11 september

Здравствуй.

Я так сильно хочу тебя убить, вырвать твое легкое и надуть как воздушный шар. Чтоб все мое лицо было в твоей крови и я была полна тобой. Ах, как я хочу тебя убить, сделать горизонтальный надрез на твоей прекрасной груди и изъять все твое мерзкое нутро. Сломать моими хиленькими руками твои ребра и добраться до недр твоей жестокости. И слизывать кровавую кашу с моих рук. Смаковать кусочком твоего сырого сердечка столь железного привкуса. Как я хочу тебя убить, медленно, но верно. Провести холодной сталью по твоей идеальной щеке, чтоб град горячего вина лился в уголки твоих преподнятых губ, чтоб ты был в моей власти. Чтоб твои лживые глаза смотрели как я прикасаюсь языкам к соленым ресницам. Чтоб ты видел весь ужас моей улыбки, которая тебе так нравится. Или нравилась?

Я так хочу все испортить. Убить в себе страх тебя потерять навсегда. Я безумно хочу отнять тебя у себя. Как мне близка жестокость, мой герой.

На прощание я бы вырвала твой глаз из глазницы, обработала формальдегидом, увековечила бы тебя и носила бы на длинной цепи у самого моего сердца. Я читала бы тебе, гадкий мерзавец, Эдгара Алана По и смеялась видя ужас в единственном твоем мерзком проявлении. Ты был бы со мной так счастлив, как горестно мне без тебя. О, мой Хитклиф. Я так безумна тобою. О, я так жажду раздеть тебя, впитать в себя всю возможную память о тебе и разделать тебя. Убить свою слабость. Миллионы кусочков моего золота, я кровавый лепрекон твоей смерти. Я бы ела тебя и пила, спала в тебе, умывалась тобой, возила бы тебя на курорты и смеялась над ворованными тобой шутками. Ах, у нас бы все было отлично. И ты никогда бы мне не надоедал, а я-тебе.

Бойся же меня, мой смысл. О, бойся меня. Потому что я жива, и люблю тебя так сильно.

Я не забуду тебя, мерзкий Хитклиф.

4 мая, я все больше убеждаюсь в том, что я трусливая бездарность.

Слушаем Сару Симонс.

Сегодня мне вновь нужен совет лучшего друга, но его, увы, уже давно со мной нет.

Думаю, сейчас он лежит в теплых объятиях той, что гнет его как подкову в своих цепких ручонках. Или, возможно, сейчас он одиноко смотрит в окно.

Признаюсь, я уже так давно не считала 9 часовую разницу во времени, что, поди, и совсем разучилась.

Когда-то, не так давно, я убедилась, что все происходящее в наших жизнях, обязательно должно было произойти. Просто немного горько, что он так просто предал всё.

Жестокий мальчишка, который так и не понял, что он и есть"Северный ветер".

и пока на земле существуют мосты -
будут те, кто их жгут.
и пока корабли покидают порты -
будут те, кто их ждут.

и пока разливается в небе закат -
будет новый рассвет,
и всегда будет тот, кто тебе очень рад
и такие, кто нет.

Дурманящей, росистой чащею
черемуха —
дыши, гляди,
ласкай, ломай…
И боль щемящая, —
как мало весен впереди!
А стоит ли уж так печалиться,
прощаясь с миром дорогим?
Ничто на свете не кончается,
лишь поручается другим.
Другим любовь моя завещана,
в других печаль моя горька…
Сто тысяч раз
другая женщина
все пронесет через века.
Ничто не пропадет, не минется.

Все праздничнее, все милей
цветет черемуха —
любимица
покойной матери моей.

