Don't mean a thing, if you ain't got that swing.

С отремонтированным телефоном я к папе приехала уже поздно - в 7 часов. Время для посещений уже кончилось, но доктор Смит всегда разрешал мне заходить в неурочное время, пока он сам в клинике.
Когда я вошла, у папы в палате тихонько играла запись концерта Рахманинова. Папа обожал классическую музыку. Больше всего он любил Прокофьева, Шостаковича, вышеназванного Рахманинова он боготворил, немного Чайковского, ему также нравились романсы. Музыка разных эпох, но он любил ее. Он мог каждый день начинать и заканчивать с музыкой своих любимых русских композиторов. Он терпеть не мог зарубежных гениев, таких, как Бетховен, Моцарт, Бизе, Бах. Хотя мне до сих пор кажется, что это патриотический пафос в какой-то мере.
- Катенька! - он улыбнулся и сделал музыку громче. - Послушай, я нашел в этом концерте какой-то новый инструмент!
Уголки моих губ поползли вверх.
Папа заслушал все концерты до дыр. Если бы у него были пластинки, а не диски, то все было бы в царапинах, да таких, что проиграть бы ее снова, не было бы никакой возможности. Но он все слушал записи лучших концертов, постоянно находя в них что-то новое. Это было удивительно. Совершенно удивительно.

Я отдала ему телефон. Для папы эта вещь была культовой. Не то, чтобы у него вызывало восторг, что "эта штука может звонить". По образованию он был инженером, закончил университет имени Баумана. Даже не знаю, как он сейчас называется. Но главным было то, с каким важным видом папа набирал мой номер. Именно набирал, а не пользовался кнопкой быстрого набора. Он говорил, что я у него - самая любимая в мире женщина, самая близкая, самая талантливая и потрясающая. На этих словах я обычно смеялась и бросалась его обнимать. Все-таки папа был для меня всем.
Мы вспоминали старые времена, я рассказывала что-то новенькое, показывала фотографии, и мы смеялись так громко, что доктор Смит все же попросил меня уже собираться, а то "мы тревожим покой других пациентов".
Заговорщически подмигнув друг другу, мы с папой попрощались. Я пообещала ему, что сразу позвоню, как только доеду домой.
На улице дул ветер. Меня чуть не снесло, когда я вышла из клиники. Я еле добежала до машины. Еще некоторое время я сидела в тишине и слышала только звук ветра. Он пугал меня своей мощью и я включила радио. Какие-то помехи. Рука потянулась к переключателю станций. Одно нажатие - и по машине разлился бархатный голос Дэвида. Мелькнула мысль о том, что слишком много напоминаний о нем за последние несколько дней.

Не стоит думать, что все должно быть так, как ты этого захочешь.
Если тебе не отвечают взаимностью - что ж. Приедтся смириться. Значит, недостоин. Значит, еще надо бороться.
А не называть "козлиной" и лыбиться во весь рот где-то там, за десятки километров.

Фу.
Нет нормальных. Нет.
Они закончились тогда, когда наши мамы вышли замуж.

За 2 дня я съела 2 пакетика с трюфелями.

Кошмар. Сама себя презираю за свою "волю" и неумением сказать себе самой "стоп".

"Дарите женщинам цветы".
Заходишь в метро, а отовсюду на тебя смотрят разноцветные плакаты с этим незамысловатым слоганом.
Сегодня я шла к остеопату, проходила мимо цветочного ларька. Мое внимание привлекли тюльпаны. Их было великое множество в этой маленькой лавочке. Я спешила, поэтому лишь ненадолго задержалась взглядом на нежных розовых.
Когда я шла обратно, окрыленная хорошими новостями, мой путь снова пролегал мимо этого ларька. Не удержалась. И купила своей маме букетик красивых розовых тюльпанов с длинными крепкими стебельками и крупными головками.
Теперь стоят прекрасные в вазе на кухне. Мама еще не видела. Скоро придет, думаю, обрадуется.
Я так люблю, когда дома стоят цветы. А особенно тюльпаны.

