саньёвашегэлакси

ты механизм огромной машины(с) OУ74

Почему появляется эффект Рингельмана?
В 1927 году была проведена серия очень любопытных экспериментов, результат которых сейчас не часто вспоминают. А зря. Результаты этих опытов остались в психологии под названием «эффект Рингельмана».
Эксперименты заключались в следующем. Брали самых обычных людей и предлагали им поднимать тяжести. Для каждого – фиксировали максимальный вес, который он «потянул». После чего людей объединяли в группы, сначала – по двое, потом – четыре человека, восемь.
Ожидания были понятны: если один человек может поднять – условно – 100 кг, то двое должны вместе поднять либо 200, либо – еще больше. Ведь мифическое представление о том, что групповая работа позволяет достичь большего, что ее результат превосходит сумму отдельных результатов членов группы, уже существовало. И до сих пор существует и активно поддерживается.
Но – увы! Двое людей поднимали лишь 93% от суммы их индивидуальных показателей. А восемь - уже лишь 49%.
Проверили результаты на других заданиях. Например – на перетягивании каната. И опять – тот же результат. Увеличивали численность групп – процент только падал.
Причина – ясна. Когда я рассчитываю сам на себя, я прилагаю максимум усилий. А в группе можно и сэкономить силы: никто ж не заметит, как в истории о жителях деревни, которые решили на праздник налить себе бочку водки. С каждого двора – по ведру. При разливе обнаружилось, что бочка полна чистейшей воды: каждый принес ведро воды, рассчитывая, что в общей массе водки его хитрость не будет замечена.
При чем тут пассивность? А при том, что, когда я действую, я волей-неволей свои усилия запоминаю и фиксирую для себя. В дальнейшем прикладываю именно столько или еще меньше. Формируя пассивное отношение к делу, в которое вовлечен вместе с другими сам.
Соответственно – в случае социальной пассивности мы можем сказать, что мы отлично понимаем ее происхождение и то, что она приводит в итоге к падению результатов до нуля. Не сразу – инерция великая вещь. Но – все же.
Нужно сразу сказать: никакие социальные технологии пока не позволили преодолеть эффект Рингельмана. Можно обчитаться заклинаниями от «гуру командной работы», но чем больше группа, тем большую пассивность свойственно проявлять человеку.

эти приемы помогут вам запомнить все
(«Other» ;)

Согласитесь, в попытках выучить двадцать французских слов или речь для защиты диплома, или теорию вождения мы обычно прибегаем к классическим методам: положить книгу под подушку, перечитывать один и тот же абзац до кровавых слез, заклеить все жилое пространство дурацкими бумажками. Часто все они оказываются бесполезными. Но наука запоминания ими далеко не исчерпывается. Да-да, именно наука! «Не стоит опускать руки и думать, что именно у вас память плохая, — утверждает Марк Шид, коуч, автор блога Productivity Lessons. — Изначально вводные данные у всех более-менее одинаковые. Секрет в том, чтобы научиться запоминать, подобрав методику, которая подойдет именно вам». Я подобрала несколько самых интересных способов — рекомендую испробовать их все!

Как улучшить память?

1. Пишите письма. Исследование, проведенное в 2008 году в Университете Киото, показало: если перед тем как приступить к зубрежке в течение 15-20 минут вспоминать и записывать свои грустные мысли и мельчайшие неприятности, произошедшие за последнее время, эффективность учебы резко возрастет. Дело в том, что все негативное мы априори запоминаем очень хорошо. И всю информацию, которая поступит сразу после эпистолярных излияний, мозг по инерции воспримет как «плохую», а значит, надежно зафиксирует. Не самый веселый метод, но реально работает.

2. Берегите природу. Оказывается, традиция отечественных студентов готовиться к экзаменам на даче очень мудра. Три года назад психологи из Мичиганского университета выяснили: созерцание природы повышает когнитивную функцию на целых 20%. Кстати, необязательно выезжать на эту самую природу, можно просто разглядывать фотографии в течение 5-10 минут.

3. Кричите громче. Слова запоминаются на 10% лучше, если их выкрикивать. Звучит глупо, но благодаря этому методу я выучила чуть ли не половину русско-испанского словаря. Необязательно, конечно, орать на весь дом «кошка!», «гулять!». Достаточно по несколько раз громко и внятно произнести каждое слово.

