говорю же

Удивительно, как быстро чужие люди становятся своими, и как так же быстро забываются когда-то родные.

Не заметно для человеческого глаза подходят такие подмены. Ты живешь, живешь, теряешь старого человека, скучаешь по нему, находишь нового, привыкаешь, думаешь, что иногда скучаешь по старому.

А потом что-то раз - и как чем-то тяжелым по голове.

Эти двое людей поменялись местами, а ты и не заметил. И теперь совсем не знаешь того, родного и старого, но выучил наизусть другого - нового и теперь, вроде как, своего.

И от этого одновременно и отвратительно, и по-спокойному хорошо. И чувствуешь себя то ли предателем, то ли преданным.

И снова все непонятно.

Ненавижу прозревать, это пугает. Как будто ледяной водой окатывают.

Даже совсем близкие люди заменяются, оказывается. Да еще так, что и не замечаешь подмены.

А потом раз - и головой об стену, как резко озаряет.

Фу.

Я все подряд называю в честь своих самых важных песен.

Будь моя воля - я бы и детей своих так назвала.

А что? Лучше уж быть названным в честь музыки, чем существовать в роли очередной, миллионной ларисы, пети, маши.

Я знаю, что нужно делать.

Ни у кого не может получиться заиметь привычку в тот же день, как этого ему захотелось. За один день не станешь курильщиком, за один день не выучишь языка, за один день, на самом деле, вообще толком ничего не сделаешь. А если делать что-то одно и тоже постоянно - то от этого начинает тошнить, и срабатывает то же правило одного дня.

Поэтому отныне я поделю свою жизнь на недели.

Одну неделю я не буду повышать голоса. Другую - не буду лгать даже по пустяками или во спасение (которого быть не может, почтому что ложь - всегда люжь). Третью - не буду говрорить ничего о себе, а буду лишь внимательно слушать других. Следующую прекращу жаловаться, а на еще следующую придумаю что-нибудь новенькое, а если нет - повторю недели по кругу.

По-моему это как раз то, что мне необходимо, раз я столько всего желаю поменять.

Тут, конечно, несомненно, есть подводные камни, и для начала начинать заново какую-нибудь неделю придется по многу раз, но результат стоит того, несомненно.

И неделя без лжи - больше всех меня сейчас прельщает - хотя на какнуне сессии зарекаться врать, это, по меньшей мере отчаянно.

Но можно же начать и с чего-нибудь другого. Например, с недели без злости на других людей, закатывания глаз от чьих-нибудь глупостей, повышения голоса и всего такого. А каждый срыв - записывать, чтобы, перечитав, почувстовать что-то сродни стыда.

И это ни какая не система, это просто очень неплохой жизненный план, которому я постараюсь следовать.

Ни дня без самовоспитания, вот так.

И снова это чувство почти потерянного уюта со мной.

Это как возвращаться домой, после выматывающей поезди в какое-нибудь никуда.

И вроде бы ничего такого я и не сделала, чтобы уют пришел, но вот он тут, сидит весь такой вокруг меня, и чем то напоминает даже музу - но это все же уют, только у него такие теплые руки, я знаю об этом еще с зимы.

Может, дело в том, что уже прошло три июньских дня, а холодный ветер то и дело сменяется либо дождем, либо глубокими облаками. Дело может быть в том, что я закрыла даже кухонное окно, от того, что замерзла, а потом надела парижскую толствоку, мамину огромную кофту в серую клетку и не забыла о чае. Дело может быть в очередном рассказе, который должен непременно вылиться во что-то теплое и хорошее, потому что я в него верю. И еще дело, несомненно, в андерворлдовской луизианне, которая уютная, зимняя, и сподвигающая писать.

Моя муза - это уют, теперь я знаю точно. И это чертовски хорошо, такая муза мне очень нравится, оставайся на подольше. Где-нибудь до зимы, хорошо?

Я стала слишком часто говорить о себе. Переводить стрелки на ненавистное, наверное, всем на свете "а вот я, а вот у меня". Как сильно я не люблю подобных людей - так же сейчас с ужасом замечаю, что могу стать - если уже не стала - одной из них.

