Don't mean a thing, if you ain't got that swing.

Говорила я, наверное, час. Рассказывала, как провела вчерашний вечер-ночь.
- Я очень рад, что ты наконец, на party…ха-ха, это так называется, да? – Папа усмехнулся. – Короче, я рад, что ты наконец отдыхала, а не работала. Ты даже выглядишь лучше, несмотря на то, что легла поздно. Хотя ты всегда у меня красавица, - он потрепал мне волосы. – Доча моя. Мама бы тобой гордилась..
Я вздохнула.
- Я только сегодня о ней вспоминала. О том, как мы фотографию в коммуналке делали.
- Я бы тебе посоветовал ее убрать куда-нибудь. В ящик, где вещи памятные лежат. Нельзя так. Ты себе все нервы портишь каждый раз, когда смотришь на нее.
- Нормально, пап. Хоть что-то пусть мне напоминает о ней. А то я забуду ее. Мимо меня столько лиц проносится, что я порой ловлю себя на мысли о том, что свое забуду, если в зеркало не посмотрю.
Папа обнял меня крепко, настолько, насколько позволяли его силы.
- Ох, умница ты у меня, Катюш.
Он немного помолчал и вдруг сказал:
- Познакомь меня с этим Дэвидом. Мне интересно.
Я даже опешила от такого.
- Эй, ну в конце-то концов я твой отец, мне же нужно знать, кто ухаживает за моей самой лучшей в мире дочкой.
Мы еще долго говорили, смеялись. Любимые пирожные с заварным кремом закончились очень быстро, как и вкуснейший кофе. Через некоторое время зашел доктор Смит и сообщил, что пора идти.
Поцеловав шершавую папину щеку, я пообещала, что заеду завтра с утра.
Я покинула палату, больницу и дошла до машины. Был потрясающий вечер. Небо было красно-розовым, с вкраплениями кораллового, желтого, оранжевого. Дома было столько фотографий неба. Невероятное количество! И все такие разные, что самое интересное. Меня всегда увлекало сочетание красок. В детстве папа часто говорил, что я стану художницей. Любимым мои занятием было мешать краски на листах. И рисовать что-то неопределенное. Только сейчас понимаю, что все это было похоже на небо. Оно у меня было свое. Особенное. Я рисовала его красным, фиолетовым, золотым и даже зеленым.
В 5 лет меня отдали в художественную школу. Но толку особого из этого не вышло: я не могла нарисовать то безумие, которое приходило мне в голову. Получалась какая-то абстракция. Рисовать я так и не научилась. Порой я делаю зарисовки кадров карандашом. Они схематичные, именно зарисовки, ничего более. Я не могу их дорисовать. Они отправляются в коробку из под обуви в шкафу и я никогда к ним не возвращаюсь. А, кстати, можно было бы. Наверное, это интересно увидеть свои рисунки двух-трехлетней давности. Все меняется, как сами зарисовки, так и приемы фотографии.
Я ехала по удивительно пустой дороге и любовалась тем, как огромная череда фонарей отражается на лобовом стекле моей машины словно длинные бусы. Я любила вечерний Лос-Анджелес. За все время жизни здесь я только 5 раз уезжала за пределы Соединенных Штатов. Меня с одной стороны это пугало, с другой я все-таки понимала, что люди путешествуют по 2 причинам: первая заключается в том, что им хочется перемены климата в теплую сторону, им нужно море и солнце. В Городе Ангелов этого было достаточно. А второй причиной были любознательность. В моем случае это присутствовало, но существовал еще один фактор – нехватка времени. Все 5 раз, когда я уезжала, я ездила по делам. Мне делали потрясающие предложения снимать так называемые Fashion Weeks во Франции, Италии, Англии. Остальные 2 раза я провела в Эфиопии и Нигерии, где также снимала, но совсем по другому поводу: меня брали с собой знаменитости, которые были послами доброй воли при ООН. Тогда папа еще не был так сильно болен, и я могла уезжать на неделю точно. Теперь же я была просто не в силах оставить его одного хотя бы на 2 дня. Это было бы слишком.
Каждый раз, когда я уходила, он говорил мне: «Береги себя». Я уже научилась сдерживать слезы при нем. Я ведь знала, что папа старается жить только для того, чтобы я не сошла с ума. Он никогда мне не жаловался, всегда был веселым и жизнерадостным, шутил, хрипло смеялся. На мой день рождения он даже танцевал. Правда, после этого минутного танца он чуть было не рухнул на кровать, сославшись на то, что он «всего лишь ногу подвернул с непривычки». Папина сиделка говорила мне, что по ночам он часто плачет и молится. А иногда кричит во сне, что он устал, что он хочет умереть, что он не хочет никого мучить. Доктор сказал, что так всегда бывает. Все больные от жуткой боли кричат о желании умереть. Некоторые во сне, некоторые и с утра до вечера. Но для меня это было так чудовищно: какая же должна быть боль, чтобы хотеть собственной смерти?
Последнее обследование показало улучшение, хотя опять же, никто не мог даже думать о выздоровлении. Доктор Смит говорил, что все улучшения – совсем не повод для радости. Ведь после этого может последовать и резкое ухудшение. «Такая непредсказуемая болезнь. И ничего тут не сделаешь, Кэтрин. Остается только верить», - так он мне отвечал, разводя руками.
Через 15 минут я уже поднималась домой. Сняв обувь, я вошла в свою комнату. Кинула сумку на кровать, включила ноутбук и стала переодеваться ко сну. Хотелось лечь пораньше, несмотря на то, что проснулась не так давно.
Что-то заставило меня посмотреть не прямо в окно, а в угол подоконника. Я увидела упавшую на лицевую сторону икону. Я подняла ее и поставила на место. Потом взяла в руки, прижала к груди и села на кровать.
Я верила в Бога. Но не знала ни одной молитвы. Просто проговаривала про себя то, что хочу донести, и все. Я с ужасом осознала, что у меня от усталости даже на это времени не находилось.
Я рассказала Богу все. Как мне плохо, как тяжело и как я хочу, чтоб папа выздоровел. Долго рассказывала. Во всяком случае, проснулась я с иконкой в руках уже следующим утром.

