Это просто Вьюи блог

любить "клинику", пить колу со льдом и коллекционировать невзаимные влюбленности.
в смятении, как размазанные тушью сны-акварели. улицы плавятся. и как в старом фильме скольжение.
у тебя веснушки, по которым хочется загадывать желания. атлас звездного неба. звёзды, туманности, галактики, линии созвездий, радианты метеорных потоков.

­ ­

когда мы лежали, смотрели в небо на портфеле и моем балахоне, безмятежность целовала в плечи. мир виделся запаянным в янтарь. хотелось сжаться до атомов, частичек воздуха, чувствуя себя хронически больным, чахоточником, беспомощным, вздрагивая от приступов кашля, размазывать на пальцах кровь. закрыть глаза и не двигаться. в янтаре прибалтики перекатываться на дне моря. бесконечно.
и я брошу этот чертов дневник, когда стану взрослым. идеальным взрослым. потому что у взрослых не должно быть пробоин и послаблений.
/это Арбат. сцена из «русалки» с актрисой из «нирваны»/
покупаем билет на пьесу по студенческому на пятницу, чтобы помочь той девочке с зажатой пятидесяткой.
можно говорить о траве и делать твои фотографии после пятиминутного спора. почувствовать твои пальцы на своих запястьях, произнести «я расстроен». люблю быть первым. иллюзия неповторимости. и очень приятно, что ты тоже любишь наблюдать за процессом, когда кто-то рисует. кроме себя и альбома с рисунками, у меня ничего нет.
терять всегда слишком страшно. я смотрел по кабельному, что когда очень больно, люди причиняют себе увечья, чтобы перетерпеть. не уверен, что поможет, но давай попробуем. ловить кайф от боли – это все чему я научился за последние два года. маниакальная нежность[?] пересчитанные выбитые ребра. но все это слишком сложно/грязно/пошло­/лично. вросшееся.
обещаю, что после встречи со мной ты найдешь кого-нибудь нужного. статистика неумолима.
можно переспать с любым или сесть на наркотики. в клубе по темным улицам с джек дэниелсом. падать в коматозные сны. но гори оно все синим пламенем. потому что проще одному или влюбляться в подходящее время года, как по расписанию, чтобы чувствовать. мне слишком дорого обходятся мои проявления ранимости, обнаженной натуры.
нельзя ревновать людей, на которых у нас нет прав. нельзя отпускать людей, потому что мы считаем, что всё заканчивается плохо и что он заслуживает большего. наказываем ли мы себя или просто боимся зависимости(?) ворох влажных листьев на лице.
мы, наверное, родились в неудачниколэнде.
потому что я тебя разъэтоваю звучит безопаснее, чем я тебя люблю.
искаженное восприятие. колебался – должен ли я обнять тебя на прощание. ждет город со всеми своими нонконформистскими уличками, закорючки запятых – тебя, такую искреннюю и не похожую на остальных. а меня - внезапно опустевшая квартира. приемлемее сделать вид, что я ухожу за хлебом, а ты за шарфом и это на полчаса или может быть на час, очередь ведь и пробки. и только под конец спросить из какого ты города.
я засыпаю в электричке, на коленях у меня раскрыты верберовские танатонавты. испытывать легкое желание написать тебе смс, пока мы ещё в одном городе. что-нибудь вроде «в следующий раз трава будет мягче» или что ты зря отказалась смотреть второй сезон skins, он лучше первого, и что вербер пишет, что смерть от любви возможна.
когда я травлюсь телевизионным никотином в полночь, защемляя бронхи, ты пишешь мне «спасибо» и на ум приходят только ассоциации с одноразовой проституткой и становится по-осеннему грустно, по февральски холодно. не хватает рук, губ, шепота, заботы, тепла, каких-нибудь дурацких глупостей, возни в простынях, ощущение защищенности и нужности. мне бы отпустить себя далеко-далеко, как механизм запускания птиц по венам. но всегда возникают «но» и я остаюсь здесь.
заложены верхние дыхательные пути и легче достать револьвер, снеся полголовы, чем продолжать мучения полуудушья и просыпаться все сложнее, ведь во снах никогда не болеют.
а потом горячительный бред. температура. галлюцинации. таблетки. капли. нельзя холодную колу и лежать на земле с моим иммунитетом, просто приятно делать вещи с последствиями в ущерб себе, потому что не думать – это привилегия.
у нас отключали воду дня три назад.

и учти, я буду все отрицать, прикрываясь этой неспрогнозируемой тотальной болезнью
или
ещё
чем-то.

