Пушистый летучий Боярский.

дин мой друг как-то написал сказку. Про человека, который нашел чье-то потерянное сердце, просто валявшееся на улице. Он нес его, спрашивал: "Эй, ты, сердце не терял?". Пока не узнал, что сердце выкинули. Потому что тяжелое. И жжется сильно.
И кому ты с ним нужен.
И кому оно само вообще нужно.

Пойти, что-ли. Сунуть ноги в ботинки да добежать по-быстренькому до помойки.
Все равно не нужный хлам.
Я проверяла.

Дорогой Бог, пожалуйста, не трогай маму, не трогай этого муделя, друзей моих не трогай - Ленечку, Андрея, Севу, Оксанку, Енота, Тяпу.

Трогай меня, сколько угодно, сколько хочешь.

Даоссий, сука, уебал в свою Сибирь, я сижу один, как хуй на именинах, и считаю это прекрасным поводом бросить работу, заплести синие дреды и уехать путешествовать без гроша в кармане.

Но потом я вернулась из своего улетного трипа и жизнь бросилась проламывать череп.

Опять сломала кость, на этот раз - ребро, справа. У меня болезнь семидесятилетних дедушек и бабушек, збс. Врач не выписал рецепт, лекарство не достать, и на все нужны деньги, жру найз горстями, но утром от боли все равно не встать с кровати.

Лето просрано капитально. На походе крест, никуда не могу выбраться, больно даже легкую сумку нести, не то что рюкзак с палаткой и спальником.

Родители свалили на дачу с вещами и животными, требуют размена квартиры и отказываются со мной видеться до тех пор, пока мы не разъедемся. Ну или пока я не съеду.

Блять. Блять. Блять.

Руки немножко того, опускаются.

Никуда не едем, родной, тут горим.

Когда ты в лесу, ты становишься частью леса. Весь, без остатка. Попал под дождь — ты часть дождя. Приходит утро — часть утра. Сидишь со мной — становишься частицей меня.(с)

Как-то все собиралась с мыслями и словами, а получилось очень кратко и чужой цитатой.

В Москву я выпала из микрорая - Казанский вокзал, какие-то люди, толпы, все спешат, шумят. Ветки больше не лезут в лицо и не царапают руки, вместо земли и травы под подошвами - асфальт, пахнет городом, а не лесом, волосы познали расческу… Хотя в шарфе еще находятся иголочки и листочки, да и пахнет от него все еще костром, в силу чего совершенно не хочется его стирать.

Очень правильно вышло: это был не просто фестивальчик, а какое-то особое пространство, и каждый приехавший действительно стал его частью. По себе судится проще и сподручнее - и вот, найдя опушку, заваленную сухой травой, можно устроить себе лежанку из толстовок, остаться там, заснуть (забыв, что Даос озадачен моей пропажей, бродит по лагерю и ищет))) , пропитываясь солнцем - солнце кормит тело и красные волосы - действительно быть уже не_тут, а_там.

А еще были душевные посиделки на другой соломенной полянке под пиво, трубку и разговорчики, бенефис меня и Саши-с-гитарой - я была пьяна, в ударе, пела дурным голосищем, но, что говорится, с душой. Купания красного коня белого Овера в карьере, колдовство над кальянным табаком, дабы сделать его пригодным для трубки - и получилось же божественно! Ночь, костер и прыжки/перешагивания через него, песни из головы и песни под динамик плеера/телефона, а после пробуждения - самое прекрасное утро, которое я когда-либо видела, сириосли.

Ночь Сказок. Самая Длинная Ночь. Я бы хотела, чтобы кто-то понял, как меня вскрыло - от этого костра, этой ночи, этого тепла, этих сказок, этих людей - Даос, Аня, Настя, Вика и Монти, Овер - вот он, настоящий волшебник и сказочник. Я бы хотела обнять их всех, каждого, крепко-крепко, потому что слов не хватает, кроме как "спасибоспасибоспасибо". В ту ночь все нутро выворачивалось наизнанку, открывалось, в ту ночь можно было обнять весь мир.