4. Будьте экспрессивнее. Еще один совет для изучающих трудные языки: изображайте жестами все слова и фразы, которые вы учите. Буквально: если учите спряжение глагола «прыгать» — попрыгайте. А если нужно выучить диалог или сложную фразу, разыграйте сценку. Вот увидите, все запомнится поразительно быстро.

5. Слушайте себя. Выучив некую информацию, наговорите ее на диктофон. А когда будете засыпать, тихонько включите эту запись — нужно именно спать под нее. Это потрясающе действенный способ для того, чтобы закреплять уже знакомые, но плохо запоминаемые вещи.

6. Не сидите на месте. Учите стихи, учебники и доклады, наворачивая круги по комнате. Дело в том, что ходьба активизирует работу мозга, и ваша способность к запоминанию значительно увеличивается.

7. Смените обстановку. Если за один вечер нужно подготовиться к двум экзаменам (или совещаниям), делайте это в разных комнатах. Информация, которую мы запоминаем при различных обстоятельствах, не перемешивается в голове.

8. Выкидывайте слова. Суперспособ для того, чтобы выучить большой объем слитного текста, например, слова песни или доклад. Перепишите этот текст, оставив от каждого слова только первую букву, и учите его, пытаясь вспоминать эти слова. Естественно, поначалу придется заглядывать в оригинал, но в итоге вам будет достаточно глянуть на усеченный вариант и текст моментально всплывет в памяти. Такую шпаргалку очень удобно брать с собой.

9. Спите больше. Чем дольше вы будете спать после того как что-то выучили, тем лучше будете помнить эту информацию наутро. А бессонные ночи, наоборот, значительно ухудшают память. Я хочу, чтобы все студенты это прочитали и приняли к сведению. Лучше поспать пару часов перед экзаменом, чем пытаться выучить еще «пару билетиков».

10. Займитесь спортом! На эту тему проводилось очень много исследований, и все подтвердили: аэробные упражнения улучшают мозговое кровообращение и память. Займитесь Fit-bo или потанцуйте перед тем, как сесть за книги: сможете выучить наизусть хоть «Евгения Онегина». Ну, или хотя бы первую строфу.

Классика литературы - лекарство, которое можно принимать когда угодно и в любых количествах. Но классика бывает разная. Во всех странах есть свои писатели-классики, и произведения, конечно же, отличаются друг от друга не только сюжетом. Предлагаем вам посмотреть, чем отличаются классические произведения в разных странах.

планете не нужно большое количество "успешных людей". планета отчаянно нуждается в сказочниках, целителях, реставраторах, и любящих всех видов. она нуждается в людях, рядом с которыми хорошо жить. планета нуждается в людях с особой моралью, которые сделают мир живым и гуманным. а эти качества имеют мало общего с "успехом", как он определяется в нашем обществе

люди были созданы для того, чтобы их любили, а вещи были созданы для того, чтобы ими пользовались
мир в хаосе потому, что все наоборот

нетрудно представить себе в недалеком будущем такое время, когда в покрытой концлагерями Европе на свободе окажутся одни надзиратели, которым ничего другого не останется, как арестовывать друг друга. Когда же из них уцелеет всего один, его провозгласят Верховным надзирателем, и получится идеальное общество, где все проблемы оппозиции — кошмар правительств XX века — будут, наконец, навсегда разрешены.

Разумеется, это пока только предвидение, и, хотя правительства и полиции всего мира с большим энтузиазмом делают все, чтобы достичь этого счастливого итога, мы все-таки до него еще не дошли. У нас, например, в Западной Европе, свобода официально на хорошем счету. Только почему-то она напоминает мне бедных родственниц, которые живут в некоторых буржуазных семьях. Родственница овдовела, потеряла своего законного защитника. Ее приютили, выделили ей комнатушку под крышей и терпят ее на кухне. Иногда, по воскресеньям, хозяева выводят ее погулять по городу, чтобы все видели, какие они порядочные и отзывчивые люди. В остальном же ее дело — помалкивать, особенно в важных случаях. И если какой-нибудь полицейский по рассеянности изнасилует ее в уголке, хозяева не поднимают шума: ей не впервой, ведь и сам хозяин дома не упускает случая, к тому же не стоит портить отношения с законными конституционными властями. В Восточной Европе, надо признать, все делается куда откровеннее. С родственницей там разобрались раз и навсегда, засунув ее в чулан и заперев на два надежных засова. Кажется, ее собираются выпустить примерно через полвека, когда будет окончательно построено идеальное общество. Тогда в ее честь будет устроен праздник. Но боюсь, к тому времени ее может слегка поесть моль, и она уже никуда не будет годна. А если вспомнить вдобавок, что эти две концепции свободы — кухонная и чуланная — вступили в соперничество и вынуждены теперь из-за суматохи еще больше стеснить бедную родственницу в передвижениях, то станет совершенно очевидно, что наша история есть не столько история свободы, сколько история рабства, и наш мир именно таков, как мы только что описали, — каждое утро это бросается в глаза с газетных страниц, превращая наши недели и месяцы в один нескончаемый день негодования и отвращения.

