Пушистый летучий Боярский.

У меня совершенно потрясающие друзья, все, без исключения. Сейчас я расскажу про Игоря и Андрея, сделавших мой позавчерашний вечер-ночер.

Игорь - айтишник. У Игоря аналитический склад ума и поэтому к вопросам, которые перед ним ставит жизнь, он подходит комплексно, выискивая сразу все решения проблемы и выбирая оптимальнейшие. Поэтому когда я позвонила Игорю, захлебываясь соплями и в замерзших на распрекрасном личике слезищами, он быстро нашелся, успокоил меня виртуозно и абсолютно профессионально: "Ну что ты, ну Фауст, ну не плачь, перестань плакать… Успокойся. Иди домой. Съешь что-нибудь…".

Андрей - тоже айтишник и идеальный собутыльник. Мы с ним встретились после долгого периода невидания и необщения, много разговаривали, много пили, точнее, я пила, и плакала, тоже много. А потом я впервые в жизни заснула с кем-то вобнимку. Хаха! Привет, я Фауст, мне 19, меня впервые в жизни кто-то обнимает. Только я чуть не плачу от того, что не могу обнять одного единственного человека. Тот человек прогнал меня и не хочет меня видеть, тот человек презирает меня из-за того, что я недостаточно хорошая, тот человек считает, что я не достойна уважения.

Мироздание, дорогое, миленькое Мироздание! Я терпела и буду терпеть все пиздецы, которые ты мне посылало и будешь посылать. Только хоть намекни, что за них воздастся.

По инерции в облаке света
Неживые шагают тела
Выдыхаю воздух согретый
Но я слабый источник тепла
Холодею у светофора
Выпуская пар изо рта
Отвернись потому что скоро
Разорвет меня пустота

Замерзают в улыбке губы
Видишь до смерти извелась
Видишь движущиеся трупы
Коченеть продолжают кружась

В небе знаков для нас нет больше
Облака примерзли ко льду
Все маршруты ведут замерзших
В вечный холод и пустоту

Сохрани мое фото на книжной полке
Там я в старом пальто, с сигаретой во рту
Через миг разорвусь на осколки
И наполню собой пустоту

Я сею вокруг себя слишком много пиздеца. Я калечу, ломаю, проклятье, проклятье, глупая, мерзкая я тварь. Да только как бы я не казнила себя сейчас, никому не станется легче. Да никто меня не простит.
Появляющиеся люди оставляют после себя вмятины, отметины, шрамы, "здесь был я!" и прочее. После мимолетной встречи по закону движения тела начинают друг в друга вростать. Только маленький нюанс - я вростаю слишком быстро. И сейчас вполне соизмеримое наказание - самобичевание. Но оно уже не имеет значение. Сопли делу не помогут. Было важно не допустить. Ты, Фауст, как и всегда - не смог.
Так что теперь никто тебя не простит.

Я подумаю.

Я подумаю трижды. Спасибо, Мироздание, за пинок, за силы и за озарние, если можно так сказать. Но теперь, зная, как поступить, как "правильно", честно и верно, главное - не оступиться. И случайно не свернуть не туда. Потому что в данный момент я несу ответственность не столько за себя… и могу только догадываться, какой гнев, страх и боль выпущу наружу, если сделаю это. И во что сама превращусь. Когда делаешь правильно, бывает чертовски больно. Когда слишком долго выжидаешь, даже проклятые синицы задыхаются в руках.

Как говорят умные дяди и тети, дам себе 48 часов на то, чтобы пожить и "повариться" в своем решении". Сама тоже не железная. На кухне чай и готовится ужин - и мозг не представляет, негодует и взрывается - как, как, как все это оставить, как уйти, как этого может не быть? Как перевернется такой привычный уклад жизни? Как я буду без тебя, Чудище мое? Мне определенно нужно 48 часов.

Майка и жизнь - все наизнанку.

И если бы, если бы только сейчас была весна. Все было бы… проще. Я бы рубанула с плеча. Но зима антипод, маленькая смерть и ее надо как-то пе-ре-жить. Перекантоваться. Ха, только вчера втирала Глюку, что зима - не смертельно, доживем, дотерпим. А сама ее слишком боюсь.