***
Сказки, сказки, сказочки.

Читала книжку зимой и думала о том, когда у меня закончится Февраль - он закончился резко, он закончлися быстро, его теперь больше нет, облака не падают на кровати и не заваливают комнаты снегом, люди не теряют горстями свои зубы, не объявляют ополчение зиме, распаковывают свои тела, разворачивают. На руках извиваются воздушные змеи, а от меня пахнет медом и дымком. Он, Февраль, лежит застреленный у меня на груди, просит разрешения вернуться, а я утираю его холодную кровь с раны и протягиваю мятный чай.

Так продолжается жизнь.

Сказки. Сказочки.

***
А одно из мощнейших воспоминаний за весь фестиваль - это утро моего преждевременного отъезда, ибо пора на работу. Я проснулась на полтора часа раньше будильника, в 03.40 от БОЛИ - боли во всем теле от холода, ибо спала в палатке без спальника, хоть и укутанная в четыре свои кофты, две - Даоса, его же плед и плащ Овера (минутка прекрасного - я прикоснулась к реликвии, я спала под плащом Овера!). Это были мощнейшие ощущения))

Изначально планировалось не спать. Вообще. Это же Ночь Сказок. Самая Длинная Ночь.

Так что как самые умные, мы с Рэном, конечно же, еще засветло собрали палатку, свернули спальники и все хорошо упаковали в рюкзаки. Умнички, что сказать - поэтому отрубающийся Рэн в районе часа ночи уполз в гамак, а я продержалась примерно на час дольше, после чего едва живая бродила по лагерю под руководством Даосиста и его клич в палатки: "Эй, место есть?". В итоге получилось то, что получилось, но пресвятые сосны - вот я выпуталась из кучи одежд, вылупилась из палатки и поняла, что меня накрыло. Тишина, непривычная для леса - ни шороха. ни птицы, пустой, спящий лагерь, чернеющие высоченные сосны, небо все в звездах и луне, силуэт вигвама, погасшее кострище. Самый темный час перед рассветом. Не видно своих ног. До сих пор не уверена, та ли это была реальность.

Ощупью пробралась к останкам костра, насобирала более-менее годных веток и мелких бревнышек к уже прогоревшим (пыталась найти топор в темноте - не нашла), кое-как развела огонек (для чего пришлось сжечь листочки со своими сказками), разгорелся маленький костер, света хватило на смутное оглядывание лагеря. И вот ту накрыло во второй раз - один ли ты в эту холодную ночь? Кажется, что да, совсем один. Что мир накрыла темная, влажная и холодная ночь, и единственный источник света - перед тобой, и ты изо всех сил поддерживаешь его сухими ветками, травой, керосином. Вот ты тянешь к нему руки, прикрываешь от сильного ветра собой - гори, гори, свети, согревай, не оставляй меня одну в черноте. Разливается тепло. Продолжается жизнь.

Я задремала у костра на пенке, но очень скоро мимо прошла Аня, потом Пастух и Арбуз принесли глинтвейн для отогревания, потом скооперировались с Даосом и Рэном - загрузились, пошли. Путь до остановки по утреннему лесу, мимо полей, озер, каких-то сонных домиков. И опять Фауст поет, не затыкается.

"И вроде жив и здоров, и вроде жить - не тужить, так откуда ж взялась печаль?..".

***
-Ну как там твой лес? - спросило меня начальство, когда я ввалилась в офис - запыхавшаяся, с огромной торбой за спиной и пенкой подмышкой.

—У меня пока слов не находится! - честно ответила я.

—Какая-то ты слишком чистая… Хотя кострищем от тебя несет хорошо…

Вернулся тут Фаустик из небольшого похода в лес.

—Дщерь моя? Ты что, пила? - матушка критично окинула взглядом мой чумазый, растрепанный, но терминально-счастливый видок, появившийся вечером в квартире.

—Ма, дурацкий вопрос) Сегодня - нет.

—Употребляла?

—Да неееет!

—А по морде кто дал? Кому ты там опять чего наговорила?)) - указывает на подбитую скулу.

—Честное слово, так получилось! Я шла по лесу, никого не трогала, и тут сосна как встанет на дыбы, да как даст по лицу… корнем…

—Ну-ну. Не употребляла. И не пила. Значит, влюбилась.

—Маааам… Сегодня - нет.

Найти бы свой дом в бесконечности,

На обочине звездной дороги.

