my slough

знаете, что действительно страшно: нам ведь всю жизнь придется мириться с нами самими.

мне действительно интересно, сколько это может продолжаться? мы поработили нашу планету, сделали из нее существо, поддающееся только нашей воли.

неужели никто не может понять, что совсем скоро это могущество, в чьей власти мы на самом деле находимся, поглотит нас, не оставив ни единого шанса.

мир наш игрушечный, пластиковый. только бросишь неосторожно, трескается в районе стыков. все люди - куклы, нет, не на веревочках. вполне себе самостоятельные товарищи.да и производитель недавно усовершенствование внедрил: тельца теперь по желанию перекраиваются - живой материал, целый полет фантазий. хотя и они материальные, ярко выраженные, все только в красочных платьицах, блестках на волосах да в сказочных замках и состоят. а куда ж еще мечтать-то?

забавно получается: вот живешь себе, бесишься время от времени, а потом, как поймешь, что все вокруг пластмассовое, так даже смешно становиться, чего беситься - то, все ж как всегда. походят, походят, потом в контейнер, на переплавку и снова живи и радуйся.

а как подумаешь, что сам тоже не лыком шитый, с тем же набором радостей. тут посмеялся бы, да страшно становится..

и до последнего помнить, веря

в силу великого, в мощь ответного.

жить и носить тишину вселенной -

темноту единого поколения.

космос ломает рёбра, просясь наружу,
бритвой взрезает кожу и рвёт футболку.
капли багрянца, пятна багрянца, лужи
багрянца – весь мой нехитрый ужин.
я матерюсь сквозь зубы,
и всё – без толку.

космос растёт, с каждым вдохом мощней и шире,
крошкой ломает стены – за камнем камень.
космос ползёт туманом по всей квартире:
звёзды – твои улыбки – мишени в тире.
я выдыхаю шумно,
держась руками

за изголовье, спинку, запястья, плечи.
млечный ты чертишь путь под моей ключицей,
путаясь в «да, сейчас» и «давай навечно».
космос растёт, обнимая пожаром вечер,
я выдыхаю шумно.
устала злиться.

мир расцветает вспышками всех сверхновых,
сердце стучится маршем почти бравурным…
раз уж в начале вселенной лежало слово,
я матерюсь сквозь зубы – почти беззлобно,
ты выгибаешь спину – кольцо сатурна.

космос растёт, между мной и тобой – в полмира,
дальше и больше. шире. мощнее. лучше.
голос хрипит, как будто бы я простыла.
я матерюсь, уткнувшись тебе в затылок:
- чёрт, ну какой ты.

лучший
из
всех живущих.

Дарёна Хейл

и где бы я ни был, кем бы я ни был, я найду способ сделать место, где живу, своим домом.

Как только я перестала ждать от вселенной и человечества чего-либо, перестала надеяться на что-то невероятное, мир приготовил мне столько неожиданностей - моментов, доселе представить которые было бы невозможно

Больше всего я ценю в нашем общении эту неподдельную нежность безумную в своей простоте. Нежность, которой не нужно названия, оправдания, объяснения, ярлыка.

почему я говорила, говорила, говорила, говорила весь вечер, но так и не сказала того, что действительно хотела.

и все, что бы мы ни делали имеет свою цель. конечную, неоспоримую и единую в своем существе.

прекрасного не может быть много, счастье не может быть постоянным.

стоило ли ждать четыре года человеческую взаимность преданности, искренности и простоты?

—определенно.

— ты ведь можешь с собой разговаривать?

— ну это каждый может.

— это значит только то, что ты не одна, и вас, как минимум, двое.

и, кажется, я знаю, в чем беда и причина всех этих бессвязных летящих дней - дней беспамятства, одиночества, боли и отчуждения.

я боюсь всего, что внутри меня. я боюсь, и упрямо не признаю всю мощь и силу, стремящихся вырваться наружу.

что будет, если этот мир ада станет действительностью?

я знаю, кто я. кто я, не знаете вы.

все мы - одно и то же, - наборы определенных последовательностей, связей, взглядов, утверждений, приоритетов, ценностей абсолютно одних и тех же вещей.с тем лишь условием, что параметров набора хватает для количества неповторяющихся вариаций соизмеримых всему человечеству, включая всех тех, кто был до нас, и тех, кто после нас будет.

я гляжу с ухмылкой в лица людей, говорящих, что что-то знают об одиночестве.