— Слушай, а я и не знала, что фотографы бывают такие классные! - смеялась Ивэнна. В ее глазах виднелись слезы, красивый рот постоянно изгибался в улыбке или широко открывался в приступе смеха, обнажая белоснежные зубы, которые сияли в контрасте с ее темной кожей. - Нет, правда. Ты потрясающая. Я работаю с тобой всего ничего, а общаемся мы в столь неформальной обстановке вообще первый раз, но я в совершенном восторге от тебя. Я людей вижу сразу - это проверено.
Я улыбнулась.
- И что же ты можешь обо мне сказать?
- Хм… - она задумалась на несколько секунд, пристально смотря на меня своими черными как зола глазами. - Ты очень много работаешь. Но ты работаешь не для того, чтобы купить себе дорогущую тачку и много шмоток от лучших дизайнеров. Это видно, хоть и одеваешься ты слишком необычно для фотографа. Гламурно, я бы сказала. Но мы не об этом сейчас. Ты работаешь, потому что…наверное, ты очень любишь свою работу. А еще по твоим постоянно грустным глазам и уставшему взгляду можно понять, что ты не для себя это делаешь. Мне кажется, тебя что-то беспокоит. Не знаю. В общем, еще я думаю, что ты очень ранима. И еще ты любишь размышлять. У тебя всегда задумчивое состояние, и по твоим глазам можно понять, что ты порой не здесь. ты часто бываешь там, в своем мире. А это чудесно. И что самое интересное, что у меня еще никогда никто не вызывал такого чувства доверия, как ты. Наверное, пока все.
Шок захватил меня целиком и полностью. Я смотрела на эту, казавшуюся так недолгое время назад легкомысленной, глуповатой, девушку и понимала, что она феноменальна. В том плане, что она была очень откровенна и наблюдательна. На сцене и в интервью у нее был имидж пафосной стервы, которую ничего, кроме себя самой не интересует. Она всегда была одета вызывающе, накрашена аналогично. Но сейчас передо мной сидела красивая мулатка, с собранными в пучок на скорую руку темными волосами, одетая в простенькую майку с рисунком, серый кардиган, светлые облегающие джинсы и балетки. Она мало говорила о всяких глупостях, вроде того, как ее раздражают мужчины, как ей плохо, так как сейчас критические дни и болит живот и все тому подобное. Она рассказывала мне о своем детстве, о пути к тому, что у нее есть, о своих переживаниях и эмоциях. Я слушала ее с огромным интересом. Ведь она была такая же, как я. Сложная дорога к признанию, много горя, слез, разочарований. Мало образования, много ума. Я поражалась ей. А теперь я узнала, что она еще и прекрасный психолог.
- Как ты обо всем этом догадалась?
- Не знаю. У меня это очень легко получается. Поэтому я знаю, с кем работать, а с кем лучше не связываться. С тобой мне приятно. И это не может не радовать.
Мы еще долго сидели. До 5 вечера у меня была еще куча времени, после этого надо было ехать в ремонт, забирать папин телефон и везти его в больницу. Ивэнна, узнав в подробностях историю моей жизни, пришла к выводу, что она станет моей опорой, сказала, что будет готова помочь все 24 часа в сутки, даже если находится на другом континенте. Я не знаю, почему у меня так быстро получилось наладить с ней отношения. Даже нет. Не отношения, а эту связь, будто мы уже лет 10 подруги. Привыкнув к тому, что полагаться можно только на себя, я мало рассказывала о себе другим. Не подумайте, что я была эдаким волчонком, и у меня не было подруг. Они, конечно, были. Разные. Но ни одна из них не давала мне ощущения полного удовлетворения от нашей дружбы. Я могла поделиться чем-то, что меня волнует, по-настоящему трогает, дергает каждый мой нерв, когда я думаю об этом. А кто-нибудь из них мог ответить: "Аааа. Понятно", или "Ну не знаю. Ничего посоветовать тебе не могу", ну или что-нибудь еще в этом роде. Поэтому я все хранила в себе и пыталась сдерживать себя при случае огромного желания рассказать что-либо. А Ивэнна располагала к тому, чтобы все ей высказать. Все до мелочей. По окончании, она помолчала, опять же внимательно глядя мне в глаза, взяла меня за руку и сказала: "Я почему-то только что поняла, что я нашла человека, с которым мы будем понимать друг друга с полуслова. Кэт, - она сделала паузу. - Я с тобой".
Часы показывали 4:45 PM. Мы попросили счет, расплатились и вскоре покинули кафе. Больше мы не говорили. На прощание она обняла меня и произнесла: "Помни, я с тобой".
Я поняла, что нашла вторую себя.