Мы, ужившие в вечности,

Почти ледяные боги.

Стереть ли былое из памяти?

Пусть ветром ненужное съест -

Как срывало белое платье

С тонкой осины невесты.

Безмолвны деревья-стражи,

Завьюжило дом метелями.

Нас ветер для них перескажет

Протяжными свирелями.

И сил хватало выстоять.

Никто не жалел, не миловал.

Корабли у небесной пристани

Ждут путь-дорогу длинную.

Вернулся откуда явился,

Где солнце полгода светит,

Где крик в облака вонзился

В последнем твоем привете.

Сейчас-сейчас.

Сейчас я еще чуть-чуть протрезвею от того коньячка, стараниями моего отчима-то…

Сейчас, секунду…

Я разберусь и пойму, что происходит.

Или нет.

Или вообще никогда ничего не пойму.

Влюбленные Фаусты сшибают с ног лучами счастья. Остерегайтесь влюбленных Фаустов. Весна, что ты делаешь? А, впрочем, не важно - не останавливайся, не останавливайся.

Нужно помнить о наличии больного сердца.

А то оно умеет разрываться. От страха, от счастья, от ярости, от умиротворения, от боли, от сопереживания, от обиды, от благодарности, от тоски, от нежности.

От всего оно, дурацкое, разрывается.

Потерпи еще, родное. Дай мне в этом всем пожить. А потом разорвемся.

Человек влюблённый становится угловатым,
Человек влюблённый становится настоящим,
Человек влюблённый держит "под катом "
Целое сердце и мыслей ящик.

Человек влюблённый удивляет и удивляется,
Человек влюблённый становится сентиментальным,
Человек влюблённый глупо улыбается,
У него округляется всё, что должно быть овальным.

Он то бреется, то не бреется, то красит волосы,
Он то плачет, то смеётся, то пишет песни,
Он то плавает, то летает, игнорируя полосы,
Он то тяжелее слона, то ничего не весит.

Человек влюблённый хочет раздвоиться,
Человек влюблённый ищет ветра в поле,
Он кричит: «Как же так?! Как я мог влюбиться?»,
Втайне радуясь этой новой боли.

Человек влюблённый - это я и ты,
Это каждый встречный-поперечный,
Тонны новой красоты,
Точка, вместившая бесконечность.

Каждый хочет быть на его месте,
Его место-свято никогда не пусто;
Если Бог зачем-то говорит с нами -
то его устами. Его устами.

Человек влюблённый - не человек больше,
Он - полёт птицы над Памир-Алаем,
Он - стрела в руке, а потом в сердце,
Мы о нём вряд ли что-нибудь знаем.

В голове - ветер, голова в поле,
Обращусь к небу перед тем, как спать:
Упаси, Боже, от его доли,
Упаси больше никогда им не стать.

Дай мне, Боже, этой светлой боли.
Дай мне быть влюбленным вечно.

Сегодня утром я обняла чудовище. Мечущееся, мучающееся чудовище.

Он был быстр и незыблим, как каменный валун. Только живой.

Он метался и рыскал, крушил все вокруг себя и казалось, воздух вокруг него был наэлектрезован и едва ли не трещал. Со стен полетели рами и стекла. Он кричал. Он говорил странные, страшные вещи.

А потом остановился. Когда я замерла в дверях, уже готовая уйти, убежать, спасаться и прятаться. Он ничего не сказал. Я знаю, что двигало мной - невероятный азарт. И я развернулась, подошла. Рывок, когда терять уже нечего. И я протянула руку. Это как маленький мальчик, который подходит к клетке с тигром, протягивает руку и всматривается в его глаза. Я всмотрелась и увидела невероятную усталость, муку, какое-то отрешение. И темноту.

Передо мной было чудовище, зверь, не-совсем-человек. Я стояла перед клеткой с тигром. Взяла его за руки. Проводила от плеч к ладоням. Чудовище. Несчастное, опустошенное чудовище, никогда не любившее и никогда не любимое. Я обняла его. Гладила по волосам, по лицу, по рукам, и казалось, что забираю у него что-то тяжелое. Он шевельнулся.

Чудовище робко и несмело обняло меня в ответ.

Если еще возможно что-то, хоть что-нибудь - Мироздание, помоги ему.