можно пообещать небо, можно быть небом. можно слушать море, можно выслушать морем. если бы я высушил нёбо или любил бы нёбом внутренней полости, стекла в аквариуме запотели от нехватки воздуха.
трещинки в ребрах или читать по ребрам. можно обессмысливать смыслы или заниматься тавтологией.
но ты сушишь кожу или кончились чернила или квартира как брошенная экспозиция.
или усталость талым снегом из камер хранения сердечного камертона.
пьем резкий кофе на брошюрках Кетро в кафе для разбитых сердец в ожидании Тайлера
или тех, кто забинтовывает запястья
или вздрагивать.

погода такая ветреная, что никуда не хочется. переступая через рельсы, возвращаться домой, не оборачиваться, чтобы увидеть закат на шпалах, уходящих вдаль. медленно задыхаться от знакомого ощущения. не вычислить того, отчего так плавится внутри неуютным беспокойством. только не вспоминать, это всегда оборачивается остроконечной болью в позвоночнике, звенящем колокольчике в висках. и если страдание приносит мне эстетическое удовольствие, я слишком боюсь в нем увязнуть.
в конце концов, я, как и все, хочу стать счастливым.
просто человечески счастливым.

люди кажутся одинаковыми и бесполезными. нет желания разговаривать, отвечать на вопросы или писать.
спасает Вербер.

в два часа ночи спорить с Рэем по ICQ. "не могу позволить тебе замутить с девушкой у себя на глазах. из девушек на тебя имею право я, я, и ещё раз я". политика честности как доброкачественная опухоль. не хочу знакомиться с людьми мужского пола, которых они одобрили и которых приведут, чтобы мне показать с намеком – вы могли бы начать встречаться. только у меня друзья такие ненормальные? остановите их кто-нибудь.
преступление ли желать чего-то большего. моя проблема в том, что я не знаю, чего хочу, разве что попробовать свадебного пирога со свадьбы Рэя и Виктора. смахивает на мстительность, но по другому с ними нельзя.
в три часа ночи небо совершенно необыкновенное, израненное ветвями деревьев, глубокого синего цвета, от которого дрожит нижняя губа и руки не слушаются. и холодно. боль в горле раздражается и нарастает, заставляет видеть мир искаженным и небезопасным, под кривым скользящим углом.
мне принесли письмо. от Чудесного Вани. ровно 11 бисеринок, билет на троллейбус, театральный билет, красная нитка на удачу и желтая скрепка. «храните мои сокровища бережно. люблю. Ваня». через три строчки о наступлении весны и вопросы о планах. так незаметно мимо меня эта весна, что иначе как проебал это не назовешь. письмо летело почти четыре месяца, одно время года и ещё немного, чтобы найти меня в середине лета и передать привет.
первый сезон skins и новая банка кофе. я не кофеиный наркоман, просто чай гринфилд захватил все московские кухни и у меня остается ржавый осадок послевкусия, неприятный, а какао слишком сладкое, чтобы я мог его часто употреблять. больше всего люблю чай на травах, вкусный, ароматный, из детства или каркаде, но это диковинная редкость. приходится обходиться горьким кофе.
страшно – когда экран тухнет и телефон мертвый или омертвелый, внезапно брошенный на растерзание системы.

­ ­

шкрябать пальцами по линии крепления ребер. ласково. как птичий киль. тонкий. резким движением вскрыть грудную клетку. вынуть внутренности. двеннадцатиперстову­ю. не обращать внимания на посторонних, не концентрироваться на отражении боли, не слыша больше. заворачиваться в ещё теплое, сгибая колени, укладываться в тело.
только бы спрятаться от холода. или боли. или ненависти.
пожалуйста, не делай мне больно.
пожалуйста, пообещай.
пожалуйста, останься.
пожалуйста, влюбись в меня.

мне ещё кассеты нести на запись в формат dvd.
и второй сезон skins.
во снах я путешествую по миру. они намного интереснее реальности.
я кажется потерялся.

в плейере крутится композиция Augustana – Dust. я задумчиво пожевываю сигарету. в правой руке у меня полураскрытая книга – перечитываю «пыльцу» Джеффа Нуна.
небо больше похоже на насмешку. вокзал переполнен людьми, у которых нет дома - я прохожу сквозь ряды, оставаясь нетронутым. мне холодно, но это не тот холод, от которых сводит пальцы. скорее я захвачен расщеплением.
я бы хотел остаться. я бы хотел расплавиться воском на той площади, где я шел рука об руку со своим одиночеством – так хромой ведет слепого. воздух медленно вскрывает изнутри, я боюсь дышать, очарованный иллюзией свободы.
почти полночь, когда я сажусь в электричку на ярославском вокзале в пустом вагоне.
чувствую, сегодня мне это с рук не сойдет.