Это как:

— У Моцарта очень красивые симфонии.
- Я больше люблю Беллини.

— У той девушки совершенно потрясающей формы уши.
- Согласна, мои-то похожи на те, что бывают у овчарок.

— Мне рассказывали, что если во сне ты можешь рассмотреть во всех подробностях свои руки - значит ты не спишь.
- У меня такого никогда не было.

И не смотря на то, что эти шесть строчек я только что придумала, но на деле то все почти всегда происходит именно так. Целыми днями, далее и далее в духе дурной бескончености.

Я не на секунду не устала себя одергивать каждый раз, как мне хочется вставить что-то о себе, если не было конкретного вопроса о моей персоне, и может, со временем и одергивать не понадобится - войдет в привычку, но сам этот факт уличать самого себя в чем-то, что так сильно ненавидишь в других людях - от этого хочется не знаю чего. Обухом по голове.

Видимо прав был кто-то, забыла кто, может учитель какой, а может это был автор книги - не важно, главное что совсем недавно этот кто-то сказал (и это долетело до моих ушей) или написал строчки (которые я прочла), сказал, что те недостатки, которые нам так сильно бросаются в глаза в других людях - это именно то, что в увеличенном виде есть и в нас самих. Что-то на тему соринок и бревен в глазах.

Это отвратительно, но все же, чтобы не лицемерить, могу сказать, что я уже успела себя и поненавидеть и похвалить, ибо я, хотя бы, замечаю это дерьмецо, и как-то его лечу и контролирую, а некоторые так и живут, плюя на все вокруг, а больше всего на самих себя.

Но задаваться бессмысленно - некоторые о самовоспитании и не задумываются, потому что им оно не нужно - потому что они хорошие.

Эта невозможность понять себя - выматывает до ужаса. Эти постоянные метания от одного к другому, то нет, то да, то я уже не знаю.

В какие-нибудь особо неудачные дни, бывает, устаешь от этого всего так сильно, что не остается совершенно ничего - нет сил даже уйти спать, а про разговоры, дела и так далее даже можно молчать.

Такое чувство, что в моей голове кто-то постоянно о чем то говорит, с кем-то спорит, на кого-то кричит - но никогда не бывает спокоен. Этот дурацкий шумовой фон всегда где-то на заднем плане. Иногда он становится тише, но никогда такого не было, чтобы он замолчал.

Столько всего нужно успеть сделать.

По-взрослому в одиночестве, ну или с кем-нибудь очень хорошим уехать на поезде за границу. Купить мольберт, нарисовать крыши Праги, побывать на крышах Питера, вообще вламываться на все подряд крыши.

Целый день молчать, целый день путать автобусы, завести золотистого ретривера, выучить языки - любые, даже совсем маленьких и всеми забытых стран - главное те языки, которые хочется учить.

Повесить рюкзак за спину, надеть плетеную полоску на голову, найти нужных людей - и путешествовать. Где угодно, как угодно, пускай даже босиком.

Нужно не спать ночами не потому, что страшно идти в постель, а потому что есть слишком много жизни, чтобы оставатлось время на муторные переодевания в пижамы и смену пододеяльников.

Столько всего нужно успеть сделать, что несомненно одна жизнь - это маловато. Вот если бы мы помнили все прожлые жизни - мало ли, таковые имеются, - тогда бы список необходимых дел можно было бы сократить до того, чего еще не пробовал или до того, что обязан повторить.

Не стоит, наверное, думать о мимолетности жизни в столь юном возрасте, хотя у каждого свои понятия юности. И в двадцать лет можно быть старее всех бабушек.

А можно и в девяносто быть моложе собственных правнуков.

Но чтобы было так - нужно жить, иначе не выйдет.

Вчера ночью, где-то около нескольких минут после часа, я лежала в кровати, укрывшись поверх одеяла еще и пледом - даром, что май - и слышала, как за окном шумит ветер, дождь и все такое. Слышала, слушала, засыпала, а еще думала, что уже очень давно, почти что через чур слишком давно, не было грозы.