Самое простое и, следовательно, самое заманчивое — это обвинить во всем плохие правительства или какие-то враждебные силы. Правительства, конечно, и в самом деле виновны, причем так тяжко и так давно, что никто уже не помнит, когда это началось. Но виновны не они одни. В конце концов, если бы только правительствам надлежало следить за ростом свободы, то, скорее всего, она бы до сих пор не вышла из младенчества или, наоборот, покоилась бы в могиле с надписью «Ангел вернулся на небеса». На общество денег и эксплуатации никогда, насколько мне известно, не возлагалась обязанность установить царство свободы и справедливости. Никто не заподозрит полицейские государства в том, что они открывают школы права в застенках, где ведутся допросы. Занимаясь притеснениями и эксплуатацией, они занимаются своим прямым делом, и если доверить им бесконтрольно распоряжаться свободой, то нечего удивляться, что ее незамедлительно обесчестят. И если свобода сегодня унижена или закована в цепи, то вовсе не потому, что ее коварно предали враги. А потому, что она как раз потеряла своего законного защитника. От правды никуда не денешься: да, свобода овдовела, она потеряла нас с вами.

Свобода — дело угнетенных, и ее традиционными защитниками всегда были выходцы из притесняемого народа. В феодальной Европе ферментами свободы были общины, в 1789 году ее торжества, пусть ненадолго, добились обитатели городов, а начиная с XIX века честь единой борьбы и за свободу, и за справедливость приняли на себя рабочие движения, не усматривая в этих двух понятиях ни малейшей несовместимости.

Труженики — интеллигенты и рабочие — сделали свободу реальностью и дали ей силу идти вперед, пока она не стала самим принципом нашего мышления, воздухом, без которого мы не можем обойтись, которым мы дышим, сами того не замечая, до той минуты, когда, внезапно лишившись его, чувствуем, что умираем. И если сегодня на огромной части нашей планеты она отступила, то не только потому, что институты подавления никогда прежде не были так циничны и так хорошо вооружены, но — главное — потому, что ее подлинные защитники, в силу усталости, отчаяния или ложного понимания стратегии, отвернулись от нее. Да, крупнейшее событие XX века — это отречение революционного движения от ценностей свободы и постепенное отступление истинно свободного социализма перед социализмом диктаторским и военным. Одной великой надеждой в мире стало меньше, и для свободных людей началось одиночество.