­ ­

на вилку куриные сердечки. пережевывать. твоя депрессия передается по воздуху и оседает на солнечные поля, которые ты обещал, но так и не показал. давление, и это тебе требуется длительная реабилитация. а мне слишком часто становится скучно.
когда я приближаюсь к завершению, логической развязке, придерживая за руку покидающий комнату вечер, я лежу рядом с тобой, и мы разговариваем.
чем больше я слушаю твоих историй о петербурге, тем больше я хочу туда попасть. это даже навязчивей парижа, потому что не так и далеко. но у меня нет денег на проживание, а тебя не отпускают, но у тебя там Ваше Высочество, раздумывающее ехать ли во францию на следующий год учиться в один из заведений Сорбонна, а у меня что-то подозрительно похожее на мечту.
иногда хочется, чтобы что-нибудь случилось само собой. эта апатия, порожденная разочарованием в себе, рано или поздно образумится. и может, мы с грустью будем вспоминать об этом времени, когда кружилась голова, я советовал тебе принимать колеса, ты говорил о австралии или сингапуре и работе волонтера, перед тобой разворачивалось право выбора, а я давился безделием и плавал в жалости к себе.

конечно, прискорбно осознавать, что по происшествию этих лет, я так и остался мудаком.
или твои весы врут, или потерялся мой килограмм. одеться потеплее и идти протяжно звать, чтобы вернулся.
40 кило - это совсем. совсем.

мне не хватало тебя, кот.

я просыпаюсь в дождливом сумрачном городе. люди здесь такие забавные, но надоедливые, как шариковые ручки, когда я больше люблю гелевые. прокручиваю планы на вечер, приблизительно предугадывая, что все закончится так же, как и вчера или неделю назад - dvd до утра, чужие сны на жженной кинопленке в пакетиках, как эти рыбки в аквариуме из старой квартиры, запах утра и плеера - пластик и деревья после дождя.
мне надоедает занавеска и белый свет нового дня - и так вторую неделю. не жизнь, а безостановочное серое пятно, в котором я вязну, когда тарелки прекращают со мной разговаривать.
в субботу я проснулся в пять вечера. вчера в три. сегодня в час. строчки проплывают и съеживаются, я разрезаю их на столе и может быть, настанет утро, в которое я не проснусь.
мне нужно что-то завершить к отъезду, я собрал сумку за месяц до этого дня, остались только вещи, сейчас валяются возле кровати на полу цвета красного дерева в пыли, мятые, мои. успеть заехать к хару, завтра к роберту - повод сегодня попытаться собрать себя, привести в порядок и более-менее презентабельный вид, потому как я не выхожу из дома, чищу зубы как придется, ем зеленые турецкие сладости и полуфабрикаты, когда чувствую, что голоден, в каких-то подвернувшихся вещах, главное, что не голый, зато сонный и заторможенный.
я совсем не умею прощаться и скажем прямо - не люблю.
у неё зеленые тени и мне нравится думать, что так и должно выглядеть безумие.
ещё у меня есть новая картинка, привезу свой любительский альбом. не пишу, потому что не о чем, а мысли вертятся о море, родных руках/ресницах/вену­лах, но это так избито, так что слов не хватает.
я только по край/ностям - от нежности к желанию искусать до синяков и прожженных сигаретами запястьях. не люби меня, я просто не хочу ничего знать. я устал или мне так кажется.
только бы вырваться, а к кому, куда и зачем - я сам не знаю. парадокс и хочется грызть провода зарядки для телефона - я ведь знаю, что впереди два месяца этого никчомного пустого лета, легендарного, а оттого особенно щемящего на вокзалах, где меня встретят, а я снова не влюблюсь в человека.
только в город. руки. воспоминания и отражения.
ты говори мне почаще что-нибудь. не важно, собственно. мне писать ответы на пришедшие письма, займусь этим в волгограде, если найду время.

а впереди ещё 5 экзаменов.
у меня уже начинается приступы суецидной осени и синдрома заходящего солнца в зрачках, полных рассвета.
я одинок и не могу выяснить - хорошо мне от этого или все-таки плохо. ты не поймешь, а я не отвечу.
ещё помню, что тебе нравится рыжее. в рассказах я часто встречаю в описаниях главного героя, что у него меллирование.

всё так пусто, и я начинаю срываться и мучаться.
но ведь всё будет хорошо или что-то типо того.