Мироздание, не бросай меня сейчас.

Чертовски давно не ехала в метро, улыбаясь от уха до уха. Чертовски давно не возвращалась домой радостной.

Мне ведь не должно быть за это стыдно, ну?

Люди приручаются. Один за другим. Протянуть руку - и они дотрагиваются своими ладонями. Утыкаются теплыми лицами в мои колени. Вростают, привыкают, пригреваются.

Только один маленький нюанс.

Я вростаю в них не меньше.

Запястья у птиц тоньше страниц
Жаль, что хожу без сердца,
Я обнял бы твою тень,
Я обнял бы твою тень.
Ночь вывернулась наружу,
Я выблевал души и лица,
Я больше не оборотень,
Я больше не оборотень.

Я съел самого себя, я смотрел
На солнце, что мне не светит,
Я снова тебя хотел,
Я снова тебя хотел.
Я знал все слова, которые лгут,
Но тут не помогут ни те, ни эти -
Как много проблем у тел,
Как много проблем у тел.

Остаться живым - кино не для всех,
Не ешь меня, серый ветер,
Стучи в меня - это дверь,
Стучи в меня - это дверь.
Любовь - это путь, стрелка на грудь,
Но я тот, кого нет на свете,
Не человек и не зверь,
Не человек и не зверь.

О, нечеловеческие танцы,
О, мы одинокие повстанцы -
На странной земле,
В песке и в золе,
Из глины и персти,
Такие немногие.
Двуногие
Без шерсти.

Паника - это половина провала. Но я и так слишком много боюсь в последнее время. И слишком много делаю плохого.

Я боюсь за мать, потому что у нее трабблы на работе, потому что она только-только вышла из больницы и сразу поехала пахать, но забываю спросить, как она себя чувствует.

Я понимаю, что у моих друзей завалы из учебы и дел и не знаю, как их подбодрить, показать, что они мне важны, да и какой от этого будет прок, разве станет от этого легче.

Я боюсь за Кирюху, потому что он киснет в этой серости больше, чем кто либо из моих знакомых, занимается нелюбимым делом и в любом момент может сорваться, а я не знаю, как себя вести и поэтому все больше невольно избегаю его. Совсем недавно он сказал, что со мной тяжело, я прихожу и со мной заваливаются тонны негатива. В этот момент я и поняла, что не помню, когда в последний раз чувствовала что-то хорошее и теплое. Настолько, что почти не испытываю в этом постребности, скорее разум подсказывает: "Что-то давненько такого не было…". Даже вот сейчас, минут через двадцать, этот пост и это настроение станут неактуальными, и я снова буду рычать на все, что попадется на пути.

Я боюсь того, во что превращаюсь, и не могу иначе, потому что тогда мне сделают больно. Очень-очень больно, так, что уже никуда не сдвинуться.

А все просто: я знаю корень проблемы, я знаю, что нужно найти балланс и, постепенно привыкая, следовать ему, находить это "хорошее и теплое" и непременно научиться отдавать.

Я просто очень-очень боюсь. Мироздание, послушай! Мне страшно.

Я даже не хочу никак объяснять или приносить извинения за свое поведение ни перед кем. Да, я взвожусь, да, я злюсь, да, я в обидах и имею полное право так делать. Ребята, увольте. Я не железная и сейчас, живя в режиме активного энергосбережения, не могу позволить себе тратить эту самую жизненную энергию на чье-то эгоистичное "АМ!" и требование внимания к своей персоне. Ловлю себя на том, что сейчас вообще лучше всего чувствую себя в абсолютном одиночестве, послав всех - так хоть получается какими-то делами или работу работать. И наблюдать, как все ненужное вокруг "отшелушивается".
Ибо кроме мамы, у которой опухоль с молодую дыньку и которой на операцию на следующей неделе, есть три человека, которые мне сейчас важны - Кирюха, Енот, Тяпа. Все. Еще два наберется просто приятных в общении - Женька с Артемом, позитивные, хорошие, не давящие собой. А в остальном - я устала. У меня нет сил на общение еще с кем-то, кто слишком хорошо меня знает. Я еще держусь и не срываюсь на родителях и близких. Не трогайте лихо, потому что я сорвусь. Наговорю много неприятных вещей и всего, что действительно думаю. И все потом будут дуться и обижаться.
Как парадоксально, что я бегу от "своих", чтобы с готовностью и радостью примкнуть к "чужим", к людям, которых вижу впервые или которых не видела несколько лет, познакомиться заново, раскрыться и контачить с ними.

