Это просто Вьюи блог

«Как листья в осень…» — вновь слова Гомера:
Жить счет ведя, как умирают вкруг…
Так что ж ты, жизнь? — чужой мечты химера!
И нет устоев, нет порук!

Как листья в осень! Лист весенний зелен;
Октябрьский желт; под рыхлым снегом — гниль…
Я — мысль, я — воля!.. С пулей или зельем
Встал враг. Труп и живой — враги ль?

Был секстильон; впредь будут секстильоны…
Мозг — миру центр; но срезан луч лучом.
В глазет — грудь швей, в свинец — Наполеоны!
Грусть обо всех — скорбь ни об чем!

Так сдаться? Нет! Ум не согнул ли выи
Стихий? узду не вбил ли молньям в рот?
Мы жаждем гнуть орбитные кривые,
Земле дав новый поворот.

Так что ж не встать бойцом, смерть, пред
тобой нам,
С природой власть по всем концам двоя?
Ты к нам идешь, грозясь ножом разбойным;
Мы — судия, мы — казнь твоя!

Не листья в осень, праздный прах, который
Лишь перегной для свежих всходов, — нет!
Царям над жизнью, нам, селить просторы
Иных миров, иных планет!

Зачем они ко мне собрались, думы,
Как воры ночью в тихий мрак предместий?
Как коршуны, зловещи и угрюмы,
Зачем жестокой требовали мести?

Ушла надежда, и мечты бежали,
Глаза мои открылись от волненья,
И я читал на призрачной скрижали
Свои слова, дела и помышленья.

За то, что я спокойными очами
Смотрел на уплывающих к победам,
За то, что я горячими губами
Касался губ, которым грех неведом,

За то, что эти руки, эти пальцы
Не знали плуга, были слишком тонки,
За то, что песни, вечные скитальцы,
Томили только, горестны и звонки,

За все теперь настало время мести.
Обманный, нежный храм слепцы разрушат,
И думы, воры в тишине предместий,

Как нищего во тьме, меня задушат.

Дремала душа, как слепая,
Так пыльные спят зеркала,
Но солнечным облаком рая
Ты в темное сердце вошла.

Не знал я, что в сердце так много
Созвездий слепящих таких,
Чтоб вымолить счастье у бога
Для глаз говорящих твоих.

Не знал я, что в сердце так много
Созвучий звенящих таких,
Чтоб вымолить счастье у бога
Для губ полудетских твоих.

И рад я, что сердце богато,
Ведь тело твое из огня,
Душа твоя дивно крылата,

Певучая ты для меня.

ДЕВОЧКА

Временами, не справясь с тоскою
И не в силах смотреть и дышать,
Я, глаза закрывая рукою,
О тебе начинаю мечтать.

Не о девушке тонкой и томной,
Как тебя увидали бы все,
А о девочке тихой и скромной,
Наклоненной над книжкой Мюссе.

День, когда ты узнала впервые,
Что есть Индия — чудо чудес,
Что есть тигры и пальмы святые —
Для меня этот день не исчез.

Иногда ты смотрела на море,
А над морем сходилась гроза.
И совсем настоящее горе
Застилало туманом глаза.

Почему по прибрежьям безмолвным
Не взноситься дворцам золотым?
Почему по светящимся волнам
Не приходит к тебе серафим?

И я знаю, что в детской постели
Не спалось вечерами тебе.
Сердце билось, и взоры блестели.
О большой ты мечтала судьбе.

Утонув с головой в одеяле,
Ты хотела стать солнца светлей,
Чтобы люди тебя называли
Счастьем, лучшей надеждой своей.

Этот мир не слукавил с тобою,
Ты внезапно прорезала тьму,
Ты явилась слепящей звездою,
Хоть не всем — только мне одному.

Но теперь ты не та, ты забыла
Всё, чем в детстве ты думала стать.
Где надежда? Весь мир — как могила.
Счастье где? Я не в силах дышать.

И таинственный твой собеседник,
Вот я душу мою отдаю
За твой маленький детский передник,

За разбитую куклу твою.