Ну вот такой настоящей, как в детстве - когда мама бежит закрывать окна и балконные двери, когда вдруг внезапно небо затягивается тучами, и ты никак не успеваешь подловить момент между обыкновенным днем - и вдруг яркими молниями на темном небе. Не получается, даже если не отрываться от окна и почти не моргать.

Если подумать, то я действительно не помню грозы уже очень, непростительно много времени. Как-то природа совсем забыла такое свое явление, а ведь во время настоящей грозы чувствуешь себя так же уютно, как это бывает только в последние дни декабря, наверное. В том случае, конечно, если ты в этот момент где-нибудь дома, и если тебе тепло - не только снаружи, но и изнутри. Ну и люди, которые вокруг тоже, естественно, не мало важны.

Я хочу грозы, с громом, молниями и всем таким - но только если рядом будет кто-нибудь хороший. Не хочется тратить уют не неуютных людей.

Интересно, есть вообще такие люди где-нибудь - которым легко, как по щелчку, определять свои отношения к чему-нибудь тому или иному. Есть ли люди с педантичным порядком в голове, люди, делящие мир на да/нет, нравится/не нравится, на черное/белое, без всяких там иных, мешающих жить заморочек.

Если есть - то им, наверное, ой как легко жить, потому что не надо разбираться в собственной голове, но все же, как мне кажется, нет таких людей. Не у всех, конечно, свалка вместо аккуратных полочек - но все же нет ни у кого идеального порядка, определенности во всем.

Я к чему - а к тому, что я устала от себя и своей головы. Я никогда не могу определить свое отношение да к чему угодно, я даже не могу решить что-то вроде того, какие яблоки мне больше нравятся - красные или зеленые, а ведь стоит заметить, что проблема с яблоками меня вообще не волнует.

Я не знаю что это - слабохарактернось, гибкость, отсутствие сформированной личности - но это сложно, и это мешает. Я почти каждый день ловлю себя на соврешенно диких мыслях, абсолютно мне не свойственных. Я могу ненавидеть что-то очень долго, а потом за один день вдруг воспылать к этому чему-то непреодалимым притяжением.

И все бы ничего, и можно с этим бардаком жить, и с годами он, даже, возможно, утрясется - но дело доходит и до абсурда.

Я так часто ловлю себя на мысли, что хочу поцеловать девушку - что это могло бы стать поводом глубоко задуматься о своей ориентации, но если вдруг задаться целью - сесть и крепко подумать к какому полу меня тянет больше - я зайду в тупик.

Я влюбляюсь постоянно, чаще в метро - и это совершенно кто угодно, только не что-то определенное. Это девушки с короткими волосами и большими наушниками, это девушки с волосами до пояса и платьями в цветок, это парни с красивыми руками и мужчины в костюмах и двадцатилетними кольцами на безымянных пальцах.

Я не могу понять - девушки, которых я встречаю на улицах, а потом целый день мечтаю поцеловать - это и вправду то самое, что мне нужно, или лишь игра воображения, не так давно выбравшегося из пуберантного периода (хотя это глупо, ибо я глубоко стара).

В моей голове самая настоящая свалка, которая с каждым днем становится все больше и больше. Я похожа на алкоголика, что заперт в комнате где у одной стены стоят бутылки с водкой, а у другой с пивом - и он бегает то в одну сторону то в другую сторону, не в силах решить, чего же ему хочется больше.

И пускай пример дурацкий, и вообще я где-то его уже слышала - но зато он почти точно отражает суть - я заблудилась в себе, и увы, что это звучит странновато-романтично, как сейчас модно - но на деле это невыносимо сложно.

Я разбираюсь в себе каждый день, но если честно, то я уже не уверена, что мне вообще есть в чем разбираться.

У всех экзамены. Я одна из этих всех, только мои экзамены еще и носят кровавое имя сессия. К тому же я принадлежу к той многочисленной группе людей, которые все всегда делают в последний момент - а иногда даже и момент этот проплывает мимо, и наступает эта измученная ночь, так сказать, перед рождеством.