Начались.
Сначала минус 15 см волос.Теперь поменяла мебель в комнате. Ничего интересного, просто красивая, функциональная, светлая мебель и огромный диван. Да. Наконец-то моя мечта валяться звездочкой на кровати сбудется)
Сейчас хожу к остеопату - на глазах происходит поразительные перемены. Невероятно, но факт, как говорится. Я меняюсь. Я даже петь стала ниже. Тембр поменялся буквально на чуть-чуть и все же.
Единственное, что не остается неизменным, - фанатизм, схвативший меня в свой плен в сентября, и постоянное пение. Мои соседи подадут на меня в суд скоро, я чувствую. Даже несмотря на то, что я не включаю музыку до 9 и после 23. Когда не вытягиваешь Алишу Киз и все равно поешь - это ой как страшно)
Завтра моей бабушке исполнилось бы 80 лет. Я по ней так скучаю. В этом году будет 10 лет, как ее не стало. Моей хорошей, чудесной бабули. Я помню ее. Но так мало, так мало! Лет 5 от силы может быть. И только хорошее. Пусть Рузанна говорит, что ее бабуля любила больше, чем меня. Мне плевать. Главное то, как я к ней относилась. И мне ее вправду не хватает. За все это огромное время я видела ее только один раз во сне. Она сказала, что пришла поздравить меня с днем рождения, ее еле отпустили.
Как было бы хорошо, если бы такое вправду случилось. Я бы ей столько всего рассказала, показала. За десять лет так много произошло…милая, если бы ты знала.
Мама говорила, что бабушка хорошо пела. Очень красиво. А я никогда не слышала. Я бы так хотела сама ей спеть, чтотбы она послушала.
Слезы опять. И зачем?..
Завтра день с родственниками. Надеюсь, все будут нормально себя вести. Без всякого идиотского беспочвенного пафоса.
Люблю тебя. А ты ведь никогда это не прочитаешь…