Безжалостное время ни на секунду не замедляет свой ход. Не успееваешь оглянуться, как уже прошел месяц, за ним второй, а я все так же откладываю встречу с близкими людьми, веселье на завтра, думая, что мой лимит времени никогда не будет исчерпан, что впереди еще целая жизнь. Но разве можно быть на сто процентов увереным в следующей секунде? А что если все мои цели пепел, фикция? Что если все люди ежедневно занимаются самообманом? На что мы тратим свои жизни? Одинаковые кучки праха - все, что оставим мы после себя. Пройдет сто лет и не останется человека, который помнил бы тебя, твой дипмлом бакалавра, престижую машину и выскоплачиваемую должность. Зачем этот бесмысленный бег за призрачным смыслом жизни?

КВАДРАТЫ

И всё же порядок вещей нелеп.
Люди, плавящие металл,
ткущие ткани, пекущие хлеб, -
кто-то бессовестно вас обокрал.
Не только ваш труд, любовь, досуг -
украли пытливость открытых глаз;
набором истин кормя из рук,
уменье мыслить украли у вас.
На каждый вопрос вручили ответ.
Всё видя, не видите вы ни зги.
Стали матрицами газет
ваши безропотные мозги.

Вручили ответ на каждый вопрос…
Одетых и серенько и пестро,
утром и вечером, как пылесос,
вас засасывает метро.
Вот вы идёте густой икрой,
все, как один, на один покрой,
люди, умеющие обувать,
люди, умеющие добывать.
А вот идут за рядом ряд -
ать - ать - ать - ать, -
пока ещё только на парад,
люди, умеющие убивать…

Но вот однажды, средь мелких дел,
тебе дающих подножный корм,
решил ты вырваться за предел
осточертевших квадратных форм.
Ты взбунтовался. Кричишь: - Крадут!.. -
Ты не желаешь себя отдать.
И тут сначала к тебе придут
люди, умеющие убеждать.
Будут значительны их слова,
будут возвышены и добры.
Они докажут, как дважды два,
что нельзя выходить из этой игры.

И ты раскаешься, бедный брат.
Заблудший брат, ты будешь прощён.
Под песнопения в свой квадрат
ты будешь бережно возвращён.
А если упорствовать станешь ты:
- Не дамся!.. Прежнему не бывать!..
Неслышно явятся из темноты
люди, умеющие убивать.

Ты будешь, как хину, глотать тоску,
и на квадраты, словно во сне,
будет расчерчен синий лоскут
чёрной решёткой в твоём окне.

Дитя Адама.

Я монумент своей же глупости,
Я крик из крика исходящий,
Я есть ничто, ведь в совокупности,
Всё, что не вечно - приходяще.

Я - это путь к моему кладбищу,
Я драма, что идёт в театре,
Я лишь овца на мёртвом пастбище,
Засохшему когда-то в марте.

Я совокупность, компиляция
Чужих идей, чужого мнения,
Я - это храма реставрация,
Я - это тела увлечение.

Я продолжение желания,
Я трутень в соте из бетона,
Я невозможный акт познания,
Связь Диониса с Аполлоном.

Я нить на ткацком станке Мойры,
Я пасынок своей судьбы,
Как сердце сдерживают рёбра,
Я есть закат своей зари.

Я эхо в прошлом отражённое
От голых стен пустого дома,
Я свет в пространстве разрежённом,
Пространстве посередь разлома.

Я Бог, я червь, я град, я прах,
Я свет, я тьма, я стрелок бег,
Я тишина, я звук, я крах,
Я смех, я боль, я человек.

Гуде вогонь – веселий сатана,
червоним реготом вихоплюється з печі…

А я чолом припала до вікна,
і смуток мій бере мене за плечі.

Сама пішла світ за очі – аби
знайти від тебе крихту порятунку.

Мої думки, як дикі голуби,
в полях шукали синього притулку.

Сама втекла в сніги, у глухомань,
щоб віднайти душевну рівновагу.

І віднайшла – гірку печаль світань.
І п'ю, немов невиброджену брагу.

І жду якогось чуда із чудес.
Читаю ніч, немов би чорну книгу.

Якщо кохаєш – знайдеш без адрес
оцю хатину за морями снігу.