Когда, после Маркса, начал распространяться и крепнуть слух, будто свобода — это буржуазная выдумка, одно-единственное слово было не на месте, и за эту ошибку в расстановке слов мы до сих пор расплачиваемся судорогами нашего столетия. Не свобода — буржуазная выдумка, а буржуазная свобода — выдумка, вот что следовало сказать. Следовало сказать, что буржуазная свобода — это вообще не свобода, или, в лучшем случае, пока еще не успела ею стать. Но существует настоящая свобода, которую надо завоевать и никогда больше не выпускать из рук. Конечно, нет речи о свободе для человека, целый день прикованного к станку, а вечером теснящегося вместе с семейством в единственной общей комнате. Но вина тут на одном конкретном классе, конкретном обществе и установленном им рабстве, но никак не на свободе, без которой даже самый бедный из нас не может обойтись. Ибо даже если бы наше общество вдруг преобразилось и обеспечило каждому сносную спокойную жизнь, но только без свободы, такое общество все равно оставалось бы варварским. И разве оттого, что буржуазное общество говорит о свободе, но не дает ее людям, рабочее общество должно поступать так же, гордясь тем, что оно по крайней мере о свободе и не говорит? Однако путаница все-таки произошла, и рабочее движение постепенно отвернулось от свободы, из-за того что буржуазия использовала ее для мистификации. Начав со справедливого и здорового неприятия надругательства над свободой, мы кончили недоверием к свободе как таковой. Ее отложили до скончания времен с просьбой до той поры о ней не упоминать. Было объявлено, что в первую очередь нам нужна справедливость, а свобода — потом, как будто рабы могут рассчитывать когда-нибудь добиться справедливости. Гибкие интеллигенты возвестили трудящимся, что им нужен лишь хлеб насущный, а вовсе не свобода, как будто трудящиеся не знают, что хлеб и свобода более чем тесно связаны. Конечно, вековая несправедливость буржуазного общества рождает сильное искушение броситься в крайности. В сущности, наверно, среди нас, здесь присутствующих, не найдется ни одного, кто бы хоть однажды не поддался ему в мыслях или в поступках. Но история ушла вперед, и то, что мы видели, должно заставить нас задуматься. Победившая в семнадцатом году революция трудящихся была зарей подлинной свободы и самой большой надеждой нашего мира, когда-либо выпадавшей на его долю. Но, оказавшись в окружении и подвергаясь опасности как извне, так и изнутри, эта революция вооружилась и обзавелась полицией. К несчастью, она унаследовала принцип, ставивший свободу под подозрение, и в результате постепенно выдохлась, в то время как полиция укрепилась, и величайшая надежда мира, окостенев, превратилась в самую сильную в мире диктатуру. Фальшивая свобода буржуазного общества от этого, однако, нисколько не пострадала. Это не ее убивали на московских и прочих процессах и в концлагерях революции, не ее казнили, когда расстреливали, как в Венгрии, железнодорожника за профессиональную ошибку, — не ее, не буржуазную свободу, а свободу 1917-го. Буржуазная свобода может тем временем спокойно продолжать свои мистификации. Сталинские процессы и пороки революционного общества развязывают ей руки и дают аргументы.

Таким образом, нашу эпоху отличает своеобразная циничная диалектика, представляющая рабство и несправедливость в качестве противоположностей и укрепляющая одно другим. Когда святилище культуры открывает свои двери для Франко, подлинного победителя второй мировой войны, соратника Геббельса и Гиммлера, то тем, кто протестует, говоря, что права человека, записанные в хартии ЮНЕСКО, ежедневно попираются в испанских тюрьмах, всерьез возражают, что Польша тоже состоит в ЮНЕСКО и что в плане соблюдения общественных свобод они друг друга стоят. Что за идиотский довод! Если вы имели несчастье выдать старшую дочь замуж за офицера дисциплинарного батальона, то это не причина, чтобы выдавать младшую за инспектора полиции нравов: хватит одной паршивой овцы в стаде. Однако с этим глупейшим доводом мы сталкиваемся каждый день. Тому, кто, указывая на раба из колоний, взывает к справедливости, указывают в ответ на узника русских концлагерей, и наоборот. И если вы протестуете против убийства в Праге историка-оппозиционера, такого, как Каландра, вам швыряют в лицо пару-тройку американских негров. В этом омерзительном аукционе неизменно только одно: всякий раз в нем попирается или извращается одна и та же ценность — свобода, — и когда отдаешь себе в этом отчет, то сразу же замечаешь, что одновременно с нею повсюду оказывается поругана и справедливость.

Как разорвать этот адский замкнутый круг? Только одним способом: как можно скорее восстановить вокруг нас и в самих себе престиж свободы и больше никогда не допускать, чтобы она приносилась в жертву, пусть даже временно, чему бы то ни было или противопоставлялась требованию справедливости. Сегодня у нашей борьбы может быть один-единственный лозунг: продолжать добиваться справедливости, ни в чем не поступаясь свободой. Так, те немногочисленные демократические свободы, которыми мы еще пользуемся, отнюдь не пустые иллюзии, не стоящие того, чтобы их защищать. Эти свободы — все, что осталось у нас от великих революционных завоеваний двух последних веков. И они вовсе не являются, как пытаются нас уверить лукавые демагоги, отрицанием подлинной свободы. Не существует идеальной свободы, которую мы могли бы без усилий получить в один прекрасный день, как пенсию в старости. Есть свободы, которые надо отвоевывать одну за другой, в трудной борьбе, а те, которыми мы пока еще располагаем, — это этапы, пусть, конечно, не завершающие, но все же этапы на пути конкретного освобождения. Если мы позволим их уничтожить, это не продвинет нас вперед. Наоборот, мы окажемся отброшены назад, нам придется проделывать весь путь заново, и это повторное усилие будет стоить немало пота и крови.