Каждое мое утро начиналось вполне себе одинаково. Вставала я рано. С детства. Как-то так сложилось, что я не могла долго спать. Мне всегда было непонятно, как люди могут быть в постели, когда день уже давно начался. И даже сейчас, когда на сон мне отводились какие-то жалкие часы, я не могла позволить себе вставать в 12 или час.
Чашка кофе, душ и прочие приготовления. Я долго собиралась. Мне казалось, что фотограф должен выглядеть не хуже собственных моделей. Возможно, кто-то посчитает это глупым, но по-моему это правда так. Каждый свой наряд я прорабатывала до мелочей, поэтому и на сборы тратила уйму времени. В моем стиле небрежность сочеталась прекрасно с потрясающей аккуратностью, умеренностью, но в то же время, я и поэкспериментировать любила. Но о стиле позже.
Мне надо было ехать в офис одного из музыкальных журналов, что я поняла только, когда голос клиентки в трубке перешел на настоящий визг. Я даже не удосужилась уточнить предмет съемки и вообще то, что от меня хотят, а это было очень мне не свойственно.
Когда я по всем пробкам добралась до нужного здания, то с ужасом поняла, что опоздала на 15 минут. Как же я ненавидела опоздания как с моей, так и чьей-то стороны. Совершенно мерзкое чувство, когда ты знаешь, что человек стоит, ждет тебя, может от твоего прихода зависит некий шаг в его жизни, а ты задерживаешь его исполнение своим дурацким опозданием. Еще гадко, когда у тебя весь день расписан по секундочкам, в твоем ежедневнике прописано все по минутам, а на каждую съемку отведено определенное количество часов, а тот человек, с которым у тебя была назначена встреча в 3:15 в самом легко находимом кафе на углу какой-нибудь безмашинной улицы, где невозможны пробки, и этот человек лениво подтягивает только лишь к половине, а того гляди, и к 4 часам. И вся до мелочей выстроенная тобой схема рушится на твоих же собственных глазах.
Благо, мой приход совпал с окончанием установки всего оборудования на площадке. Вспышки, белая ткань, какие-то яркие тряпки, туча людей с "оружиями" в руках а-ля "расчески", "фены", "кисточки" - все это было моей действительностью, моим миром, где я могла забыть обо всем, где были только трое (или чуть больше, в зависимости от количества моделей): я, модель и мой фотоаппарат.
Ко мне подбежала какая-то женщина, которая представилась редактором этого журнала, сказала, что ей очень приятно со мной работать и она просит меня следовать за ней. "О Господи, все редакторы на одно лицо", - вздохнула я.
Мне представили наконец объект сегодняшней съемки. Это была Ивэнна, популярная молодая певица. Фотоаппарат менял мое отношение к людям. При том, так кардинально, что я даже не ожидала. Ивэнну я не воспринимала никак. Но перед объективом она корчила рожи, пела смешные песни, шутила, одним словом, была другой, чем на сцене в обычно грубом, сексуальном образе. После съемки мы просмотрели фотографии, отобрал лучшие для выпуска, остальные записали на диск, коих у меня с собой всегда было множество, Я сама не любила, когда фотографы тянут с тем, чтобы наконец отдать снимки заказчику. Ивэнна поблагодарила меня за "чудесные фотографии" и пригласила через неделю в ресторан, где должен был состояться ее собственный день рождения. Естественно, я согласилась. А пока она предложила поехать в ближайшую кафешку и съесть что-нибудь человеческого за весь день. Да, пожалуй, эта идея была весьма кстати.

Не напишу сегодня продолжение.

Пойду уложу волосы и спать.

Стала Карми.

когда ж ты приедешь уже?)

Вот мы с тобой дураки.

Мы же любим друг друга.

Уже поздно.

Надо идти спать. Сегодня был насыщенный день.

Библиотека с Кириллом, фотосет с Юлей, разговор с Кармайкл.

Люди, они такие прекрасные. Те, которые меня окружают.

Возможно, завтра будет 3 день с Кириллом, встреча с Андреевой, а потом и с Вазгеном. Может быть.

Спокойной ночи.

Уже второй день с Кириллом.

Kirill: Завтра в историчке будешь? 22:38:46
Christina: не знаю.
мэйби. 22:41:53 Kirill: Приходи и приноси фотоаппарат, заодно и фотосессию устроим. 22:48:32 Christina: в историчке?) 22:48:43 Kirill: Неа, там запрещено. Но вокруг полно красивых мест.
22:52:14 Christina: а то я уже испугалась)
не в 3 завтра встретиться надо (
так что завтра никак (22:59:35 Kirill: Опять фотосессия? 23:02:31 Christina: нет.
с бывшим встретиться надо. 23:03:04 Kirill: А почему расстались? 23:07:20 Christina: Потому что…Бауманка съела его.
А мне внимание нужно.
Хоть какое-то. 23:08:55 Kirill: Дурак. 23:11:23 Christina: Считаешь? 23:11:50
Kirill Человек не должен зацикливаться на какой-то стороне жизни, будь то учеба, девушки или собирание марок.
Тем более с такой девушкой.
23:15:21 Christina: приятно.
спасибо.
23:16:44 Kirill: Да ладно, мне не трудно. Говорить правду всегда легко.