Я совсем не помню, как зашла домой, переоделась, смыла макияж и уснула, - так сильно я хотела спать. К счастью, сегодня у меня был абсолютно свободный день. Папе я сказала, что буду только вечером.
За долгое время мне удалось наконец выспаться. Проснулась около 2 часов дня, тем самым нарушив свой личный принцип о запрете на «сон бездельника».
Еще догорали остатки сна, а мои губы расплылись в блаженной улыбке. Стоял чудесный солнечный день, золото лучей отражали висящие на стенах фотографии. Они были разные: большие и маленькие, цветные и черно-белые, студийные и бытовые. Те, которые вызывали в моей памяти ощущение беспредельной радости и тепла воспоминаний. В центре висела наша общая с мамой и папой фотография на кухне в коммуналке. Каждый раз, когда я смотрела на нее, в моей голове проносились небольшими роликами связанные с ней события. «Моя девочка, - мама гладила меня по волосам, - какое счастье, что ты у меня есть. Я очень люблю тебя». Тогда, я помню, папина сестра принесла удивительную для меня, такой маленькой, вещь - фотоаппарат. Так произошло мое первое с ним знакомство. Мы попросили сфотографировать нас. Мы с мамой сидели слева, папа на другой стороне. У каждого в руках кружка с чаем. Я помню, что никак не могла заставить себя не смеяться. Мама прижимала меня к себе, совсем не ругала, а наоборот, смеялась вместе со мной. А папа любовался нами. Было так хорошо! Я ела сушки, которые очень любила. Мама иногда шутила, что меня можно только сушками и кормить – буду на седьмом небе от счастья. На этой фотографии я сидела с любимым лакомством во рту. Мама обещала, что обязательно сделаем еще снимок на мой день рождения. Но этому не суждено было сбыться. Мама вскоре умерла, не дожив до этого дня буквально месяц.
День маминой смерти я помню в деталях. С утра она отвела меня в школу, как всегда, поцеловала на прощание и пошла в магазин: вечером приезжал ее дядя из Ленинграда. Весь день она ходила веселая, что-то готовила. Папа был в командировке, и ей пришлось ехать на вокзал самой, но это никак не омрачало ее радости. Она оставила меня с соседкой. Поцеловала. В последний раз…
Ее убили. Напал какой-то ненормальный. И убил. Ради жалкой суммы в ее кошельке.
Дядя звонил в панике.
- Где Настя? Я уже третий час на вокзале стою, третий!
Мы не могли найти ее. Я плакала всю ночь. Не знала, как позвонить папе. А к утру маму нашли. Где-то в подворотне, холодную, с гримасой ужаса на лице.
Папа приехал на следующий день, как ему сообщили. Прошли похороны. Я, папа, несколько соседей и мамин дядя – таким составом мы провожали ее. Я не могла поверить в то, что тот поцелуй был последним. И до сих пор не могу.
Из воспоминаний меня выдернул телефонный звонок.
- Ну слава Богу, она взяла трубку! – это был папа. – Соня! Когда это ты спала до двух, девочка моя?
Я улыбнулась.
- Па-а-а-апочка! Я так рада тебя слышать. Я соскучилась.
- А я как соскучился! Я звоню тебе часов с 11! Уже готов был ехать за тобой! – послышался хриплый смех. – Эх…мог бы, обязательно приехал.
- Пап…
- Ладно. Ты мне вот что скажи: ты когда приедешь? Я заказал пирожные и кофе из нашей любимой пекарни! Хочу отпраздновать то, что у тебя свободный день и ты выспалась. И даже не говори, что мне нельзя: я только что спросил у старины Смита, мне разрешили.
- Пап, я тебя обожаю!! – я перешла буквально на крик от восторга. Давно мы так не «пировали». – Дай мне 2 часа, и я буду у тебя.
- Ну ладно, Катюш. Я тебя жду!
Отключившись, я увидела, что у меня и вправду 5 пропущенных (м-да, как же я крепко спала, что не слышала) звонков от папы и одно сообщение.
«Спасибо за вечер. Как проснешься – дай знать. Дэвид».
Я почувствовала тепло в каждой жилке.
- По-моему, ты втюрилась, дорогая, - сказала я себе, глядя в зеркало.
И почему-то я совсем не сопротивлялась этой мысли. Почему?..