Нет, сегодня выбрать свободу вовсе не значит поменять, как это сделал Кравченко, положение человека, кормившегося при советском режиме, на положение человека, кормящегося при режиме буржуазном. Он-то как раз выбрал рабство, причем дважды, и что постыднее всего — выбрал его для других. Выбрать свободу не значит, как пытаются нам внушить, выбрать ее в ущерб справедливости. Сегодня мы выбираем свободу для тех и вместе с теми, кто повсюду на земле страдает и борется. Мы выбираем свободу и справедливость вместе, и, поверьте, выбрать одно без другого нельзя. Если кто-то лишает вас хлеба, он тем самым лишает вас и свободы. Но если у вас отнимают свободу, то будьте уверены, что и хлеб ваш тоже под угрозой, потому что он зависит уже не от вас и вашей борьбы, а от прихоти хозяина. Нищета в мире растет по мере того, как отступает свобода, и наоборот. Если наш безжалостный век чему-то и научил нас, то лишь тому, что экономическая революция должна нести и свободу, или она не состоится вовсе, равно как и освобождение должно включать экономическую сторону, или оно будет пустым звуком. Угнетенные хотят освободиться не только от голода, но и от своих хозяев. Они прекрасно знают, что по-настоящему избавятся от голода только тогда, когда хозяева — все до единого — будут вынуждены с ними считаться.

Разделять свободу и справедливость, добавлю в заключение, так же неверно, как разделять культуру и труд; что есть самое настоящее общественное преступление. Растерянность в европейском рабочем движении отчасти объясняется тем, что оно потеряло свое подлинное отечество, в котором черпало силы после всех поражений, — веру в свободу. Точно так же растерянность европейской интеллигенции происходит оттого, что двойная мистификация — буржуазная и псевдореволюционная — оторвала ее от единственного источника, питавшего подлинным смыслом ее деятельность, — труда и страдания людей, разлучила с естественными союзниками — трудящимися. Я лично всегда признавал только две аристократии: трудовую и умственную, и мне ясно, что пытаться подчинить одну другой — преступное безумие, ибо они составляют единый класс дворянства. Их правда и, главное, их могущество — в союзе друг с другом: поодиночке их задавят силы тирании и варварства, зато, объединившись, они будут править миром. Поэтому всякое действие, направленное на их разобщение, есть действие, направленное против человека и самых великих его надежд. Первая задача любой диктатуры — подавить разом и трудящихся, и интеллигенцию. Действительно, если не заткнуть им рот одновременно, одни рано или поздно вступятся за других, и тиранам это отлично известно. Таким образом, для современного интеллигента существуют, на мой взгляд, два вида предательства, и в обоих случаях он оказывается предателем потому, что соглашается участвовать в разобщении труда и культуры. Первый отличает интеллигентов буржуазных, которые соглашаются на то, чтобы их привилегии оплачивались за счет порабощения трудящихся. Они сплошь и рядом заявляют, что защищают свободу, но защищают они прежде всего те привилегии, которые свобода дает им одним. Второй типичен для интеллигентов, которые считают себя левыми, но, с опаской относясь к свободе, соглашаются с тем, что культурой, как и предполагаемой ею свободой, необходимо управлять под бессмысленным предлогом служения будущей справедливости. В обоих случаях, пользуетесь ли вы выгодами несправедливости или отрекаетесь от свободы, вы утверждаете, освящаете разделение труда и культуры, обрекающее на бессилие и трудящихся, интеллигенцию, попираете одновременно и свободу, и справедливость!

Свобода, когда она складывается главным образом из привилегий, и в самом деле оскорбительна для тех, кто ее лишен, и воздвигает стену между трудом и культурой. Но в основе настоящей свободы лежат не привилегии, а прежде всего долг. Как только каждый из нас начинает видеть в свободе не столько привилегии, сколько долг, так она сразу же сплачивает труд и культуру и приводит в действие силу, которая одна только и способна действенно служить справедливости. Принцип нашей борьбы, секрет нашего сопротивления может, таким образом, быть сформулирован просто: все, что унижает труд, унижает разум, и наоборот. Революционная борьба, вековое стремление к освобождению могут быть определены прежде всего как непрерывный протест против обоих видов унижения.