­

люди ни о чем. жесты. фразы. факты. бумажное. ни о чем. легче в тишину, душить, не разжимая побелевших пальцев. и кому-то в подворотне, пачкая джинсы, падать, хватать пустой воздух, пьяным голосом жаловаться. не искать встреч. не писать писем. не провожать взглядом. я так устал от полумер. от отсутствия тебя и прикосновений. от невозможности ожогов и вот эти вот выкрученные или искусанные. битые файлы, нервы, локти.
с некоторых пор просто нет идеальных. а когда-то, когда только мечтали о 18, вспомни, о чем мы думали, пока пробовали свои первые сигареты, раскачиваясь на деревьях, и ленточки на ветру, пахли ежевикой и убегали в лес. думали, что в 18 будем идеальными, держать в руках своё будущее и уверенно ступать по воде, мама больше не будет плакать и отец перестанет пить. об этом не принято говорить даже шепотом, я так и не научился становиться в центр комнаты и требовать внимания. не могу поверить, что, в конце концов, мы позволили себе превратиться в это. и я не знаю ни одного стоящего ответа на самый простой вопрос. и я даже не уверен, нужно ли мне что-то на этом свете в этом теле в этой квартире в этом городе или это просто сон.
не потому ли мне так тяжело с другими?
о некоторых вещах лучше не говорить.
я давно уже не думаю, что есть что-то навсегда. и это страшно. пора бы взрослеть, верно? ты всегда так красиво убиваешь. а у меня выходит только разбиваться и умирать.
и вот уже я называю твоим именем кого-то другого.

какие-то вымученные задумки. банка варенья. шотландская колли и рыжий котенок с серыми глазами, в которых плачет небо. не я. небо. хочется вспомнить что-то хорошее. сейчас. кроме пепла фотографий и fleshback/off. укутаться с головой под одеяло и скрываться. мне даже вспоминать кажется слишком сложным и болезнетворным процессом. и привычно оборачиваться к лучшему, оправдываться, что не выспался или плохой день и ничего не произошло, в общем-то.
прости, сорвалось.
болячка на нижней губе – лишний повод не целоваться. и не пить горячее. и желательно не прикасаться.

и чтобы утром не откачали.

­

я просто не знаю уже
должен ли я позвонить? набрать незнакомый номер. даже когда я писал, что помню твой, потому что ты особенная, я прятал глаза, потому что лгал. эта дырявая несовершенная память не оставляет мне альтернативы. цифры стираются, как и имена, как лица. даже на фотографиях, где ты улыбаешься.
просто я знаю, что ты сейчас с теми, кого ты хочешь. кого ты выбрала. так почему же твоё последнее сообщение об одиночестве, но господи, я никогда не привыкну к твоей беспардонности и это больше было похоже на попытку эгоистичного ребенка утянуть у другого одеяло. послушай, я был вынужден, я был вынужден защищаться, небо падало и я, погребенный, не мог протянуть тебе свою пустую ладонь, позволить своим мыслям обнять тебя всю, такую воображающую себя циничной, на снаффе или на спидах или попросту - кофеине. моя француженка.
мне трудно с тобой с/мириться. мне больно от твоих слов, они жгут мне внутренности, а я слишком редко тебя вижу, чтобы привыкнуть к проводу на оголенной коже. даже тогда, когда мы встретились впервые и ты случайно оставила на мне ожог от зажженной сигареты, как будто сотни пчел сосредоточились на микроскопическом участке моей кожи - так с тобой. мне с тобой.
просто я не то что тебе нужно, как когда-то было. всё меняется, а мне слишком трудно цепляться, ведь ты не считаешься с моей гордостью, а я не выношу конкуренции. я раскрывал ладони и разбивался, потому что терял тебя. раз за разом терял тебя на месяцы, на годы, на знаки. я не переставал гадать, вернёшься ли ты и если вернёшься, то кем и что же мне делать, когда я совершенно другой и не смотрю твоих фильмов, не знаю, что сейчас в твоем плеере и что в моде, от меня не несет сигаретами, чужими ладонями, лондоном или калифорнией. я плохо выгляжу, надолванный и беспокойный, а за окном так темно после удушья - небо почернело и падает дождь и ветер такой обрывистый, что кажется, унесет меня с этой пятиэтажкой, как элли.
у меня остаются обрывки очевидцев - о том, что кажется видели тебя на днях или о тебе говорили, что ты была с ним и кажется, у тебя не то потоп, не то просто какой-то бедлам, херосима ли или трагедия в новом орлеане.
сердечной мышце так больно, что можно рыдать от нежности.