Не хватает энергии на описывание тяжелых мыслей, которые как валуны тут толпятся и медленно ворочаются.

Где-то с две недели назад я шла уже поздним вечером к станции метро "Владыкино". Топала по лужам, по трассе, стучала зубами от холода, вокруг было темно, пахло машинами и дождем, шумело машинами и дождем. И почему-то именно этот ассоциатиивный набор достал какие-то очень далекие кусочки памяти из самого детства, где темнота, холод и дождь, шум трассы сложились в концентрированное одиночество. Я шла по трассе и давилась комом в горле: мир сделался контрастным и со всех сторон ринулся на меня, и я побежала стремглав к автобусной остановке, просто потому, что вот так и умирают от одиночества.
На остановке был только один человек. Он стоял, отвернувшись против ветра, и дымил в сторону. Видимо, услышав меня, он бросил окурок в урну и медленно повернулся. Черный и лоснящийся в свете фар. Негр, цвета спелой сливы, с большими блестящими глазами.
-А мы где вообще? - вдруг спросил он меня, с акцентом, но отчеканивая каждое слово.
-Да черт его знает, - ответила я, - Но тут где-то метро недалеко.
Тогда негр улыбнулся и его зубы едва ли не засветились в темноте, между лиловых губ и десен.
-Вообще-то я хотел спросить, сколько времени, но тогда не важно.

Сегодня день слишком сумбурен, полон беготни, дел, передвижения, потоков информации, и среди этого шевеления вибрация телефона в кармане, смс от когда-то давнишнего приятеля. "Феникс, это ты?".
И я останавливаюсь как вкопаная, какой-то пассажир сильно толкает меня и я впечатываюсь в кафельную стену подземного перехода. Феникс, это ты? Плотнее прижимаю большие мониторные наушники к голове, запираясь от напирающего мира, разуплотняющегося, разъединяющегося на молекулки и слепляющегося вновь вокруг меня. Нет, Феникс - это не я. Это погонялово отсохло, как рудимент. Это какая-то другая, маленькая девочка, живо реагирующая, зашуганная и поддатливая, как пластилин, теперь обросшая рыжими лохмами, трекинговыми ботинками, язвительностью и пофигизмом. А ты, чувак? Трепетный вьюноша, ныне обросший бородой и собственным бизнесом.
А мой брат? Живой и смешливый мальчишка со своими шуточками, парнишка со своим пробивающимся баском и щетиной на подбородке, живой и настоящий. Теперь ему нет и двадцати, уже обрюзгшему дяденьке в миниатюре, слабому и безвольному, не способному даже взять в руки ту свободу, которая лежит перед ним.
А мои друзья? Ожесточившиеся, одеревеневшие, категорчные, максималистичные, потерявшие, или сменившие старые ценности на новые.
Мы же обещали, что не будем такими.

-"Да, это я, Феникс." - нащелкиваю я смску в ответ.
-"Заходи завтра днем".

Господи, что же стало со всеми нами.

В данный момент я лежу-болею - а значит выходные на славу удались.

Началось все несколько дней назад с того, что у нас на работе появилась новая девушка-администратор. Она пришла, и сразу между мной и моим прошлым непосредственным начальником воцарилась любовь, взаимопонимание и гармония, поскольку я поняла, какой же он замечательный, хороший и просто очаровашка. Я чуть не плача просила его вернуться, говорила, что жить без него не могу, что с его уходом все стало не так - печенье сохнет, капучинатор не капучинит молоко и небо ваще не голубое. Но бессердечный Марат оставил меня одну на растерзание Алены-администраторши. И началось.