За целый день 3 чашки кофе. В последнее время я мало ела. Да и то, какие-то сэндвичи, салаты. Ничего по-настоящему полезного. Иногда вот так завтракала, обедала и ужинала только кофе. Не было времени на еду полноценную.
Достала фотоаппарат, подключила к компьютеру. Моей привычкой было просматривать все снимки, не удаляя ничего. Я от души смеялась каждый раз, когда попадались неудачные кадры. Конечно, на диск я записывала только все самое-самое, но заряд бодрости от первоначального просмотра получала гарантированно.
Я поставила слайд-шоу на паузу, чтобы налить себе чай. Первой фотографией после нажатия кнопки был тот самый портрет Дэвида.
Неужели я впадала в состояние обожания кумира вновь?
" Эй-эй, а ну-ка успокойся", - звучал мой внутренний голос. - Это глупо, и ты сама это понимаешь".
Конечно-конечно. Ты права, другая Катя.
И все же я вспомнила, как мы говорили. Его голос, прекрасный в песнях, был таким же в жизни. Только чуть ниже был его тон, особенно, когда он говорил расслабленно. А тогда он именно так и говорил. Вообще, у него хорошая речь. Использует какие-то интересные обороты, не запинается и не употребляет дурацкие сокращения.
" О чем же мы говорили? Ах да. Я что-то спросила про запись нового альбома, что ему очень польстило. Потом погода, вечеринка…Да ничего особенного".
Но меня все равно терзало странное чувство. Будто что-то случилось. Что-то катастрофическое, но в то же время до боли личное и поэтому значимое.
В такие непонятные моменты лучше всего помогала музыка. Я загадывала вопрос и нажимала "плэй". Совершенно дурацкий способ, но я любила так делать. Хотя никогда не верила результатам музыкального "оракула".
- Что подумал обо мне Дэвид, когда увидел?
Зазвучала моя любимая песня Фрэнка Синатры "The Way You Look Toonight". Я улыбнулась, запела, увеличила звук.
And that laugh
Wrinkles your nose
It touches my foolish heart…
Мое мимолетное состояние радости прервал телефонный звонок. Очередная клиентка. Из какого-то журнала. Пока она говорила, я подошла к зеркалу и стала разглядывать себя. Давно этого не делала.
Я была…обычной. Хотя мужчины находили во мне все время что-то, чего я даже могла не замечать. Волосы цвета "молочного шоколада с золотистым медовым оттенком", зеленые глаза, большие, как "две пуговки" (так их всегда с лаской называл отец), красиво очерченные губы (это была любимая часть собственного тела), высокие скулы, немного вздернутый нос. Папа всегда говорил, что мне от мамы передалась безупречная фигура. Я и вправду была ей довольна. Хотя из-за малого количества еды, которой я питалась, я очень похудела.
И еще у меня было много родинок. На плече, на подбородке, на животе. Все мои поклонники говорили, что это очень привлекательно.
-Да, конечно, я Вас слушаю! - отвлеклась я от отражения, хотя мои уши совсем не хотели ощущать противный голос этой женщины.
Услышав пару обвинений в своей "невнимательности к проблеме", я узнала адрес, где должна была проходить съемка. Надо была рано вставать, чего я совсем не любила. Но работа есть работа.
Я легла в постель и еще долго думала. Я вообще очень любила думать и рассуждать. Эта моя черта раздражала окружающих людей, ведь я могла задуматься, уйти в себя тогда, когда они хотели сказать мне что-то важное. Эгоистично с моей стороны, но я не могла ничего с этим поделать.
- И все-таки почему он спросил тогда "так что? "
И Морфей окружил меня заботой на эти 4 часа сна.

Мне снился сон. Какая-то вечеринка, опять я была с фотоаппаратом. Почему-то я увидела папу. Он подошел ко мне и мы куда-то побежали. Неясно вспоминается. Следующее, что помню: он лежал на земле, худой как тростинка, измученный и бился в конвульсиях. Потом он успокоился, погладил меня по волосам и сказал: "Катенька, что бы я без тебя делал. Мало мне осталось… "
Я резко поднялась. Папа испуганно смотрел на меня своими ставшими еще больше от впалости глазами.
- Что случилось, Катюш?
Я молчала. Даже сказать ничего не могла. Горло не хотело меня слушаться. Все онемело. И тряслись руки.
Я побежала в ванную и открыла воду. Как там? "Куда ночь, туда и сон? "
" Это же была не ночь", - подумала я. - Не дай Бог, не дай Бог". Я все наполняла ладони холодной водой и с треском прислоняла к лицу. В голове гудело.
Через какое-то время я вышла. Оказывается я проспала до позднего вечера, когда визиты уже запрещались. Доктор Смит зашел в палату и напомнил о том, что пора идти.
- Пока, пап, - я поцеловала его в морщинистую щеку, - завтра приеду. Я тебя люблю.
- Катюша. Иди с Богом. Надеюсь, завтра вернешь мой телефон из ремонта, а то я волнуюсь постоянно за тебя.
Я улыбнулась и поцеловала его еще раз.