Вероника Тушнова

Мои почки поднялись и демонстративно вышли.
Я стояла прислонив к горлу ладонь и опершись на плесневелую стену.
Никого не осталось, даже "мои дорогоие" и те, меня покинули. Как же горько.
С минуты на минуту ко мне должен был заглянуть здравый рассудок и я ждала его прихода, как некогда ранее, ждала его ухода. Рассудок был холоден и взвинчен. Он принялся расписывать мои недостатки и смеяться над надвигающимся кризисом. Рассудок уже давно меня раскусил:"Её нужно хорошенько пнуть, чтоб увидеть хоть какой-то результат". И этот его пинок, признаюсь, не оказался для меня неожиданностью.
-Моя любимая, Изабелла. О, прошу тебя, не садись. Ты вновь устала? -льстиво по-смеиваясь начал он.- О, моя дорогая, Изабелла. Не преминуло Вам, в столь ранний час, придаваться отчаянию из-за такой глупости как "разбитое серде" и "боль в почках". Открою Вам суровую правду, почки Вас покинули (в этот тягостный час или просто, навек, я не знаю), но вот второе, моя дорогая Изабелла, у Вас славное сердце, когда оно есть, разумеется. Правда, жестокая картина, в этом гнусном мире Вы жалеете своим "даром", лишь себя, а это печально. Лишь Ваша особа может страдать, тяготиться, быть раздраженной, хворать. Лишь Вы, моя дорогая. И это смертельно неверно, Изабелла. Вы большая девочка, так что соберите ваши плакучие нервишки в кулак, и живите дальше. А сердце есть, или нет. Не горюйте по тем, кто так легко смог от Вас уйти. Не плачьте долгими темными ночами по пустоголовому Хитклифу. "Невозможно исцелить тело, не леча при этом души"-любуйтесь прекрасным, и сами Вы станете лучше. Любовь-это для богатых и породистых, а для такой весенней пташки как Вы, есть воспоминания. -при этом своем рассказе Рассудок стоял опершись на спинку старого стула и смотрел на ласково голубое небо. Мне же оставалось лишь с гордой отрешенностью принимать его не лестные замечания.
Однако, признаюсь, так продлилось не долго. Сперва я пыталась отвлечься от его тягостной болтовни уходя внутрь себя, но ведь и он был там, со мной. Внимательно глядел в истинное лицо, скрытое под вуалью безразличия.
Он был со мной всегда. И только за это я полюбила его. И только за это, он невзлюбил меня. Я его слишком идеализировала, а он, слишком хорошо знал меня.
Беседа продолжалась:
-Изабелла, вы слушаете меня?-удрученно и с легкой иронией спросил Рассудок.
Да, куда мне деваться от Вас. Вы так хорошо меня знаете, что порою, а сейчас эта пора как раз пришла, мне бывает страшно, что я сама себя так хорошо не знаю.-парировала я.
-Вот и отлично. Вы, маленькая вредная девчонка с самооценкой отрешенной или царицы. Вы, несносное подобие каждой, кто так или иначе влюблял или был влюблен. Изабелла, вы должны прекратить, или окончательно сойдете с ума. Он ушел от Вас как и пришел, словно осенний ветер. Вскружил Вам голову и упорхнул в открытую форточку, но ведь вы комнатное создание. Едва ли вы выйдите во двор, все кончено. -не мог угомониться Рассудок, и тем самым вызывал во мне желание завыть на луну, до прихода которой осталось ещё добрых 9 часов.-Изабелла, вы как тот стригаль, что разматывает шерсть овцы, что давно уже мертва, и пытается вспомнить каждую её частичку, лишь бы клубок не становился в его руках меньше. Вы безумны в своем горе, но сколько можно?Или вы думаете я не знаю о том Вашем тайнике в бумажнике? О тайнике с его любовным письмом. Его ЕДИНСТВЕННЫМ любовным письмом. Почему оно одно? Почему именно тогда? Зачем вы ему понадобились? Почему ВЫ? Изабелла, прекратите так глядеть на меня своими черными бесами, подумайте сами. И может, тогда Вам станет очевидно, что все было решено и без Вас. И что вся Ваша с ним любовь, просто фарс мечтателя и настырного убийцы. Все минуло, все прошло, Изабелла. И теперь у Вас остался только Я, а Я, не самый большой фанат столь дерзкой глупости.- Он остановился лишь для того, чтоб я слегка угомонилась и вышла из сырого угла. Тогда он помог мне сесть на стул, за которым стоял сам, и принялся трепать нечесаные темные волосы.
-Мы все знаем, дорогая моя, что Вам его не разлюбить. Но к чему теперь горевать, если память осталась у Вас? Вы проиграли, он проиграл, мы все проиграли. А может и выиграли в чём? Вы со мной согласны?-я молчаливо кивнула.-Вот и отлично, что мы понимаем друг друга. А теперь давайте лучше выпьем по чашечке чаю и пройдем в библиотеку, мне там комфортнее. Тут слишком сыро…
Видимо, такою была моя судьба. Ибо, после разговора мы мирно вышли из сырой спальни, плотно заперев мои в ней переживания, и выпили по чашке горячего чая в библиотеке. Я, как обычно, зеленый с одной ложкой сахара и лимоном, а Рассудок, черный крепкий чай, без единого намека на сладость. После он немного почитал мне и удалился для дел тайных, и, думаю, достаточно пугающих.
Когда он покинул мой тихий и глухой домишко, едва ли темнело. Дорогу он выбрал ухабистую и нелюдимую. И я внимательно следила за тем как он удаляется. Пока мой гость не скрылся за кукурузным полем.
В тот вечер, и во все последующие вечера, мне было очень грустно, но теперь не от того, что мой любимый Хитклиф оставил меня, а потому, что я вверила в его грубые руки свою ранимую душу.
С тех пор прошло не мало времени, и я не мало передумала тоскливых дум о нём, но больше никогда я не пыталась забыть того, кто был мною даже больше, чем я сама.