Я не в той должности, чтобы катить бочку на вышестоящих, поэтому отмечаю исключительно объективные недочеты в выполнении прямых обязанностей. Например, привозят ли нам новые абажуры, пуфики и шторы, приходят ли промоутеры за законной зарплатой, нужно ли перезагрузить роутер - неважно, Алена делает круглые глаза и восклицает: "Ооооой… Я ничего не знаю! Мне не говорили! И вообще меня не было!". Или например, гостю нужно заплатить 174 рубля, он протягивает бумажку в 500 рублей. После крайне долгих подсчетов, Алена каким-то чудом выдает ему сдачу 456 рублей. Нет, я тоже плохо считаю в уме, но для таких как мы рядом с кассой лежит калькулятор. Почему бы им не воспользоваться?
Но финиш - это когда Алена, администратор, спрашивает у меня, официанта-бармена, пароль от ее, админского, рабочего компьютера. Потому что она забыла. К тому времени я уже конкретно устала от нее, и ответила, что знаю, но не скажу. Ибо ко всему прочему Алена оказалась просто очень злая. Без примесей каких либо отрицательных качеств - чистое концентрированное зло, по умолчанию, направленное на меня, потому что больше не на кого (хотя тетушке-посудомойщице тоже попало), так что я сделала финт ушами. После чего лучи ненависти меня просто испепелили.

Я не люблю, когда меня испепеляют, мне от этого плохо очень, так что с работы я ехала с желанием кого-нибудь удавить и ощущением проживания в стране мудаков. Посему спонтанное желание развеяться было поддержано, я проехала свою пересадку в метро, вышла на Полянке, купила "Бойню №5" в Молодой Гвардии и пошла на Болотную площадь. Реально самое оно, когда ты замылен - пойти и потрепаться о чем-то отвлеченном с классными чуваками.

И классные чуваки нашлись! В кармане у меня был номер парня с погоняловом Творожок, все, что я о нем знала - у него день рожденья и он проставляется тортом-кальяном-выпивкой. По ходу поиска Творожка нашлись Владик с Ромой, Белка с Никитой и именинника мы искали уже вместе. Нашли, сделали вокруг него хороводик (Творожок оказался милым и пухленьким), потом меня взяли и повели к подстилочке, на которой росли какие-то люди с гитарой. Творожок дал мне в руки столовую ложку и велел есть торт. Посидели, попели. Кальяна не было, выпивки не дождалась, ибо заобщалась с фаерщиком Васей. Вася клевый, внушительный в окружности и такой же в добродушности, он лениво и грациозно крутил стафф, поплевывая на него керосинчиком.
А я уже понимала, что этот вечер будет отличаться от своих предшественников и переемников, и движимая давнишним желанием, почуявшим возможность, воплотиться, заявила:
-Вась, а меня научишь?
-Не вопрос, - ответил Вася, - Только у тебя волосы…
-Так я завяжу.
-И одежды на тебе слишком много.
-Да я разденусь!
-Ну Вася! - раздался полный ажиотажа глас народа, - Ну не отказывай даме-то!
-Окей, - говорит, - Белье гладила когда-нибудь? Водой изо рта на него брызгала? Вот то же самое сейчас будешь делать. Эй, дайте человеку чем-нибудь плюнуть!

Мне в руки дали бутыль гранатового сока, не много ни мало. Плевалась я самоотверженно и старательно, до тех пор, пока Вася не остался доволен, а хозяин сока робко не потребовал хотя бы остатки своего имущества назад. Керосином на огонь сразу не рискнула, договорились с Васей в следующий раз пересечься.