К утру я доехала домой и провалилась в сон. Даже забыла поставить будильник, чтобы быть у папы рано утром.
Высокий голос Дэвида зазвенел неожиданно для меня.
-Господи, кто трезвонит в такую рань.
Мои уши и мозг были поражены любимой мелодией. Она будто била по каждому моему нерву. Я не открывая глаз нащупала телефон на тумбочке.
-Да?
-Кэтрин? Здравствуйте. Я доктор Смит, лечащий врач вашего отца. Хотел спросить, где вы.
Напряжение заселило все мои клетки.
-Что-то случилось?
-Нет, что вы. Просто вы обещали приехать сегодня к 9, мистер Миронов очень волнуется. Ему должны делать сегодня химию, если вы помните.
Я посмотрела на часы. Господи, уже было начало 11!
-Я буду через час. Спасибо, что позвонили. Передайте ему, чтобы не волновался. Я люблю его.
Я стала собираться в ускоренном режиме. Хотя какой ускоренный режим? Я так и жила последние 2 года. Все время ускорение. Работа - быстро, но качественно, хотя на обработку всего материала не хватало; сон - еще быстрее, совсем некачественно, но хотя бы 3 часа в сутки - это была роскошь; отец - я была дольше всего с ним, но тоже быстро. Слишком быстрая жизнь. Вокруг меня проносились люди со скоростью света, если бы не фотоаппарат, не помнила бы их совсем. Я бы даже пытаться не стала их вспомнить. Даже тех, кто лично мне съемку заказывал.
Никогда не разбирала сумку. Просто проверяла, все ли на месте: фотоаппарат, книга, которую можно было почитать отцу, iPod, телефон, деньги, паспорт. Последнего в сумке не было. После нескольких минут поисков он был обнаружен. Рядом с ним лежал еще старый, российский. Зачем он был мне нужен, уже не помнила. "Екатерина Евгеньевна Миронова". Так длинно. Американцам проще было говорить "Кэтрин", так что скоро я перестала отзываться на свое настоящее имя. Только папа называл меня "Катей". В такие минуты я ощущала себя маленькой девочкой. Отец магически произносил эти 4 буквы.
Через полтора часа я была в больнице. Папа уже лежал у себя в палате, спал после процедуры. Врач отвел меня в сторону.
-Кэтрин, я хочу сказать, что ваш отец находится в очень тяжелом состоянии. Мы проследим, какие результаты даст эта терапия, но я не могу вам гарантировать ничего положительного. Вообще ничего.
Я не спрашивала подробностей. Я молча смотрела на него и не знала, как мне сдержать себя. Отвратительное чувство, когда очень хочешь что-то сделать, но не можешь. В данный момент моим главным желанием было закричать. Так, чтобы стекла вылетели разом в коридоре и ближайших палатах.
" Хочу к папе", - такова была моя первая здравая мысль через несколько минут.
Палата была одноместной, мне хватало денег, чтобы обеспечить отцу наилучшее пребывание. В тот день погода была пасмурной, серые облака, словно огромные дирижабли закрывали солнце, так нужное в этот период нашей жизни.
Я присела на край кровати и внимательно вгляделась в его лицо. Оно было худое, пожелтевшее от процедур. Волосы на голове отсутствовали из-за бесчисленных химиотерапий. Уголки его губ, до болезни всегда приподнятые, теперь опустились. Он был не так стар, но морщины уже простирались сетью по лицу.
Слезы побежали из моих глаз. Я легла подле папы, почувствовала еще не утерянный им родной запах и заснула.