І відпливаю поночі одна
на кризі шибки у холодний вечір.
І спить в печі веселий сатана,
уткнувся жаром в лапи головешок.
І так до самих синіх зоряниць,
до світанкових поїздів ячання –

до безміру, як в темряві зіниці,
тривожно шириться чекання…

Я только малость объясню в стихе -
На все я не имею полномочий...
Я был зачат, как нужно, во грехе -
В поту и нервах первой брачной ночи.

Я знал, что, отрываясь от земли, -
Чем выше мы, тем жестче и суровей;
Я шел спокойно прямо в короли
И вел себя наследным принцем крови.

Я знал - все будет так, как я хочу,
Я не бывал внакладе и в уроне,
Мои друзья по школе и мечу
Служили мне, как их отцы - короне.

Не думал я над тем, что говорю,
И с легкостью слова бросал на ветер -
Мне верили и так, как главарю,
Все высокопоставленные дети.

Пугались нас ночные сторожа,
Как оспою, болело время нами.
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.

Я знал - мне будет сказано: "Царуй! " -
Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег.
И я пьянел среди чеканных сбруй,
Был терпелив к насилью слов и книжек.

Я улыбаться мог одним лишь ртом,
А тайный взгляд, когда он зол и горек,
Умел скрывать, воспитанный шутом, -
Шут мертв теперь: "Аминь! " Бедняга Йорик!..

Но отказался я от дележа
Наград, добычи, славы, привилегий:
Вдруг стало жаль мне мертвого пажа,
Я объезжал зеленые побеги...

Я позабыл охотничий азарт,
Возненавидел и борзых, и гончих,
Я от подранка гнал коня назад
И плетью бил загонщиков и ловчих.

Я видел - наши игры с каждым днем
Все больше походили на бесчинства, -
В проточных водах по ночам, тайком
Я отмывался от дневного свинства.

Я прозревал, глупея с каждым днем,
Я прозевал домашние интриги.
Не нравился мне век, и люди в нем
Не нравились, - и я зарылся в книги.

Мой мозг, до знаний жадный, как паук,
Все постигал: недвижность и движенье, -
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду им опроверженье.

С друзьями детства перетерлась нить,
Нить Ариадны оказалась схемой.
Я бился над словами "быть, не быть",
Как над неразрешимою дилеммой.

Но вечно, вечно плещет море бед, -
В него мы стрелы мечем - в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса.

Зов предков слыша сквозь затихший гул,
Пошел на зов, - сомненья крались с тылу,
Груз тяжких дум наверх меня тянул,
А крылья плоти вниз влекли, в могилу.

В непрочный сплав меня спаяли дни -
Едва застыв, он начал расползаться.
Я пролил кровь, как все, - и, как они,
Я не сумел от мести отказаться.

А мой подъем пред смертью - есть провал.
Офелия! Я тленья не приемлю.
Но я себя убийством уравнял
С тем, с кем я лег в одну и ту же землю.

Я Гамлет, я насилье презирал,
Я наплевал на датскую корону, -
Но в их глазах - за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.

Но гениальный всплеск похож на бред,
В рожденьи смерть проглядывает косо.
А мы все ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.

1972

Хіба не бачите, що небо голубіє,
Що сонце ранками всміхається ніжніш,
Що вся земля в якімсь чеканні дивнім мліє,
І легше дихає, і дивиться ясніш.
Хіба не чуєте, при що вітри шепочуть,
І як з зітханнями зливається їх сміх…
Хіба не чуєте, як голуби туркочуть,
Як краплі котяться і падають із стріх.
Хіба не вірите, що скоро день засвіте,
Що сонце наше вже з-за обрію встає,
Що хід його спинить ніщо не зможе в світі,
І цвіту нашого ніщо вже не уб’є!

Плачет и стенает
Вальтерова лира:
Вальтер проклинает
преступленья клира.
Верить бесполезно
в райские блаженства:
все мы канем в бездну
из-за духовенства.
И по сей причине
язва сердце точит:
Вальтер быть отныне
клириком не хочет!
Расскажу подробно
о попах вельможных,
совершивших злобно
сотни дел безбожных.

Если, затухая,
солнце село в море,
значит, ночь глухая
к нам нагрянет вскоре.
Если ж полог черный
темень распластала,
тут вопрос бесспорный:
ночь уже настала.
Черной тьмой объяты,
мы живем в бессилье:
подлые аббаты
солнце погасили.
В хилом худосочье
чахнем в смрадной яме.
Почернее ночи -
короли с князьями.