И я пошла гулять дальше, сразу от фаерщиков попав к знакомой девочке Фекле, веселой и немного пьяной. Меня снова пригласили на подстилочку, там рос всего один мужчинка романтичной наружности, в шляпе и трубке, представился Рэем. Рэй совершенно фантастическим и безумно вдохновляющим, из тех людей, за которыми хочется пойти не оглядываясь, потому что ты знаешь, что он по очень правильной дороге идет и очень правильные вещи делает. Второй на моей памяти человек (после Игоря Тяпкина), пообщавшись с которым, хочется сказать: "Чувак, удочери меня, ну пожалуйста!". Но как некстати, я уже совершеннолетняя, а у него трое своих детей. Они вырастут клевыми, не сомневаюсь, и им очень повезло с отцом, да.
Мы сидели втроем, пили сангрию, грелись и разговаривали о разных прекрасных вещах, к нам иногда приземлялся Глюк, нюхал пробочку от бутылки, сразу делался очень веселым, хватал в охапку то Феклу, то меня, и снова убегал.
И тут Фекла решила, что я ей очень нравлюсь, что пора перевести наши отношения на новый уровень и позвала к себе домой.
-Только у меня там три крысы и сосед! - хихикнула она, - Не боишься?
Думаю - вечер пятницы. Вписка у каких-то странных слабознакомых мне людей. В Строгино. И крысы, три.
-Неа, поехали!)
Радостная Фекла сама бросается на Глюка, при появлении оного, с криком: "Ура! Фауст сегодня едет с нами!". Человек в легком свойственном ему ахуе таращится на меня, потом хватает в охапку, говорит: "Круто!", ставит на место и куда-то ретируется. Я в таком же ахуе осознаю, какая Москва маленькая и тесная, особенно касаемо Болотной тусовки.

Встаем, собираемся, прощаемся со всеми, топаем через перекрытые почему-то дороги, едем. В метро трепемся с Рэем, прощаемся, надеемся пересечься в ближайшие дни снова все вместе. По пути покупаем какую-то еду, Фекла отдельно затаривается конфетами, как она выразилась, "задабривать домашнего духа". Уже первый час ночи, идем тихими полутемными дворами (оказывается район Строгино очень симпатичный и зеленый), ныряем в школьный двор, заходим в подъезд, поднимаемся и я откатываюсь как будто на 11 лет назад, оказавшись в квартире полностью идентичной той, в которой жили дедушка и бабушка. Даже мебель стоит так же. Только на звук открывающейся двери, словно собака, выбегает крыс Серый.
И в этом доме, со следами затапливания от соседей на потолке, с незакрывающимися дверями в туалете и ванной, этим вечером было невыразимо уютно и хорошо. Меня словно окунули в немножко другой мир (даже выдали на входе шаровары и оранжево-полосатые чулки) - в этом доме ходят только босиком, в какой-то смешной цветастой одежде, едят неведомую мне еду вроде китайских грибов и овощных смесей, пьют белый чай прямо из френч-пресса, ведут исключительно напольный образ жизни - сидят на матрасе и подушечках. Спят там же.
И вот мы с Феклой, этой какой-то немного инопланетной девочкой, говорящей по-арабски и жившей когда-то в Тунисе, в половине второго ночи сидим на полу кухни, в окружении книжных стеллажей и крыса Веника, пьем чай, курим апельсиновый кальян, разговариваем о каких-то простых вещах, о детстве и музыке, иногда на контакт выходит Глюк, чтобы посадить мне на голову крыса или молча, с ничего не понимающим видом хлопая глазами, потрясти пустым френч-прессом, как бы намекая "Женщины, сделайте мне чаю!". И снова убегает к своему компу, компьютерному железу и книгам. Под этой косматостью на башке живут гениальные мозги, а еще глубже - шестилетний мальчик, который не знает, как толком поджарить яичницу, позаботиться о самом себе или общаться с людьми. Поэтому мы с Феклой подсовываем ему еду, конфеты с чаем, как она правильно и выразилась - "задабриваем духа".
Потом вместо "Моста в Терабитию" мы смотрим фильм BBC по работам гениального физика Стивена Хокинга. Без шуток - прекрасно смотрится поздней ночью, когда уже немножко клонит в сон. В самом конце мы действительно заснули, мне снилась темнота, в конце которой светятся галактики. Глюк сначала по-джентльменски оставил нам с Феклой диван, уйдя спать на полу на кухне, потом я проснулась от того, что он пролез с одеялом на свободный пятачок угловой части дивана. Несколько минут я пыталась переварить в голове этот безумно длинный, насыщенный, сумасбродный и хороший день, просто осознать, где я была с утра и где я теперь, осознать эту разницу, слушала, как ребята сопят с обоих сторон от меня, мысленно благодарила Мироздание за сегодня, смотрела на рыжий фонарь, светящий прямо в окно сквозь листву.
И как будто была немножко причастна к этому дому и к его обитателям.