Говоря по правде, мы с этим унижением еще не покончили. Но дорога делает поворот, историческая ситуация меняется, и близко, я уверен, то время, когда наше одиночество кончится. Для меня сегодняшнее собрание — добрый знак. Профсоюзы теснятся вокруг своих свобод, дабы их защитить, — это и впрямь заслуживает того, чтобы люди стеклись со всех сторон выразить свою солидарность и надежду. Путь впереди длинный. Однако, если все не смешается в безобразной смуте войны, мы сумеем в конце концов облечь в реальные формы и справедливость, и свободу, столь для нас необходимые. Для этого прежде всего надо решительно отказаться — без гнева, но со всей определенностью — от измышлений, которыми нас так долго пичкали. Нет, голуби мира не садятся на виселицы, нет, силы свободы не объединяют мадридских и прочих палачей с сыновьями погибших! В этом по крайней мере мы сегодня совершенно уверены, как уверены в том, что свобода — это не подарок, который должно нам преподнести государство или какой-нибудь вождь, а достояние, которое отвоевывается повседневными усилиями каждого из нас и всех вместе.

Хлеб и свобода (1953) (Камю)

Отрицание

Отрицание (negation) - примитивный или ранний механизм защиты, с помощью которого индивид отвергает некоторые или все значения события. Таким образом Я избегает осознания некоторых болезненных аспектов реальности и тем самым уменьшает тревогу или другие неприятные аффекты.

Эксплицитно или имплицитно отрицание является также интегральным аспектом всех механизмов защиты. С конца 70-х годов этот термин стал употребляться не столько для описания отдельного защитного механизма, сколько для описания отвергающего реальность аспекта защитных действий.

Чтобы устранить восприятие реальности, на помощь приходит фантазия, сглаживающая не согласующиеся между собой и нежелательные моменты ситуации. Так, напуганный и беззащитный ребенок может вообразить себя сильным или всемогущим. Отрицание часто достигается также с помощью действия, хотя оно тоже основывается на бессознательных отрицающих фантазиях.

В детском возрасте отрицание — нормальное явление, а умеренная степень отрицания в любом возрасте является ожидаемой и, как правило, естественной реакцией на стресс, травму или утрату любимого человека. Отрицание может включать в себя массивное или относительно умеренное и избирательное искажение реальности. В крайних случаях отрицание может принимать форму бреда (мать убеждена, что кукла — это ее мертвый ребенок), указывая на психоз. В определенной степени реальность искажается и отрицается при всех неврозах, а стойкое отрицание часто свидетельствует о серьезных проблемах. С другой стороны, в сфере чувств или аффектов стойкое отрицание является иногда нормальным и адаптивным (например: мы продолжаем летать на самолетах, несмотря на авиакатастрофы; мы ведем себя так, будто не существует угрозы ядерной войны, и т.п.). В психоаналитической литературе прошлых лет рассматривались преимущественно патологические аспекты отрицания, проявляющиеся при психозах. В настоящее время отмечается тенденция к более широкому определению отрицания, включающему в себя нормальные и невротические формы.

Механизм отрицания следует отличать от механизмов вытеснения и опровержения. Строго говоря, отрицание обычно относится к внешней реальности, тогда как вытеснение связано с внутренними репрезентантами. Опровержение, нередко рассматриваемое как синоним отрицания, включает в себя аспекты вытеснения, изоляции и отрицания. Опровержение допускает вытесненное в сознание, но в негативной форме.

Замёрзнув ночью, я встал и накрыл её вторым одеялом.

Ромен Гари

Наши мысли уже не сжечь и не скомкать,
Потише их не сделать они по сути громкие.
Ты хочешь счастья скажи пожалуйста сколько,
Оно уже при тебе только очень тонкое. (с) Оу74