Подобная ночь у меня случается сначала в январе, а потом в июне, да еще и по нескольку раз и, сейчас скажу глупость, - для меня она стала уже почти традицией. Очень приятной и уютной, надо признать.

Каждую nfre. ночь я сижу в окружении вороха бумажек, с исписанными ручкой пальцами, с бесконечными кружками чая - сначала обычного, а потом, ближе к переломному моменту - мятного. И вот этот мятный чай - тоже своего рода одна из тех вещей, которые делают эту тяжелую ночь уютной. Как то так незаметно для меня повелось, что чай я этот достаю лишь экзаменационными ночами, и он уже действительно стал традицией. Так же в январе к нему еще добавляется замечательный снег за окном, уютный плед, фонари, не спящие окна в доме напротив и все такое, а летом - светлые ночи, открытый балкон, или, если так попадет, то приятная пасмурность за окном.

Все это так приятно и уютно, что весь смысл нервотрепки как-то теряется, и я тут даже поймала себя на мысли - что почти что жду, когда вместо того чтобы спать, нужно будет бегать на кухню за мятным чаем.

Из всего можно сделать традицию, а если добавить к ней много чая - то она тут же станет безмерно уютной, отвечаю.

Людей можно представлять очень по-разному, сколько существует всяких там сравнений и аналогий, но у меня есть такая теория:

представьте человека, который идет по дороге с рюкзаком за плечами. Да, с обычным рюкзаком, из любой ткани, угодной вашему воображению. И вот он присаживается на обочину и открывает свой рюкзак нараспашку - а там, например, сдутые велосипедные шины, карты городов и стран с сотнями карандашных пометок, разных размеров компасы, изношенные кросовки, палатки, спальные мешки и остальные подобные вещи, составляющие этого человека. Этот рюкзак совсем не давит ему на плечи, потому что все что в нем - это все, что у него внутри, все, из чего состоит его жизнь и он сам.

а теперь представьте, что подобный рюкзак есть за плечами у каждого, и у каждого он свой. К одному заглянешь - а там сожженные страницы, стертые документы, поломанные карандаши, книги с пометками на полях и множество не воплощенных пока идей.

заглянешь к другому - и найдешь тежялые книги в переплетах, расскиданые как попало, но бережно хранимые. Раскроешь рюкзак третьего - а там еда, диваны различной мягкости и сломанные телевизионные антены. Попытаешься что-то найти в рюкзаке четвертого - но уткнешься носом лишь в пустоту.

У каждого за спиной свой рюкзачок с самим собой, кто-то, со временем, начинает сгибаться от его тяжести, кто-то совсем не выдерживает и скидывает его на землю, а затем уходит, кто-то не наполняет его ни чем за всю жизнь.

У кого-то в рюкзаке холсты и кисти, у кого-то фотографии всех, когда-либо виденных людей, у кого-то бережно разложенные по местам мечты, у кого-то необъятные вселенные с галактиками и остальным, у кого-то моря, у кого-то продуваемые ветрами пустоши.

Сколько на свете есть людей - столько можно найти и рюкзаков, даром, что многие из них окажутся либо пустыми, либо со сквозными дырами изнутри.

На самом деле хорошим быть легко. Но тут дело в том, каким хорошим - истиным или подставным дурачком, вроде "ты мне хорошо, и я тебе так же". Таких, конечно, тоже считают хорошими, но это совсем не та хорошесть. Улыбаться одним, и выдирать из спины клочья у других - это что угодно, только не доброта.

Хороший человек тот, которому хватает сил и терпения в сотый раз говорить об одном и том же даже самому занудному зануде на свете. Такие люди совсе мне обязаны всегда улыбаться, но и хищного оскала на их лице никогда не увидеть. Вот им - совсем легко быть хорошими, потому что даже самые нетерпимые ко всему вокруг люди невольно перестают быть насупленными, потому что когда тебе искренне желают помочь - это приятно.

Хорошим быть легко, а еще очень приятно - но очень редко, потому что от рождения таких людей почти не бывает, а научиться искренне быть таким человеком практически невозможно.