Вообще-то у меня все хорошо.

За исключением такой маленькой ерунды: моя крыша уезжает как у 13летней, от мельчайшего признака тепла.

Не важно, кто: друг или случайный знакомый, ровесник или в годах, мальчик или девочка.

Стоит обнять или, прости Господи, поцеловать… да чего там - за руку подержать.

И пошла-поехала-поплыла.

Я немного представляла себе, как вечером или на следующий день буду переворачивать в памяти сегодняшний волшебный новый год в Норе, где все хорошо, гармонично, и тепло, где не достанут никакие горести, никакие печали. Напишу постик в блоЖЖе и на дайри. Ну, так события лучше воспринимаются.
Но все хорошее отошло на задний план.

Потому что меня только что чуть не изнасиловал мудозвон-армянин. Именно так, толерасты идут нахер. Утром первого января, когда уже совсем расцвело, рядом с метро, метрах в пятистах от дома, блять.

Сначала это были просто очень настойчивые "ухаживания" и "попытки познакомиться", потом началась агрессия. По началу вроде отвязалась, шла, оглядывалась, нигде не было его. На всякий случай свернула в сторону Макдональдса, хотела там отсидеться и позвонить отчиму, попросить забрать меня. Только там уже давным-давно ремонт дороги, путь перегорожен, можно пройти только по тропинке между огражденной парковкой и, собственно, ремонтными заграждениями. Я пошла скорее туда, лишь бы поскорее добраться. Ну там он меня и догнал.

Господи. Я убалтывала его с полчаса где-то. Хихикала и отшучивалась на его "Я тэбэ свой тэлэфон оставлю, дэнэг дам, ну, как друзя, пасидым… Хочэшь, купишь себэ што-нибудь, отдохнешь, у мена дэнги есть… Ты мнэ только позвоны, ага? Отдохнем, потрахаца можна, да? Ты чэго, муж нэ узнает, у мэня дэвушки нэт! Ты мнэ тока обещай, потрахаца, нормална будэт! Скажи сэйчас, хде мы встрэтымся". Совал деньги, визитку какую-то. Я боялась, что если "типа соглашусь" и возьму, он тут же меня схватит. Боялась, что если закричу, резко откажу, попытаюсь убежать - он меня схватит. На всякий случай сжимала в кармане острый ключ, хотя все мы понимаем, в критической ситуации я маловероятно успею им воспользоваться. А потом стало поздно и он попытался меня схватить. Я выкрутилась, толкнула его, рванулась вперед, он ударил меня ногой, сначала бежал следом, потом просто слышались проклятья и "Да я знаю хдэ ты живешь! Да я тэбя найду!". Добегаю до Макдака - закрыто. Трясусь, набираю номер отчима, прошу меня забрать, лихорадочно высматриваю эту тварь - кажется нету, но от любой показавшейся мужской фигуры бросает в истерику.

А через пару минут подходит парень, видимо, в надежде на позавтракать. Его я не испугалась, у него совсем другого цвета куртка ну и сложение явно не похожее. Начал спрашивать, что случилось, успокаивал, говорил, что всякие суки бывают и хорошо, что все обошлось, угостил сигаретой. Боженька, это была лучшая сигарета в моей жизни.
Парня зовут Андрей, живет он на Юго-Западной. Хоть интернет очень тесная штука, но разыскивать его, дабы еще раз поблагодарить, не вижу смысла - он меня и не вспомнит наверняка. Просто, Мироздание, дорогое, пожалуйста, позаботься о нем, дай ему то, чего он хочет и пусть у него все будет хорошо.

Не надо меня ни жалеть, ни ругать, ни уговаривать, что все обошлось - ну и хорошо (я и сама заметила, ага). Поговорить со мной тоже не надо.
Я хоть и понимаю, что все это "Да я тебя запомнил!" - ерунда, но… мерзко, гадко, тошнотворно, омерзительно, отвратительно. И очень страшно. До трясучки страшно. Я пока не хочу в ближайшие несколько дней даже нос из квартиры высовывать. Само пройдет, наверно, через какое-то время.

Охуенное начало года.
Мне срочно надо выпить.

