С отремонтированным телефоном я к папе приехала уже поздно - в 7 часов. Время для посещений уже кончилось, но доктор Смит всегда разрешал мне заходить в неурочное время, пока он сам в клинике.
Когда я вошла, у папы в палате тихонько играла запись концерта Рахманинова. Папа обожал классическую музыку. Больше всего он любил Прокофьева, Шостаковича, вышеназванного Рахманинова он боготворил, немного Чайковского, ему также нравились романсы. Музыка разных эпох, но он любил ее. Он мог каждый день начинать и заканчивать с музыкой своих любимых русских композиторов. Он терпеть не мог зарубежных гениев, таких, как Бетховен, Моцарт, Бизе, Бах. Хотя мне до сих пор кажется, что это патриотический пафос в какой-то мере.
- Катенька! - он улыбнулся и сделал музыку громче. - Послушай, я нашел в этом концерте какой-то новый инструмент!
Уголки моих губ поползли вверх.
Папа заслушал все концерты до дыр. Если бы у него были пластинки, а не диски, то все было бы в царапинах, да таких, что проиграть бы ее снова, не было бы никакой возможности. Но он все слушал записи лучших концертов, постоянно находя в них что-то новое. Это было удивительно. Совершенно удивительно.
Я отдала ему телефон. Для папы эта вещь была культовой. Не то, чтобы у него вызывало восторг, что "эта штука может звонить". По образованию он был инженером, закончил университет имени Баумана. Даже не знаю, как он сейчас называется. Но главным было то, с каким важным видом папа набирал мой номер. Именно набирал, а не пользовался кнопкой быстрого набора. Он говорил, что я у него - самая любимая в мире женщина, самая близкая, самая талантливая и потрясающая. На этих словах я обычно смеялась и бросалась его обнимать. Все-таки папа был для меня всем.
Мы вспоминали старые времена, я рассказывала что-то новенькое, показывала фотографии, и мы смеялись так громко, что доктор Смит все же попросил меня уже собираться, а то "мы тревожим покой других пациентов".
Заговорщически подмигнув друг другу, мы с папой попрощались. Я пообещала ему, что сразу позвоню, как только доеду домой.
На улице дул ветер. Меня чуть не снесло, когда я вышла из клиники. Я еле добежала до машины. Еще некоторое время я сидела в тишине и слышала только звук ветра. Он пугал меня своей мощью и я включила радио. Какие-то помехи. Рука потянулась к переключателю станций. Одно нажатие - и по машине разлился бархатный голос Дэвида. Мелькнула мысль о том, что слишком много напоминаний о нем за последние несколько дней.