И кажется, что это очень плохо - но на деле нет. Если бы все люди были хорошими - произошел бы, наверное, коллапс, потому что людям все равно надо кого-то ненавидеть, а как это делать, если вокруг все такие хорошие.

Но все же иногда нужно выбирать себе такие дни, например раз в неделю, когда на грубости, огрызания и так далее накладывается табу - и ты раз, хороший. Именно хороший, а не добренький, как это часто бывает. Хороший ко всем, без исключения - и тогда вечерм, после такого дня, становится так непереносимо легко, и приходит даже что-то вроде творческого подъема.

И это так замечательно, что хочется продолжать быть хорошим и дальше, ведь это так легко.

Хочется постоянно писать. В высокую тетрадь, купленную в каком-нибудь киоске на выходе из метро. Хочется писать беспрестанно, нескончаемо писать обо всем - о людях, животных, деревьях, снах, о том, как все это было придуманно.

Хочется не выпускать из пальцев ручку и писать - не рукой, а даже словно всем самим собой. Хочется делать это так легко, как не получается никогда. Хочется не успевать задумываться над запятными и верными словами в предложениях.

Хочется забывать эту важную тетрадку с написанными шариковой ручкой рассказами дома, а потом целый день мучиться, записывая обрывки идей, похожие на яркие вспышки чуть ли не на запястьях - лишь бы помнить, лишь бы потом написать об этом всем.

Хочется не говорить ни о чем вслух, потому что зачем, если можно записать. Да еще записать так, что сам удивишься - ведь можно придумать сколько угодно и каких угодно людей, можно дать им совершенно глупые имена, можно придумать цвет их волос и любимое слово.

Можно столько всего, что когда пытаешься это представить - глаза подергиваются мутной пленкой - ведь на свете есть столько высоких тетрадей, столько шариковых ручек и столько еще непридуманных людей, что, казалось бы, хватайся за каждый из этих предметов и пиши.

Но нет. Писать одними лишь чувствами не может почти никто. Но хотят, несомненно, все.

Люди, что на все стороны говорят о своей ничтожности - на самом деле, наверное, единственные, кто так не считают. В их понимании то, чем они являются - это глубокие, вдумчивые, способные к веской самокритике существа, которые считают ничтожествами всех вокруг, но вслух применяют этот эпитет лишь к себе.

Такие люди любят притворятся страдающими от собственной невесомости в этом огромном мире, таким людям всегда и обязательно нужна аудитория - которая готова выслушать их слова о том, как они никчемны, как пусты и прозаичны.

Люди, прикрепляющие к себе подобные "лестные" эпитеты, на деле то, говря все это, имеют в виду совсем не самих себя - а слушателей, что окружают их.

И я не стану утвержать, что они ошибаются, вот только подобное лицимерие на глазах у других, и показательная честнось наедине с собой приводит только к одному - маска ничтожества въедается в кожу так плотно и навсегда, что потом эти люди и забывают, что когда-то подавали надежды просветления среди мира такой беспросветной никчемности, и сами становятся сродни тому, чем так долго клеймили себя на глазах у публики.

Дни разбегаются просто неуловимо. Иногда мне жаль, что я умею всего по чуть-чуть и не умею чего-то одного, но целиком. В данный момент, например, я жалею, что мои таланты к рисованию ограничиваются лишь глупым перерисовыванием чужой фантазии.

Так всего чертовски много вокруг, а я ни то что нарисовать все это - я даже и замечать-то толком не могу. У меня есть так много красок, так много кисточек, да даже так много мыслей - но все это не играет совершенно никакой роли, когда ты не ощущаешь в себе сил сделать хоть что-то.

Дело не в моральном самоудовлетворении и не в поднятии духа, в необходимости в самопохвале - все это не то. Не хватает чувства уверенности, эдакого "я смогу".

Даже если у тебя нет пальцев на руках, но есть это уверенное на все миллионы "я смогу" то там хоть трава не расти - сможешь, без всяких.

Но вот дело в том, что я то как раз и не смогу. А самовнушение действует исключительно на людей, которым есть о чем с собой поговорить.

А я не из таких.