Лизавета.

У мелодии был соленый привкус слез. И все же — так поразительно и неожиданно для меня самой — эти звуки несли с собой буйную радость жизни, странное очарование, словно то была песнь торжества. Неужели и вправду нелегкие времена таили в себе все это? То были дни нашей юности, время безумных надежд. Именно тогда, в те долгие дни, мы все слились воедино — так, что даже в новых мирах, на иных планетах непременно узнаем друг друга, и все живое и неживое — часы с кукушкой и мои книги, тощие коровы на лужайке и печальные старики и старухи кикуйю — все будут окликать друг дружку: «И ты была там! И ты тоже была с нами на ферме в Нгонго». Тяжелые времена благословили нас и миновали.

— "Прощай, Африка!"

Писательское искусство черпает свое вдохновение из жизни, и хотя жизнь тем самым может быть названа источником искусства, она является также его злейшим врагом. Жизнь присуща самому писателю, и в то же время она является вечной антитезой искусства.

— Юкио Мисима

Сидим, едим, пьем. И смеемся. Вот. С наступающим. :D 새해 복 많이 받으세요.^^~ З Нівім Рікім.

"Великий поэт Миларепа знал силу часа перед рассветом, - писал Николай Константинович, -и в этот благословенный момент его дух сливался с великим духом мира в сознательном единстве".

В моей избушке,
К востоку от столицы,
Я скрыт от мира;
" Холмом уединенья "
Прозвали это место.

— Священник Кисен

Я потратила девяносто три гривны на посылку, девяносто три! Это сколько в рублях будет? К черту. Интернет решил сегодня оказать мне услугу и дать почитать недочитанное, тем самым перекрыв мне быстрый доступ к стэнд-апам Саймона Амстелла и Симфониетте Яночека (спасибо Мураками). Пять часов (конечно, это я искажаю для пущего эффекта) я загружала рассказ Лимонова, как-то даже и практическая польза этого затяжного процесса не смела показаться пред моим гневным взглядом. Прочла рассказ только потому, что "не зря же пять часов загружала все это".
Что сейчас делать? Почитать Лавкрафта (почитать-почитать), смотреть несколько с трудом добытых минут юморного Саймона, пить чай с бутербродами.