Ты сидишь лицом к лицу с работодателем. Он внимательно смотрит на тебя и говорит: «Расскажите о себе». Только не это. Тебя охватывает паника. Ты мечешься между разными темами, доминирующими в твоей жизни: футбол, спортзал, кино, семья — что он хочет знать? Рассказ о себе — самая важная часть собеседования. И, само собой, самая сложная. Говори коротко Это может показаться тебе странным и нелогичным, но вся информация, которую ты расскажешь о себе, должна умещаться в пределы одной минуты, если не меньше. Отчасти это обусловлено необходимостью удержать на себе внимание работодателя, но главное, чтобы ты сам был сосредоточен. Когда ты нервничаешь, велико искушение говорить много и погребать важную информацию под тоннами мелочей и подробностей. Краткость — сестра таланта, ты не можешь позволить себе растекаться мыслью по древу. Говори о работе Мы не привыкли рекламировать себя. Наш первый импульс — завалить работодателя информацией о личной жизни, потому мы что привыкли определять себя через увлечения и друзей. Семья, личные цели, хобби — мы готовы рассказать обо всем, что одинаково бесполезно для работодателя и для нас в ситуации собеседования. Кто понимает, что от него требуют профессиональную информацию, тот несет бессвязный поток качеств вроде: «Я усердный, трудолюбивый, мотивированный, пунктуальный, могу работать в команде и самостоятельно». Поверь: это плохо. Приходить вовремя и понимать рабочую этику — это ожидается от тебя. Позиционировать эти качества как свои достоинства — это всё равно что продавать дом, рекламируя его как «имеющий стены, пол и потолок». Тебе нужно говорить о чем-то существенном. Скажи, сколько лет и месяцев ты работаешь в данной отрасли. Если стаж не впечатляет, делай упор на образование. Расскажи, какими программами ты владеешь, какими навыками, какой техникой, что умеешь продавать — в общем, углубись в специфику. Нельзя сбиваться на тривиальное перечисление, поскольку… Тебе нужны цифры Как и в резюме, нужно обеспечить работодателя точными числами и цифрами — и это выведет тебя далеко вперед даже перед более опытными конкурентами. Давай рассмотрим два примера — который впечатлит тебя больше? «Я работал и в зале, и на кухне. У меня в основном опыт официанта, но я умею также мыть посуду, доставлять заказы, а также мне приходилось работать в холодном цеху». Или: «Я полтора года работал в семейном ресторане. Около года я был официантом: обслуживал около двухсот людей в день, на выходных — до пятисот. Также я работал в кухне — пару месяцев в холодном цеху, доставлял заказы и мыл посуду». В зависимости от типа ресторана двести людей могут не показаться большим количеством, зато работодатель узнает о твоих способностях. Имея представление о том, что ты можешь, ему легче принять решение. Планку выше Когда люди приходят на собеседования, они тратят уйму сил на то, чтобы убедить всех, что соответствуют минимальным требованиям в объявлении. Помни: если тебя позвали на собеседование, значит, ты уже соответствуешь минимальным требованиям, в противном случае на тебя не стали бы тратить время. Цель собеседования — показать, что у тебя больше навыков, чем у кого бы то ни было другого, кто претендует на эту должность. Подумай о том, как работает реклама. Она показывает тебе не просто состав продукта или механизм работы прибора. А что еще? Привлекательных и веселых молодых людей на вечеринке, бегущих щенков во дворе красивого дома. Они обещают тебе не сам продукт, а жизнь, которая у тебя будет, если ты его купишь. Ты должен делать то же самое. Рассказывая о себе, ты должен заложить фундамент в первой половине, а во второй — рассказать, что ты будешь делать. Ты приведешь свежих клиентов, улучшишь безопасность на рабочем месте и т. п. А затем… Найди правильный угол Если ты не блещешь опытом и знаниями, нужно найти что-то еще, что компенсирует их отсутствие и продемонстрирует обучаемость, способность взаимодействовать с людьми и создавать качественный сервис. Мы все молоды, и молодость мы должны превратить не в отсутствие опыта, а в энергию, выносливость и работоспособность. Подумай о примерах. «Эффект сэндвича» Это техника подачи плохой информации в позитивной манере. Начинай с позитивного (опыт, образование, способности), дальше негативное (отсутствие знаний конкретных методик и методов), а затем мягко переходим к позитивному (чем ты можешь компенсировать описанный недостаток). Техника отлично подходит для подачи твоих недостатков. Практика Запиши свою речь и произнеси ее для себя. Когда почувствуешь себя более уверенно, ты будешь меньше запинаться и перестанешь заполнять пробелы между словами неловким «э-э-э». Ты удивишься, как много информации можно уместить в минуту! Тебе нужна ежедневная практика. Если есть такая возможность, сними себя на видео или сиди перед зеркалом и говори сам с собой о своих сильных и слабых сторонах, как говорил бы с работодателем. Легко не будет, но любой навык требует оттачивания. Речь длиной в одну минуту определяет, получишь ты работу или нет. Поэтому стоит довечти ее до совершенства.

Не убивайте свои идеи!