я всегда приезжаю, стоит тебе позвать. но если это сделаю я, если мне хватит на это смелости, если так перестанут трестись руки, ты придешь?
ты придешь, если я скажу, что ты мне нужна сейчас?

те, кто остается, знаешь, те, кто находит в себе силы остаться
tu me manque

лето город берет измором
руки в квартире стынут
карманы оказались зашиты или с дыркой диаметром в дицибеллы
голод по опустевшим венам
в июне, когда мир ещё не опустеет
шептать как упоительны все вечера без тебя
разлагаться по воскресеньям
и неизбежно стекаться сюда
где полуразбитые люди молятся посеревшими
губами
или то, что осталось на память

все истории неизменно кончаются
фразой
лучше бы я умер

чаще всего я думаю о том, что же изменится. я скучаю по его сообщениям и мне больно при мысли, что это теперь слышит кто-то другой. может быть, у неё похожие искусанные губы или тонкие руки или волосы такие же пережженные или мысли такие же как мои - разочарованные или панк-рок на плеере, blink-182, coldplay и лунный свет дебюси. может она так же любит небо или лежать на крыше.
я произношу твоё имя и мне кажется, что ты его никогда не услышишь. потому что голос - это такое личное, даже когда фразы избитые, как рельефный рисунок ладоней - индивидуальный, как рецепт приготовления кофе - неповторимый для каждого, как вкус твоего пота в том месте, где позвонки срастаются в линию жизни и хрупкость, хрупкость на плечи.
чаще всего я думаю о том, что же изменится. я вспоминаю её нежность и понимаю, что сегодня она мне претит.
моё одиночество пропахло соленым морем. не тем, что с пляжем одессы въедается на фотографиях, где я задыхался от обострившегося фарингита и сидел, скучая, на колесах и писал на звездах о том, как витамины растворяются в кофеине и развешивал фото лечебного зеленого чая, говорил о париже, лондоне, копенгагене. шли дожди и на улицах я видел ровную поступь осени на асфальте в воздухе горьких желтеющих листьев и собирался заварить на ночь шалфей, чтобы не так больно лейкоциты устраняли вирусы в ротовой полости.
я могу обнять свои ребра, отогревать их под одеялом и бессмысленно в полудреме смотреть фильмы по dvd, в наушниках земфира, как воспоминания о том лете и те же книжки перечитывать до дыр.
куда уходит моё время?
кому оно теперь принадлежит? не могу смириться с мыслью, что это я бессмысленно расстрачиваю его на бесцельный бессрочный отпуск в свою нирвану. я однажды утонул и отчаяние так било током, что зеркала трескались. а потом - ничего. помертвевшие губы, досада на себя и мне скучно.
так долго скучно. так поглощающе всеобъемлюще скучно, что этому нет названия.
я сворачиваюсь на полу такой какой есть - 42 кг, 161 см, 18 л - и так боюсь остаться один в своем одиночестве. только общество я переношу все хуже и хуже.
мне так не хочется лето, когда город наполняется той открытой томностью, голосами и скрипом ржавых качелей, в квартире холодно, прятать кости в свитере и рубашках с длинными рукавами, зрачки наполняются испуганной пустотой и ничего не хочется.
фрутовый лед на палочке, какие-то истории в жарких электричках, жадные взгляды. и негде спрятаться. я знаю весь сценарий. и разваренная кукуруза с солью, сидеть на свежевыкрашенных лавочках, съездить на волгу, скучающие взгляды и вечное "а что теперь? "
незабвенное чернышевское "что делать? "
умрет интернет и я пожелаю смерти городу.
сидеть на крышах, вбирая последние лучи уходящего солнца и умолять время остановиться, растворяться в пространстве. друзья друзей. не мои люди. разговоры в кухне. улыбка матери. ладошка сестренки. вспышки фотоаппарата.

­ ­

мне будет не хватать московских улиц и московской осени, когда затираешь файлы оправданно.
по мне кто-то будет скучать, я знаю, и может быть, кто-то останется ждать меня на перроне.
но во всем этом я вижу только собственную неполноценность, несовершенство времени, ущебность мира.
тесное лето. близость прикосновений. лето - такое легендарное время, когда каждый день как будто прописан в эпоху. время, когда разжимаются объятья, чиркаются адреса, но не отправляются письма никому никуда. и связь между городами как невыполненные обязательства.
отстраненность - одно из моих проклятий, поэтому так тяжело сойтись в жизни, тратить время на случайность не в моих правилах, зажатый, поэтому я мало кому нравлюсь.
просто комнату, где можно спрятаться.

может быть, это лето меня чему-нибудь научит.