И когда с груди сваливается многотонная цементная плита,
а в легкие врывается воздух, от которого кружится голова и взрывается мир;
когда без этой плиты ты такой легкий-легкий,
и когда спасительное облегчение пронзается немыслимой болью,
от того, что к месту зажима теперь рвется свободная кровь -
вот тогда ты и закричишь. Вот тогда ты зазвучишь. Забьешься. Засопротивляешься. Запоешь.

Зачем, зачем я это сделала? Что же я наделала?! Что я наделала.

И пока тело содрогается и выворачивается, спасение находится только в одном:
Бежать. Бежать. Бежать. Бежать. Бежать.
Двигаться. Не останавливаться.
Сделать вид, что ничего не было.

Пока что в моей скромной жизни не было большего кайфа, чем этот лоб, уткнувшийся мне в плечо.

P.S.: Абсолютно во всех моих рисунках отсутствует техника, оригинальная креативная идея, качественное исполнение и даже базовая композиция. Абсолютно все как-будто рисовал душевнобольной.

Если вкратце, то хочется покоя, спокойно учиться, не волноваться, а получается только бегать в колесе.Домой везут парализованную бабушку, все старательно делают вид, что все нормально и все будет хорошо.

Если вкратце, то хочется тепла и уверенности, а получается только трястись и мыкаться от приятелей к приятелям да от бутылки к бутылке. По-другому и не жизнь вовсе кажется.Захожу в комнату и каждый раз в ней мерещатся новые запахи: то мои давно закончившиеся духи, то зеленый чай, то сигаретный дым, то Дрюсин убийственный шампунь, то топленое молоко, то свежие яблоки и корица.

Если вкратце, то хочется новый год. Хочется чуда. А тянет только застрелиться.А тянет на весну, скоре бы, эй. Перекантоваться бы. Полегчает.

В голове набросала мегабайты и страницы, а тут вот выходит только пара абзацев.

С наступающим.

Итак, по закону случайных совпадений, пока мир празднует начало новой эры, я, с энным количеством алкоголя, четырьмя крабовыми палочками и тремя берлинскими печеньками, праздную годовщину моего личного обновления, ибо случился ровно год назад мой маленький армагеддец.
Утром приехали маман с отчимом и Кирюха. Пришла медсестра-хохотушка и тут оказалось, что я опаздываю на свою собственную операцию, ибо все уже готовы и ждут. Быстро заплели волосы в косички, срезали все феньки, сняли с шеи цепочки, раздели, забинтовали ноги от самых пальцев до бедер, повезли. Под бумажной простыней было чертовски холодно. Мне было очень страшно. До тех пор, пока сестра-операционистка не помогла мне перебратсья на стол, не вонзила катетер и не начала поглаживать мою руку, приговаривая: "Красивые пальцы, музыкальные… Ну не плачь так, мы тут все будем, уж мы о тебе позаботимся". До того неожиданно и несуразно, неуместно было видеть в этом холодном сине-зеленом помещении с кучей страшных железяк вокруг простую человечность, что все отлегло. Я заснула, уставившись в настенные часы. Без пяти девять.

После выписки из реанимации Кирилл принес письмо. От себя, собственно. "Символично, что все было в день зимнего солнцестояния. Теперь каждый день света будет чуть больше". Письмо так и лежит у меня в ящике, иногда перечитывается, только уже по-другому. Личный армагеддец накручивается по спирали. Где ты теперь? Пришел бы ко мне сейчас? Приносил бы еду и сладости, утирал бы слезищи, как раньше? Я бы сделала все то же для тебя. Что должно было случиться, что я должна была сделать, или не сделать, чтобы ты начал меня так ненавидеть, так презирать? Я вижу моих хороших, родных, кто вместе, кто счастлив, кто любит и любим просто так. Игорь и Кот, Лида и Саша, Енот и Ванька, Белка и Антон, Аня и Игорь, Серега и Ксюша, Контрабанда и Паша, и еще, и еще. Почему никто никогда не будет меня любить просто так, почему такого никогда не будет со мной? Почему вы все вместе, а я одна? Почему мы де-юре "встречается с…", а фактически по-одиночке? Почему моя скромная жизнедеятельность как на ручном тормозе, когда нависает это безразличие?

Я съела четыре крабовые палочки. В день новой эры больше ничего особенно и не произошло.