Нет, не милосердье
пастыри даруют,
а в тройном усердье
грабят и воруют.
Загубили веру,
умерла надежда.
Делают карьеру
жулик и невежда.
Знай, убогий странник:
каждый настоятель -
чей-нибудь племянник
или же приятель!

Зря себя тревожишь!
В мире вероломства
выдвинуться можешь
только по знакомству.
В честном человеке
гнев созрел великий:
иль дана навеки
власть презренной клике?
Сам я, как на тризне,
скорбно причитаю,
ибо этой жизни
смерть предпочитаю.
Миром правит хитрость!
Мир вражды и кражи!
Мир, где сам антихрист
у Христа на страже!

Ночами, о светило Непорочного Зачатья,
Случайный паразит, люблю воображать я,
Хоть крыши Вавилона моему мешают взору,
И климат твой, и фауну, и флору.

Не знаю, как преподнести дары моей тоски,
О Плот в Ничто у пирса, где не светят маяки!

Недвижна атмосфера, дремлешь ты, сковало
Молчанье климата, как эхо из подвала,
И облако не пробежит, и неспособна твердь
Родить пусть шепот ветра, и повсюду смерть.
Из жемчугов гора в слоновой кости брега
Отражена, как в стенке тайного ковчега;
Вокруг колонны, арки, воздух недвижим,
Сирены чешут косы, по бокам тугим
Руками водят, бледны, завистью раздуты
К дельфинам, что резвятся в гейзерах из ртути.

Да, осень не преходит; континентам и морям
Все ворожит, льет усыпительный бальзам
Слепым прудам, глазам — озерам, и фонтанам
Летейским, праху вихрей и фарфоровым курганам,
Оазисам и солфатарам, кратеров громадам,
Полярным сьеррам, из металла водопадам,
Карьерам меловым, затерянным клоакам,
Некрополям, что древностью своим уступят злакам,
Дольменов караванам… — Всюду благодать,
Все радо, жизнь окончив, в холодке мечтать.

Привет, далекие морщинистые жабы, часовые
На пиках; горлицам раскроете клыки кривые,
А им смешон ваш вид! Привет и вам, киты
Преяркие! И вам, о панцирь красоты,
Былые лебеди, чья память — катаклизмы,
И вам, павлины белые в рассветном раже призмы;
И вам, Зародыши косые, что равны годами
Занудам — бритым Сфинксам с медными усами —
Те в плеске гротов каменных по страшному секрету
Сжевали Наконец, как вечную конфету!

Оленям в пантах хрусталя; вам, белые медведи,
Друзья Волхвов! Гуляете задумчиво средь снеди,
Скрестивши лапы в пасеке безмолвия небес!
Здесь дикобразы, что несут иголок праздный вес;
Да, есть и бабочки, сверкают словно бриги,
Раскрыты крылья — манускрипты, свитки, книги;
Да, желатин болот, и в нем резвятся туши
Гиппопотамов — биржевых мозгов протухших;
Извивы всех абстракцией убитых полушарий,
Питоны и слоны — придушенный террарий!

Цветы недвижные! Злых ликов мандрагоры,
Плоды в гробницах, кактусов соборы,
Свеч восковых леса, медуз и гидр версали,
Кораллы белых пальм, чьи смолы тверже стали!
Истерики, улыбки мраморных лилей,
Украсить годных ваш столетний юбилей,
Когда вдруг полнит молоко сосцы!
Грибы, искусством превращенные в дворцы!

Недвижность! Не понять, кого достойна хвоя
От луноцвета; кто нам лучший дал урок покоя!
Все дышит веры воздухом, все предано ярму
Небытия Вседневного, без «как» и «почему»!
Ничто не дарит тени, не страдает, не дробится,
Рожденья, смерти нет; все Колдовством вершится
Без заклинаний; никаких расходов нет,
Лишь разве на любовь, распад и луноцвет…
Здесь можно обрести мигрени и ангины
Под смех дурацкий мраморов Эгины,
Навек уставившись в смертельный блеск зеркал!
Забудешь путь назад, забудешь все что знал…

Ах, нет!.. Туда! Опять! Луны целебны мифы
Для тех, кто понял мадрепоровые рифы!