– Граждане, вы представляете себе будущее? – воскликнул Анжольрас – Улицы городов, затопленные светом, зеленые ветви у порога домов, братство народов! Люди справедливы, старики благословляют детей, прошедшее в согласии с настоящим; мыслителям – полная свобода, верующим – полное равенство, вместо религии – небеса. Первосвященник – сам бог, вместо алтаря – совесть человека; нет больше ненависти на свете, в школах и мастерских – братство, наградой и наказанием служит гласность; труд для всех, право для всех, мир надо всеми; нет больше кровопролития, нет больше войн, матери счастливы! Покорить материю – первый шаг; осуществить идеал – шаг второй. Подумайте, сколь многого уже достиг прогресс! Некогда первобытные племена взирали в ужасе на гидру, вздымающую океанские воды, на дракона, изрыгающего огонь, на страшного владыку воздуха грифона с крыльями орла и когтями тигра, – на чудовищных тварей, которые превосходили человека могуществом. Однако человек расставил западни, священные западни мысли, и в конце концов изловил чудовищ. Мы укротили гидру, и она зовется пароходом; мы приручили дракона, и он зовется локомотивом; мы вот-вот укротим грифона, мы уже поймали его, и он называется воздушным шаром. В тот день, когда завершится этот Прометеев подвиг, когда воля человека окончательно обуздает трехликую Химеру древности – гидру, дракона и грифона, человек станет властелином воды, огня и воздуха, он будет тем же для остальных одушевленных существ, чем древние боги были некогда для него. Итак, смелее вперед! Граждане, куда мы идем? К государству, которым руководит наука, к силе реальности, которая станет единственной общественной силой, к естественному закону, содержащему в себе самом право признания и осуждения и утверждающему себя своей очевидностью, к восходу истины, подобному восходу зари. Мы идем к единению народов, мы идем к единению человечества. Не будет ложных истин, не останется паразитов. Реальность, управляемая истиной, – вот наша цель. Цивилизация будет заседать в сердце Европы, а позднее – в центре материка, в великом парламенте разума. Нечто подобное бывало и прежде. Собрания амфиктионов происходили дважды в год: первый раз в Дельфах, обиталище богов, другой раз в Фермопилах, усыпальнице героев. Будут амфиктионы Европы, будут амфиктионы земного шара. Франция носит в своем чреве это величественное будущее. Вот чем беременно девятнадцатое столетие; Франция достойна завершить то, что зачато Грецией. Слушай меня, Фейи, честный рабочий, сын народа, сын народов. Я уважаю тебя! Ты прозреваешь грядущее, ты прав. У тебя нет ни отца, ни матери, Фейи, и ты избрал вместо матери человечество, вместо отца – право. Тебе суждено здесь умереть, то есть восторжествовать. Граждане, что бы с нами ни случилось, ждет ли нас поражение или победа, – все равно, мы творим революцию. Подобно тому как пожары озаряют весь город, революции озаряют все человечество. Во имя чего мы творим революцию, спросите вы? Я только что сказал: во имя Истины. С точки зрения политической, существует один лишь принцип: верховная власть человека над самим собой. Моя власть над моим «я» называется Свободой. Там, где объединяются две такие верховные власти или более, возникает государство. Однако в этом союзе нет самоотречения Тут верховная» власть, добровольно уступает известную долю самой себя, чтобы образовать общественное право. Доля эта одинакова для всех. Равноценность уступок, которые каждый делает обществу, называется Равенством. Общественное право – не что иное, как защита всеми прав каждого в отдельности. Такая защита всеми прав каждого называется Братством. Точка пересечения всех этих видов верховной власти, собранных вместе, называется Обществом. Так как пересечение есть соединение, то такая точка есть узел. Отсюда возникает то, что называют социальными связями. Иные именуют это общественным договором, что, собственно, то же самое: этимологически слово «договор». Контракт, восходит к понятию contrato – связывать. Условимся, как понимать равенство. Если свобода – вершина, то равенство-основание. Но равенство, граждане, вовсе не стрижка под одну гребенку всего, что способно расти и развиваться, не сборище высоких трав и низкорослых дубов, не соседство зависти и недоброжелательства, которые взаимно обеспложивают друг друга; в социальном отношении – это открытая дорога для всех способностей, в политическом – равноправие всех голосов при голосовании, в религиозном – свобода совести для каждого. У равенства есть могучее орудие – бесплатное обязательное обучение. Право на грамоту – вот с чего надо начать. Начальная школа обязательна для всех, средняя школа доступна всем – вот основной закон. Следствием одинакового образования будет общественное равенство. Да, просвещение! Свет! Свет! Все исходит из света и к нему возвращается. Граждане! Девятнадцатый век велик, но двадцатый будет счастливым веком. Не будет ничего общего с прошлым. Не придется опасаться, как теперь, завоеваний, захватов, вторжений, соперничества вооруженных наций, перерыва в развитии цивилизации, зависящего от брака в королевской семье, от рождения наследника в династии тиранов; не будет раздела народов конгрессом, расчленения, вызванного крушением династии, борьбы двух религий, столкнувшихся лбами, будто два адских козла на мостике бесконечности. Не будет больше голода, угнетения, проституции от нужды, нищеты от безработицы, ни эшафота, ни кинжала, ни войн, ни случайного разбоя в чаще происшествий. Я мог бы сказать, пожалуй: не будет и самих происшествий. Настанет всеобщее счастье. Человечество выполнит свое назначение, как земной шар выполняет свое; между душой и небесными светилами установится гармония; дух будет тяготеть к истине, как планеты, вращаясь, тяготеют к солнцу. Друзья! Мы живем в мрачную годину, и я говорю с вами в мрачный час, но этой страшной ценой мы платим за будущее. Революция-это наш выкуп. Человечество будет освобождено, возвеличено и утешено! Мы заверяем его в том с нашей баррикады. Откуда может раздаться голос любви, если не с высот самопожертвования? Братья! Вот здесь, на этом месте, объединяются те, кто мыслит, с теми, кто страдает. Не из камней, не из балок, не из железного лома построена наша баррикада; она воздвигнута из великих иней и великих страданий. Здесь несчастье соединяется с идеалом. День сливается с ночью и говорит ей: «Я умру с тобой, а ты возродишься со мною». Из слияния всех скорбей рождается вера. Страдания несут сюда свои предсмертные муки, а идеи – свое бессмертие. Эта агония и это бессмертие, соединившись, станут нашей смертью. Братья! Кто умрет здесь, умрет в сиянии будущего, и мы сойдем в могилу, всю пронизанную лучами зари.

