комком: я существую - и это неизменно. накатывающее желание направляющего луча, за который бы можно было ухватиться и ни в чем более не сомневаться; но я существую, а следовательно, каждый мой шаг - выбор моей конструкции. окажется она в дальнейшем благой или губительной, правильной или сугубо иллюзорной? я не знаю этого: во мне зарождается тревога. восхищение собственным неизвестным путем; я в людях, я вне людей, я посреди людей - это составляет меня. вроде бы. а на деле - я все равно "изначально один", я лицом к лицу с собой.
это противостояние?
пожалуй, это перманентный диалог с собственным ощущаемо-сознательным. так глупо: я с половины шага извлекаю причины других людей, декодирую их мотивы и нежелание - но что мне делать со своей внутренней пустотой? из-за кого она началась, ради кого во мне?
кажется, что она случилась одновременно с началом моего экзистенционального присутствия, она вживлена в мое сопротивляющееся нутро - и ведь приняло же оно его, оставило быть, и теперь -
пустота расширилась до неизведанной мне границы.
когда-нибудь мое тело затянет в неё, лишив всякой возможности противодействовать;
пустота станет больше меня самого.

ломка.
после пяти лет полного безразличия мой организм все же оказался зависим от этих тонких горчащих палок. я чувствую их вкус на моих губах - сухо и горячо, сухо и горячо, я сжимаю зубами стекло стакана - холодно. мокро. не то. где же.
или это не моя испорченная физиология - сам я ищу какой-нибудь способ воплотиться в материальном действии, ухватиться за эту дымящуюся соломинку моей réalité и не растечься в néant? сквозь тонкую грань окна видны багряные кисти рябины, залитые солнечным маслом - только оно не согревает их больше, не наполняет золотом, не выталкивает наружу кисловатые облака аромата; холодно, нестерпимо холодно посвюду: листья тревожно шуршат в старании сбросить с себя эту вязкую жидкость, забирающую с собою последние капли тепла, небо тонет в отстраненной своей синеве, превращаясь в абстракцию чьего-то невольно дрогнувшего пера - а что делать мне в этой тени? у меня нет собственной внутренней батареи, я не могу согреться; ледяные пальцы касаются глади воды, ледяные пальцы шуршат бумагой, ледяные пальцы надрывно ищут источник огня -
где мои сигареты? горячий фильтр как напоминание о наступающем времени внутреннего тепла.

возраста нет.

пола нет.

я становлюсь размытым, выцветающим пятном, не имеющим определенных характеристик: чертовски стар, брюзжу на подрастающее поколение, на их неумение так глубоко болеть по желанным близким, на их отсутствие кислорода в мыслях и текстах - и в то же время забываюсь в канцелярии на рассуждении "у моего гриба должны быть любимые существа", покупаю ещё пару; итог - три ластика со смешными рожицами в моей сумке.
Я - Люк. все, чем я занят сейчас, вскоре оставит меня, очередной цикл подойдет к концу. и каким я буду тогда, страшно и бессмысленно представлять.
я есть исключительно в этот момент: в малоразмерности моего пледа, в выпитой кружке сладкого чая, в мерзком кашеобразном наречии островных существ, в полумраке комнаты -
кто знает, в кого я там метаморфирую через ближайший отрезок времени.
но я буду. однозначно.
что-то должно же остаться с тобой?

теплая осень делает во мне большую никотиновую дыру несоответствия.

это все я, да. ощущение зелени листвы накатывает приступами тошноты, нарушает целостность и гармонию переплетений экзистенционального. то самое время, когда так сложно в себя проникнуть.
теплая осень - время смертей и прощания со славным прошлым.
в эти дни я так хочу к тебе, милый.

действительность врезается в меня сотнями остроугольных разноцветных стекляшек и сратарается провести насквозь свою собственную дорогу -
мне остается только сопротивляться.
нет, я совсем даже за это пестрое человеческое разнотравье,
просто через дыру во мне вытечет та жалкая струйка энергии, которую я храню, словно зеницу ока.
мира слишком много для меня - по вечерам хочется собраться в плотный комок, выпить крепленого и развоплотиться.
но нельзя же, мой милый мальчик,
иначе на кого я оставлю тебя? нет уж, я буду, я буду чувствовать все порезы - смотри, я так искряще сочусь радужным соком, что хочется вымазать в этом пальцы и раскрасить все, что вокруг творится.
ощущаемость - третий кусок моего маленького бытия.