Борис Пастернак

А хочешь, подарю тебе звезду,
Которая зажглась в зените лета,
И не уходит даже на рассвете,
Неся покой, тепло и красоту…
Лови! Я ею тоже обогрета.
А хочешь, подарю тебе цветы?
Они с лугов заоблачно-летящих,
И запах их, нездешний, чуть горчащий,
Напомнит радость чистой высоты…
Без высоты нет смысла в настоящем.
А хочешь, подарю тебе стихи?
Они приходят сами, как ответы,
На все вопросы, знаки и запреты,
Смывая страх, прощая все грехи…
Хотя… Они однажды канут в Лету.
А хочешь, подарю тебе любовь?
И солнце брызнет счастьем сквозь ресницы,
И нежностью разрушатся границы,
И на ладони - бабочки из снов…
И каждый день пусть дольше века длится !

ГЕФСИМАНСКИЙ САД

Мерцаньем звезд далеких безразлично
Был поворот дороги озарен.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон.

Лужайка обрывалась с половины.
За нею начинался Млечный путь.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть.

В конце был чей-то сад, надел земельный.
Учеников оставив за стеной,
Он им сказал: "Душа скорбит смертельно,
Побудьте здесь и бодрствуйте со мной".

Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь, как смертные, как мы.

Ночная даль теперь казалась краем
Уничтоженья и небытия.
Простор вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья.

И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала,
В поту кровавом Он молил Отца.

Смягчив молитвой смертную истому,
Он вышел за ограду. На земле
Ученики, осиленные дремой,
Валялись в придорожном ковыле.

Он разбудил их: "Вас Господь сподобил
Жить в дни мои, вы ж разлеглись, как пласт.
Час Сына Человеческого пробил.
Он в руки грешников себя предаст".

И лишь сказал, неведомо откуда
Толпа рабов и скопище бродяг,
Огни, мечи и впереди - Иуда
С предательским лобзаньем на устах.

Петр дал мечом отпор головорезам
И ухо одному из них отсек.
Но слышит: "Спор нельзя решать железом,
Вложи свой меч на место, человек.

Неужто тьмы крылатых легионов
Отец не снарядил бы мне сюда?
И, волоска тогда на мне не тронув,
Враги рассеялись бы без следа.

Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.

Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.

Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,

Столетья поплывут из темноты".

ДОЛГ УКРАИНЕ

Знаете ли вы
украинскую ночь?
Нет,
вы не знаете украинской ночи!
Здесь
небо
от дыма
становится черно́,
и герб
звездой пятиконечной вточен.
Где горилкой,
удалью
и кровью
Запорожская
бурлила Сечь,
проводов уздой
смирив Днепровье,
Днепр
заставят
на турбины течь.
И Днипро́
по проволокам-усам
электричеством
течёт по корпусам.
Небось, рафинада
и Гоголю надо!
Мы знаем,
курит ли,
пьёт ли Чаплин;
мы знаем
Италии безрукие руины;
мы знаем,
как Ду́гласа
галстух краплен…
А что мы знаем
о лице Украины?
Знаний груз
у русского
тощ —
тем, кто рядом,
почёта мало.
Знают вот
украинский борщ,
Знают вот
украинское сало.
И с культуры
поснимали пенку:
кроме
двух
прославленных Тарасов —
Бульбы
и известного Шевченка, —
ничего не выжмешь,
сколько ни старайся.
А если прижмут —
зардеется розой
и выдвинет
аргумент новый:
возьмёт и расскажет
пару курьёзов —
анекдотов
украинской мовы.
Говорю себе:
товарищ москаль,
на Украину
шуток не скаль.
Разучите
эту мову
на знамёнах —
лексиконах алых, —
эта мова
величава и проста:
«Чуешь, сурмы заграли,
час расплаты настав…»
Разве может быть
затрёпанней
да тише
слова
поистасканного
«Слышишь»?!
Я
немало слов придумал вам,
взвешивая их,
одно хочу лишь, —
чтобы стали
всех
моих
стихов слова
полновесными,
как слово «чуешь».
Трудно
людей
в одно истолочь,
собой
кичись не очень.
Знаем ли мы украинскую ночь?
Нет,
мы не знаем украинской ночи.

1926 год