А с утра мы замечательно разбили кальян. В доме, где нет пылесоса, но есть три свободно бегающих крыса, сбор осколков с пола делается гораздо веселее. Так что пол на кухне был помыт апельсиновым соком из разбитой колбы.
Мы быстренько завтракаем, берем краски для росписи пылесоса (да, мы идем расписывать пылесос) и топаем на другую квартиру. Там сталинский дом, просторные коридоры, высокие потолки, большие комнаты, по которым перемещается маленькая девочка Настя, закутанная в свитер, вязаное пальто, чуни, лохматая и милая. И много-много книг, включая книги на арабском и антиквариат 19 века, который собирал еще дед Феклы. И самая настоящая домра.
Мы пытаемся настроить этот чудо-инструмент, потом начинают подтягиваться люди, друзья и знакомые, читаем по кругу "12 стульев". С приходом народу начинаются игры и веселуха. Подъезжают Кирюха и Владик с Максимом. Играя в HeadHunter'а выясняем, как много странных, но понятных только нам с Кириллычем ассоциаций, или почти только нам:

-Ну… эээ… Я!
-Печатник? Оо
-Правильно!

-Марио!
-Сантехник?
-Правильно.

-Близнецы!
-Гинеколог?
-Да!

-Эээ… Мудак.
-Кхм… Твой хирург?!
-Ну да…

И еще много-много смехуечков. День спокойно закончился в компании микроКот и Кот Снежег в Муми-Кафе на Менделеевской, с играми в башенки и черепашек. Внезапно очень атмосферно-теплые и трэшовые (куда ж без этого) фотки лежат вот тут.

А я пойду лечиться и выздоравливать. Дабы потом хорошие выходные еще раз состоялись.

Я вся пропахла благовониями. Пропустить этот день было бы смерти подобно, ибо воспоминания о нем будут греть все девять месяцев грядущих холодов. Без этого не перекантоваться.

***

Мысленно свыклась с тем, это была одна из последних возможностей нормально увидеть друзей, которые уже в понедельник разлетятся по своим университетам, а я останусь один идиот-бездельник.

***

Смешной человек мимоходом подбегал обниматься, устало закатывал глаза, бормотал и утыкался в плечо с требованием погладить и почесать, сильно пьяный и добрый. Потому наверно и добрый. От него убийственно и пахло этими самыми благовониями, и еще чем-то странным и приятным. А во рту смешался горький пахучий портвейн и противно-сладкая кола. Мы с 2010 года знакомы, а что-то вот только сейчас нормально и достаточно долго говорили. Ну и еще дольше молчали, по объективным, вполне, причинам. Потом я попрощалась, развернулась, пошла к метро, встретила там своего Чудища, традиционно ворчливого и угрюмого. Сама красная как рак, весь вечер не могла смотреть ему в глаза и нормально говорить. Стыдно и что-то еще.

Мозг все еще немножко кипит. Эй, мозг, спокойнее, все выпивают, с кем не бывает, ты сам сегодня хорошо угостился из фляжки француза Валерия. Соберись. Все стабильно. Иди спать. Завтра на работу.

Пока, смешной человек. Встретимся первого июня.