окно, распахнутое в осень - это тоже я.
пустота пустот потерялась во мне - глубина отзывается переливчатым смехом, глубина еще помнит, как я искал её, замечая каждое изменение уровня, так по-детски переживая от словно бы исчезновения - ан нет, смотри, подгадала момент и нахлынула со всей дури - ритм дыхания больше не существует, только вечное кислородное голодание, только поиск своего бушующего потока; он ознаменован янтарным отблеском, звучащим сотнями посеребренных, разрисованных неумело инеем колокольчиков, хрусталем сердечным, рассветившим мое захламленное, расплывающееся нутро крепкими солнечными мостами. глубина говорит мне: " я даю тебе самую прочную нить до мира - не сглупи и не потеряй".
так я учусь ощущать. ощущать и видеть. ощущать, и видеть, и не бояться - существовать тревожно; и это действительно так, и не стоит бояться тревоги.

она - второе доказательство моей собственной экзистенции.

я смотрю на небо
и вижу затягивающий монохром,
так оно светится изнутри.

знаешь, мой милый мальчик, я так сильно на деле был окружен людьми все эти годы, так полагался на них, что сейчас каждый их жест невнимания оставляет во мне что-то рваное и болезненное.
и только сейчас я начинаю осознавать, насколько же эгоистичны мои терзания - быть бесконечно кому-то нужным и значимым, слушать, слышать и понимать их, раздавать советы, погружаться в пленительные воспоминания каждого человека, выстрадать каждого, ощутить; ведь в итоге я замкнулся на этой мании, я слился с ними, не спрашивая разрешения - заставлять их быть. со мной. если им и неприятно в этой теплой стоячей воде.
приучить себя к одиночеству, не искать посторонней призмы - это то, чему я хочу научиться за эту осень. я так долго был одинок, что теперь боюсь этого неосознанно и оскорбительно. если я и буду им необходим, то только по их же зову, никак иначе - и так будет верно, так будет по-настоящему.
приучить себя к легкой боли своего собственного существования вне других - первая точка моей экзистенции,
реализации бытия.

Но пока что меня заполняет только кофейный дым - может быть, это закономерно нынче, в этой паре шагов от осени. знаешь, я всегда в это время чувствую себя безусловно счастливым - глупо, не правда ли, откровенно глупо открывать глаза и обнаруживать, что ты стоишь посреди неба: оно не вырерживает тебя, расходится рябью лазурных волн, смущенно затягивается пеленой опавшей осенней грусти. "и золото на голубом" - так мне, кажется, кто-то пел сквозь эту толщу, хотя я в то время ещё даже и не планировал существовать.

закономерно все. я молчу. хочется выцарапать себе связки - так невыносимо сейчас почему-то больно - никотиновые тонкие палочки в переизбытке своем начисто выжигают горло; впрочем, это ничуть не расстраивает - зачем голос тому, кто и так не пытается никому ничего доказать?
первое мое слово
прорвется сквозь эту чащу невосприятия
и осуществит себя, только увидев высокое небо осени, в котором не дышится из-за избытка воздуха, из-за этой нелепой щедрости - иррациональное расходование ресурсов, уже к ноябрю у тебя не останется ни цента выси, только тяжелые снежные корабли, ежесекундно теряющие товар от хорошей качки. так зачем тогда я замираю, вкопанный, тщетно вглядываюсь в лазоревую вышину - словно ищу там что-то, что забыл однажды.

знаешь, небесные камеры хранения никогда не дают сбой.

самокрутка rellive, оставленная на подоконнике балкона, удивительным образом не намокла под проливным дождем и не была сметена порывами ветра. есть в этом что-то волшебное, правда.

Я не существую ещё совсем, нет - ни одна колкая фраза ещё не прошла сквозь лед, намерзающий каждое утро на стенках моей грудной, ни одна точка не воплотила собою мое ощущение бытия - ни капли материального, моя кожа не вьется неровными строчками мыслеслов, тело не склоняется от тяжести отчужденного описания окрущающего; пока что я - концентрат пустоты, невероятно чистая эссенция (жаль, что Гренуй в своих изысканиях не дошел до графы "ароматы внутреннего" - я послужил бы великолепным тому образцом). Я - Люк, и я не могу позвонить тебе: ты ведь в своем уме - на кой черт тебе разговаривать с пустотой?
Но обещаю, мой славный мальчик, я облеку себя в плоть событий, наполню свое хилое тело кровью холодных сентябрьских дождей, стану сильнее и ощутимей - ты заметишь меня, заметишь, и я извлеку на свет для тебя свое сердце - идеальную безысходность.
и когда ты растопчешь его - не торопясь, со вкусом, так, чтобы я мог смаковать каждый момент моего отчаяния, чтобы мог напитаться болью и, наконец, обрести свой собственный голос - я буду выть во всю мощь моих связок, я буду хрипл, подавлен, обескуражен и до бесконечности благодарен.
болеть = существовать.
боль как миг экзистенции.