*просто я очень люблю его речь (именно люблю, перечитываю постоянно для укрепления духа, а сегодня эта речь стала очень актуальной)

Есть такое дело. Именно зимой я с особенным усердием люблю смотреть американские фильмы конца прошлого столетия. Почему? Из-за специфической атмосферы, из-за полноты, чистой кинематографичности, в то же время и простоты. Потому что зима там - зима, человек - человек. И не более, и не менее. Есть определенность, конструктивность, основательность. Фильм не шатается, а прямо и гордо устанавливает перед зрителем свою мораль, свои законы, свой мир. Зимой, потому что снег. Снег и холод, такие громадные и тяжелые, хочется укутать себя в тепло хорошего, замечательного и по всем стандартно-человеческим понятиям доброго кино.

А может, и вовсе не доброго.

Посмотрела сегодня "Долорес Клейборн". Несколько лет назад, очередной раз посещая Львов, я обшаривала каждый книжный магазин в поисках сама не знаю чего. Скоро уже было время отьезда, надо было поторапливаться и ловаить трамвай. Поэтому, так и не наткнувшись на нечто особенное, я решила купить попавшуюся на глаза книгу Кинга. То есть купила целых три: Зеленую милю, Кэрри и Долорес Клейборн. Зеленую Милю я оставила на потом, Кэрри прочитала за несколько часов уже в поезде, за Д.К. я оставила место в неопределенном временном промежутке. То начинала почитывать, то и вовсе забывала. Вдруг спустя несколько лет мне на глаза попадается одноименный фильм с Кэти Бейтс в главных ролях. В общем, я не устояла. Мне уже давно не терпелось познакомиться со всеми историями, которые хранит моя комната, поэтому я бросилась смотреть. Кэти Бейтс соверешенно не странным образом напомнила мне мать Вирджинии из Десятого Королевства, ей подходит роль испуганной дьяволицы в Американской Истории Ужасов: то она переходит все существующие и не существующие границы, то испуганно забивается в угол перед сильным противником.

По поводу же самого фильма. Кэти сыграла, как и всегда, удивительно. История меня удивила, потому что я ожидала чего-то вовсе другого с самых начал. Но мне понравилось все: и сам фильм, и сюжет.

Почему во мне всегда просыпается ностальгия и слезы, когда я дочитываю превосходную книгу или смотрю экранизацию? Потому что: впервые читая историю, я словно живу в том же мире, что и герои, более того, я рядом с ними всегда, в самые счастливые и трудные минуты, я знаю их с пеленок. Приближаясь к концу, читая последние строки, я начинаю вспоминать о былом, о тех радостных минутах молодости или детства. В следующий раз, когда я опять загляну в эту книгу, я уже не буду жить рядом с ними, я буду призраком, пожелавшим посетить излюбленные моменты жизни излюбленных героев. И так будет всегда. Если представить существование временного континуума, то легко можно поверить, что это не воспоминания, а вечно продолжающаяся реальность. Но тебе будто заказана дорога дальше, что происходит сейчас, ты можешь только додумать это.

• вяжу шарфик и смотрю Властелин Колец
• пью чаек (чайки такие, знаете?)
• скачиваю какие только можно аудиокниги на айпод
• сегодня пошел первый снег

Приснилось, что я сбежала из крепости, меня подобрали "вечные странники", я сидела у их костра, ничего не говорила, а в волосах у меня ползал паук.

*про паука мне особенно понравилось*

Такие нынче времена, — изрек мистер Норрис, приняв чашку чая, — тебе мешают жить, а ты мешаешь ложечкой чай.

— Кристофер Ишервуд

"Жило было море. Оно было счастливо в своем естественном состоянии, было счастливо являться важным и покрытым волнами. Одним утром, являя свой взор из синей глубины море подумало, что оно дерево. Эта идея существовала вечно. Море больше не было счастливо.
Наступили праздники. Как и каждый год, я плавал в этом море. Как только я погрузился в него, море спросило:
-Дружище, мы давно знакомы. Я большое дерево, но меня что-то беспокоит. Что мне сделать, чтобы быть таким же счастливым как тогда, когда ты впервые искупался во мне?
Что нужно морю, чтобы стать водой? Конечно, ничего. Надо избавиться от иллюзии, что оно дерево."

— "Море, которое мыслит"

Путешествовать — полезно, это заставляет работать воображение. Все остальное — разочарование и усталость. Наше путешествие целиком выдумано. В этом его сила.
Оно ведет от жизни к смерти. Люди, животные, города и вещи — все выдумано. Роман — это всего лишь вымышленная история. Так говорит Литре, а он никогда не ошибается.
И главное: то же самое может проделать любой. Достаточно закрыть глаза.
Это по ту сторону жизни.

— "Путешествие на край ночи"