Бабушка опять в больнице, какое-то время не ходила и не говорила, а я до сих пор не могу заставить себя приехать к ней. Потому что у ее постели я не буду чувствавать сострадания - у ее постели я буду думать "так тебе и надо!". Потому что еще помню, как на все мое детство был положен один большой хуй, помню удары скалкой по спине, угрозы выбросить меня с 6 этажа, ее бесконечные нападки на дедушку и маму, грязь, грубость, обиды, оскорбления. В ситуации угрозы жизни и здоровью люди обычно забывают все плохое от своих родных. А я не могу.

У мамы в животе опухоль размером с ебаный грейпфрут. В сентябре на операцию. И я ничего не могу сделать, кроме как разгружать ее по дому и бояться. А если бы от концентрации страхов что-то зависело, ох, я бы быстро разрулила ситуацию. Я скучаю, стараюсь проводить с ней время по максимуму, а есть еще один человек, который капризничает совсем как ребенок, дуется, обижается, скучает. "Фауст, ты не приходишь, не звонишь и даже не пишешь! Ты хоть волновалась за меня, пока меня не было 2 недели?". Да, волновалась. Скучаю. Хочу звонить, приходить и писать. Но меня надо и здесь, и там. Меня не хватит на всех поровну. Я не резиновая.

Нормально и органично чувствую себя только на работе, где казеные стены и интерьерчик, левые люди, начальство, которому вовсе не обязательно знать обо мне что-то большее, чем паспортные данные и "Алин, сделай вот это! Алин, принеси, пожалуйста, вон то!". Это освобождает мозг и создает видимость занятости, что я тут вроде не как растение живу.

А потом 14-часовой рабочий день заканчивается, я успеваю на переход в метро, еду почти одна в последнем вагоне, прихожу домой, где все уже спят, иду в душ, ложусь в кровать и минут 10 плачу перед сном, даже не столько потому что мне от чего-то грустно, а чтобы выплеснуть напряжение. Хотя…

Хотя стоило бы оплакать свою мелкую, черствую, сволочную душонку твари. Потому что в ситуации угрозы жизни и здоровью люди обычно прощают родным обиды. А я не могу. Потому что чтобы привязаться и понять, как я сильно нуждаюсь в матери потребовался момент, когда она тяжело заболеет.

Потому что тварь я и скотина, давайте будем честны.

Сегодня дома у Кирюхи. когда я мыла противень от пирожков. меня накрыло очень четкой волной картинок, воспоминаний и ощущений.

Мне вдруг показалось, что я снова очень маленькая. Что уже так страшно возвращаться, но сейчас войдет мама и скажет: "Дочь, уже поздно. сейчас пойдем домой. Домой". И станет спокойно. Безопасно. Безмятежно.

За окном висели тучи, темно, дикий ветер, крупные капли - такая погода, как будто послезавтра в школу.

И по левой щеке покатилась здоровая, крокодилья такая слезища: у меня за плечами несколько операций и месяцы больниц, мама с опухолью матки, бабушка-псхопатка и друзья, которые рады видеть кого-то гораздо больше, чем меня. Через пару месяцев очередной день рожденья, с сентября учиться в двух учебных заведениях, с пятницы - на работу, в понедельник - к врачу.

А мне всего шесть лет.

Через пару секунд отпустило.

Показалось.

Мама, не умирай.

Я не смогла объяснить человеку, что это такое. И сомневаюсь, нужно ли было пытаться, если человек никогда и не понимал, что это такое и не считал свое непонимание лишением. Да и лишение ли оно.

Вот это жесткое ощущение голода и недодачи любви исчезло, когда стало ясно, что меня вообще никогда не любили. Не может болеть недостаток того, чего вообще никогда не было.

И стало все ясно, стабильно, просто, какобычно. Видаться, гулять. ездить в гости, смотреть кино, трепаться, готовить еду, рассказывать, как прошел день, спать, дурачиться, ржать.

Меня не любят. Я отдаю, как обычно.

Все как всю жизнь, все как всегда.

Я хорошо умею любить. Настолько хорошо, что по мнению Мироздания вполне справляюсь и за себя, и за того парня.

И наивно было думать, что все когда-то может быть по-другому.

Режим автопилота mod-on. Полет нормальный.