И тщетно бытие. И хочется печенья.

"О, какая замечательная вещь! Заберу-ка я её себе, ни с кем не поделившись" - пример эгоизма.

"О, какая замечательная вещь! Отдам её другому, чтобы он считал меня великой души человеком, и это грело мою душу." - пример верховного эгоизма.

Когда мой преподаватель физики хвалит меня на практике, моё лицо преобретает выражение вежливого кирпича, сухо улыбается, а голова наклоняется в скупом кивке.

А я сама расплываюсь в улыбке и прыгаю от удовольствия. Жалко, что этого никто не видит.

Сегодня сидела в кафе и около 15 минут залипала на надпись "кофе с зефирками" на доске. Ну знаете, около кафе часто ставят доски, а на них пишут мелом меню или блюдо дня или ещё какую-нибудь штуковину.

Так вот сидела, перечитывала раз в 128 эту надпись и умилялась. Меня радует всякая незначительная мелочь.

Люди иногда привязываются ко мне; испытывают нежные чувства. А я ответить на них не могу - потому что я "черства как вчерашний хлебушек". И поэтому при моём отказе или отстраненности им становится не то чтобы больно, но явно нехорошо на душе.

А виновата я. Я разочаровываю людей. Я делаю им неприятно, задеваю, раню. Они дарят мне свою привязанность, а я ничем не могу ответить. Так и остаюсь должницей всем и вся.

Некоторые люди путают моё недовольство с обидой.

Первые полторы недели в Питере я обрела чувство дома. Я никогда ни в одном месте не чувствовала себя дома, а тут раз - и почувствовала.

Сейчас я потеряла кое-что очень важное. Как можно было догадаться, потеряла я именно ощущение дома.

Хочу себе такую на дверь. Хотя какой смысл писать такое на двери комнаты в общаге? Это всё равно что с улицы выходить на улицу.

"Если в товей жизни что-то происходит, то это правильно." - Макс Фрай.

А если со мной ничего не происходит, то это неправильно?

Или можно сказать, что со мной происходит ничего, и тогда это правильно?

Если я не чувствую себя несчастной, я чувствую себя неплоной.

Недовольство, расстройство, печаль - часть меня. И это по-идиотски.

Чувствую себя отвратительной, грязной, низкой.

Но вот чудно́ - не планирую что-либо менять. Мне нравятся бессонные ночи, громкий смех, танцы\песни\алкоголь\кальян - мой любимый, с вишней - внимание толпы.

Совесть, уходи, тебе не рады. Приходи ближе к сессии.

The Raven Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary, Over many a quaint and curious volume of forgotten lore - While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping, As of some one gently rapping, rapping at my chamber door - '"Tis some visiter", I muttered, "tapping at my chamber door - Only this and nothing more." Ah, distinctly I remember it was in the bleak December; And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor. Eagerly I wished the morrow; - vainly I had sought to borrow From my books surcease of sorrow - sorrow for the lost Lenore - For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore - Nameless _here_ for evermore. And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain Thrilled me - filled me with fantastic terrors never felt before; So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating "Tis some visiter entreating entrance at my chamber door - Some late visiter entreating entrance at my chamber door; - This it is and nothing more." Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer, "Sir", said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore; But the fact is I was napping, and so gently you came rapping, And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door, That I scarce was sure I heard you" - here I opened wide the door; - Darkness there and nothing more. Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing, Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before; But the silence was unbroken, and the stillness gave no token, And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore?" This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!" Merely this and nothing more. Back into the chamber turning, all my soul within me burning, Soon again I heard a tapping somewhat louder than before. "Surely", said I, "surely that is something at my window lattice; Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore - Let my heart be still a moment and this mystery explore; - 'Tis the wind and nothing more!" Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter, In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore; Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he; But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door - Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door - Perched, and sat, and nothing more. Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling, By the grave and stern decorum of the countenance it wore, "Though thy crest be shorn and shaven, thou", I said, "art sure no craven, Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore - Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!" Quoth the Raven "Nevermore." Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly, Though its answer little meaning - little relevancy bore; For we cannot help agreeing that no living human being Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door - Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door, With such name as "Nevermore." But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only That one word, as if his soul in that one word he did outpour. Nothing farther then he uttered - not a feather then he fluttered - Till I scarcely more than muttered "Other friends have flown before - On the morrow _he_ will leave me, as my Hopes have flown before." Then the bird said "Nevermore." Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken, "Doubtless", said I, "what it utters is its only stock and store Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster Followed fast and followed faster till his songs one burden bore - Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore Of 'Never - nevermore.'" But the Raven still beguiling my sad fancy into smiling, Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door; Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore - What this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous bird of yore Meant in croaking "Nevermore." Thus I sat engaged in guessing, but no syllable expressing To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core; This and more I sat divining, with my head at ease reclining On the cushion's velvet lining that the lamp-light gloated o'er, But whose velvet-violet lining with the lamp-light gloating o'er, _She_ shall press, ah, nevermore! Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer Swung by seraphim whose foot-falls tinkled on the tufted floor. "Wretch", I cried, "thy God hath lent thee - by these angels he hath sent thee Respite - respite and nepenthe from thy memories of Lenore; Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!" Quoth the Raven "Nevermore." "Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still, if bird or devil! - Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted - On this home by Horror haunted - tell me truly, I implore - Is there - is there balm in Gilead? - tell me - tell me, I implore!" Quoth the Raven "Nevermore." "Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still, if bird or devil! By that Heaven that bends above us - by that God we both adore - Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn, It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore - Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore." Quoth the Raven "Nevermore." "Be that word our sign of parting, bird or fiend!" I shrieked, upstarting - "Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore! Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken! Leave my loneliness unbroken! - quit the bust above my door! Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!" Quoth the Raven "Nevermore." And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting On the pallid bust of Pallas just above my chamber door; And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming, And the lamp-light o'er him streaming throws his shadow on the floor; And my soul from out that shadow that lies floating on the floor Shall be lifted - nevermore! (1844-1849), Edgar Allan Poe

Вот я и в Питере. Уже третий день как. Мне нравится. Нет, я счастлива. У меня внутри всё тихо и спокойно, не смотря на тонны людей в общежитии и отсуствие личного пространства. А что уж говорить о душе? Но тем не менее.

Я не то что схожу с ума, но устал за лето. За рубашкой в комод полезешь, и день потерян. Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это -- города, человеков, но для начала -- зелень. Стану спать не раздевшись или читать с любого места чужую книгу, покамест остатки года, как собака, сбежавшая от слепого, переходят в положенном месте асфальт. Свобода - это когда забываешь отчество у тирана, а слюна во рту слаще халвы Шираза, и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана, ничего не каплет из голубого глаза. И. Бродский, 1975