Если вы верите в свою идею — держитесь за нее. Будьте провидцем — смотрите далеко в будущее!

Если при обсуждении той или иной идеи для Вашего бизнеса вам покажется, что это невозможно, бесполезно, нереально, точно не будет работать — не спешите ставить на идее крест. Допустите, что Вы можете ошибаться, как ошибались лорд Кельвин или исполнительный директор IBM. И если цена попытки и цена ошибки для Вас невысоки — попробуйте. Показать полностью.. «100 миллионов долларов — слишком большая цена за Microsoft», — IBM в 1982 г. «Нам не нравится их звук и, вообще, гитарные квартеты — это вчерашний день», — Decca Recording, отклонившая запись альбома группы The Beatles, в 1962 г. «В будущем компьютеры будут весить не более 1.5 тонн», — журнал Popular Mechanics, 1949 г. «Я изъездил эту страну вдоль и поперек, общался с умнейшими людьми и я могу вам ручаться в том, что обработка данных является лишь причудой, мода на которую продержится не более года», — редактор издательства Prentice Hall, 1957 г. «Но, что… может быть полезного в этой штуке?» — из обсуждения микрочипа в совете директоров IBM, 1968 г. «640 килобайт памяти должно быть достаточно для каждого», — Билл Гейтс, 1981 г. «Ни у кого не может возникнуть необходимость иметь компьютер в своем доме», — президент корпорации Digital Equipment Corp., 1977 г. «Такое устройство, как телефон имеет слишком много недостатков, чтобы рассматривать его, как средство связи. Поэтому, считаю, что данное изобретение не имеет никакой ценности», — из обсуждений в компании Western Union в 1876 г. «Да, кого, к чертям, интересуют разговоры актеров?», — реакция Warner Brothers на изобретение звука в кинематографе, 1927 г. «Летательные аппараты тяжелее воздуха невозможны!», — Лорд Кельвин, физик, президент Королевского Научного Общества в 1895 г. «Бурение земли в поисках нефти? Вы имеете в виду, что надо сверлить землю для того, чтобы найти нефть? Вы сошли с ума», — ответ на проект Эдвина Дрейка в 1859 г. «Все, что могло быть изобретено, уже изобрели», — Чарльз Дьюэлл, Бюро Патентов США, 1899 г. «Живот, грудь и мозг всегда будут закрыты для вторжения мудрого и гуманного хирурга», — Сэр Джон Эрик Эриксен — британский врач, назначенный главным хирургом королевы Виктории, 1873 г. «Камни с неба падать не могут, им там неоткуда взяться!», — парижская Академия Наук о метеоритах, 1772 г. «Не позволяйте шуму чужих мнений перебить ваш внутренний голос. И самое важное: имейте храбрость следовать своему сердцу и интуиции. Они каким-то образом уже знают то, кем вы хотите стать на самом деле», — Стив Джобс.

Возможности силы воли и самоконтроля чрезвычайно притягивали мое живое воображение, и я начал дисциплинировать себя. Если у меня было печенье или сочное яблоко, которое я до смерти хотел съесть, я отдавал его другому мальчику и испытывал Танталовы муки, с болью но и удовлетворением. Если передо мной стояла какая-то изнурительная задача, я набрасывался на нее снова и снова, пока не делал. Так я практиковался день за днем, с утра до ночи. Сначала это требовало сильного умственного усилия, направленного против склонностей и желаний, но шли годы, и это противоречие ослабевало, и наконец мои воля и желание стали одним и тем же. Таковы они и сегодня, и в этом лежит секрет всех моих успехов. Эти переживания настолько тесно связаны с моим открытием вращающегося магнитного поля, как будто они составили его существенную часть; если бы не она, я бы никогда не изобрел индукционный мотор.

— Никола Тесла. Некоторые личные воспоминания.

Удивительно, как быстро ты отгораживаешься от прошлого, когда тебе есть чем занять руки и голову. Пережить можно все, даже самую страшную боль. Только тебе нужно что-то, что будет тебя отвлекать.

Людей близкими делает не похожесть, не лживые компромиссы и даже не совместное прошлое. Близкими людей делает искреннее наслаждение от разницы. Когда не пытаешься кого-то переделать, переубедить или отчаянно нафаршировать советами. Когда просто общаешься с человеком - как книгу читаешь – в чем-то согласен, в чем-то нет, но все равно так интересно, изящно и легко, что не оторваться.