Порой я хочу денег, много много, чтоб иметь власть над вещами. Просто встать и перестать слушать, или уйти и не возвращаться, никогда. Уехать, исчезнуть, разбиться, развеять себя, и никому не принадлежать. Чтоб каждый день самой решать когда взойдет солнце и никогда больше не терпеть.

Раньше я никогда в жизни не поверила бы, что способна так горько ждать.

Вскоре я создам некролог для каждого, кто немного остался и безвременно скончался в суете чужих жизней. Для каждого, кем я дорожила, и кто так рано пал. И никогда больше не буду оборачиваться, потому что однажды обернувшись, ты навеки станешь соляной статуей, и будешь развеян буйным порывом северного ветра.

Вы все меня огорчили, но самое большое огорчение я принесла сама себе.

Конца февралю не бывать

И ты стоишь слегка сутулясь

Когда нас будут признавать?

Когда мы лихо разминулись?

"С тех пор как я научился страдать, не было у меня ночи хуже"

Эмилия Бронте

А ты теперь тяжелый и унылый,
Отрекшийся от славы и мечты,
Но для меня непоправимо милый,
И чем темней, тем трогательней ты.

Ты пьешь вино, твои нечисты ночи,
Что наяву, не знаешь, что во сне,
Но зелены мучительные очи, -
Покоя, видно, не нашел в вине.

И сердце только скорой смерти просит,
Кляня медлительность судьбы.
Всё чаще ветер западный приносит
Твои упреки и твои мольбы.

Но разве я к тебе вернуться смею?
Под бледным небом родины моей
Я только петь и вспоминать умею,
А ты меня и вспоминать не смей.

Так дни идут, печали умножая.
Как за тебя мне Господа молить?
Ты угадал: моя любовь такая,
Что даже ты не смог ее убить.

Анна Ахматова

Одна сижу на пригорке
посреди весенних трясин.
…Я люблю глаза твои горькие,
как кора молодых осин,
улыбку твою родную,
губы, высохшие на ветру…
Потому, — куда ни иду я,
и тебя с собою беру.
Все я тебе рассказываю,
обо всем с тобой говорю,
первый ландыш тебе показываю,
шишку розовую дарю.
Для тебя на болотной ржави
ловлю отраженья звезд…
Ты все думаешь — я чужая,
от тебя за десятки верст?
Ты все думаешь — нет мне дела
до озябшей твоей души?
Потемнело, похолодело,
зашуршали в траве ежи…
Вот уже и тропы заросшей
не увидеть в ночи слепой…
Обними меня, мой хороший,
бесприютные мы с тобой.

Вероника Тушнова

Я помню, любимая, помню

Сиянье твоих волос.

Не радостно и не легко мне

Покинуть тебя привелось.

Я помню осенние ночи,

Березовый шорох теней,

Пусть дни тогда были короче,

Луна нам светила длинней.

Я помню, ты мне говорила:

"Пройдут голубые года,

И ты позабудешь, мой милый,

С другою меня навсегда".

Сегодня цветущая липа

Напомнила чувствам опять,

Как нежно тогда я сыпал

Цветы на кудрявую прядь.

И сердце, остыть не готовясь,

И грустно другую любя.

Как будто любимую повесть,

С другой вспоминает тебя.

Сергей Есенин

А ты думал - я тоже такая,
Что можно забыть меня,
И что брошусь, моля и рыдая,
Под копыта гнедого коня.

Или стану просить у знахарок
В наговорной воде корешок
И пришлю тебе странный подарок -
Мой заветный душистый платок.

Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом
Окаянной души не коснусь,
Но клянусь тебе ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь,
И ночей наших пламенным чадом -
Я к тебе никогда не вернусь.

Анна Ахматова

Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.

Чужие губы разнесли
Твоё тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.

Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.

Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.

Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.

Вот так же отцветем и мы
И отшумим, как гости сада…
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.

Сергей Есенин

Вы стояли в театре, в углу, за кулисами,
А за Вами, словами звеня,
Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
Потихоньку ругали меня.

Кто-то злобно шипел: «Молодой, да удаленький.
Вот кто за нос умеет водить».
И тогда Вы сказали: «Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?»

Вот окончен концерт… Помню степь белоснежную..
На вокзале Ваш мягкий поклон.
В этот вечер Вы были особенно нежною,
Как лампадка у старых икон…

А потом — города, степь, дороги, проталинки…
Я забыл то, чего не хотел бы забыть.
И осталась лишь фраза: «Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?»

Александр Вертинский

Мне старый человек сказал,
И я навек запомню эту фразу:
" Не могут быть красивыми глаза,
Которые не плакали ни разу…
Не может быть красивою душа,
Которая ни разу не страдала…
А человек красив только тогда,
Когда есть сердце,
А не кусок металла."