Ё-хо-хо и бутылка Рома.
Не знаю я ничего.
А зачет-то сегодня.
А еще КСЕ завтра.
И чего-то вообще. Спонтанно как-то сессия началась!

Пришел день, когда все празднуют 9 мая.
Главный праздник России и всех республик, которые входили в СССР, а также тех, кого Советский Союз освободил.
Самый светлый.
В то же время очень грустный.
Спасибо тем, кто смог выдержать все ужасы войны, преодолеть страх, проявить стойкость перед немецкой агрессией, чтобы наши родители, мы, наши дети смогли жить.
Спасибо.

А Коля хороший.

А тоже по-моему занятый.

До сих пор пребываю в этом состоянии. Все, что я сейчас напишу, может показаться вам бредом. Но мои руки совершенно непроизвольно печатают это.
Сегодня отыграли спектакль, посвященный 9 мая.
Ох. Даже описать не могу. Так круто! Вот по-другому даже не скажешь.
Конечно, здесь может быть фраза "pourrait faire mieux" и прочая дребедень, но та атмосфера, которая царила на сцене, была просто непередаваемой. Самое главное в спектаклях на 9 мая - понимание. Осознание того, о чем ты поешь/говоришь. И то же самое со стороны зрителей. Те, кто этого не понимал, удалились еще в самом начале. Вообще меня всегда поражала это безразличие к столь жуткому событию, как Великая Отечественная. Если бы не те люди, чувства которых мы пытаемся передать, не было бы сейчас ничего. Говорили, что Гитлер из Москвы хотел море сделать. Что бы он оставил от Советского Союза? от советского народа? И предположить страшно.
А золотая, как говорится, молодежь, просто вяжет себе ленточки куда-угодно, напивается 9 мая до кондиции "даже нет кондиции" и называет себя патриотами Россеюшки-матушки.
- Привет, зай. Я тут на спектакле сижу в универе. Да. Ну если я тут со скуки не помру, я тебе позвоню.
Такие слова услышала моя лучшая подруга рядом с собой.
Нельзя так. Нельзя. Это единственный праздник, который вправе носить гордое звание "государственного", то бишь важного, очень важного.
Хотя и он забудется. Когда не останется ни одного ветерана. Так же, как забыли и Отечественную войну 1812, первую мировую.
И не дай Бог, чтобы государства всерьез решили когда-нибудь напомнить друг другу, что это такое. Снова.

Это был потрясающий праздник. Один из тех немногих, когда я отдыхала. Я могла пить, но всегда была в трезвом состоянии. Меня никогда не прельщала перспектива проснуться на следующий день с больной головой и непонятным пробелом в памяти. Наверное, у меня всегда был страх потерять приятную часть своих воспоминаний. Они в этом омуте памяти занимала очень малую долю, поэтому ценились на вес золота.
- Кто не желает ехать домой – милости прошу! – именинница была навеселе, поэтому предлагала всем остаться спать на крыше.
Было уже 5 утра. Многие гости уже давно разошлись. Мы с Дэвидом сидели за столиком около стеклянного балконного заграждения и смотрели на эту уморительную сцену.
- Это же гениальная идея! Вы не представляете, как круто спать на крыше!
- Иви, крошка, пойдем спать, - мама взяла ее под руку. – Я очень устала, а без тебя спать не смогу, моя девочка.
Ив упиралась, но вскоре стала прощаться со всеми оставшимися:
- Мои милые, - она обращалась к нам с Дэвидом, - вы так хорошо смотритесь вместе! Я не могу придумать образ, еще круче подходящий тебе, Дэйв.
Она притянула его к себе, крепко обняла и прошептала:
- Она невероятная девушка, братишка. Лучшая. Советую тебе довезти ее домой.
Сказала она это шепотом, но я все слышала. Ивэнна многозначительно посмотрела на него, засмеялась и переключилась на меня.
- Моя дорогая Кэт! Я тебя люблю, - она обняла меня. – Я верю, что все будет хорошо, слышишь? Все, а теперь спать. Удачно вам провести время, !
Она пошла по направлению к входу в квартиру, напевая что-то из своих последних песен.
Мы сидели, укутавшись в пледы. Хоть в Городе Ангелов было жарко, ночи все равно были прохладные. Внизу уже ездили машины, люди неспешно шли на свои работы, а у нас наверху официанты только убирали остатки огромного квадратного торта – огромной копии последнего диска Ивэнны, выпуск которого был приурочен ко дню ее рождения. Дул легкий ветер, вдалеке теплился огонек рассвета. Царствовала совершенная тишина. Мы слушали окружающие нас звуки. Я любовалась разрастающимся заревом. Через какое-то время к нам подошла мама Ивэнны и сказала, что пора ехать домой. Мы поблагодарили ее за вечер и спустились вниз.
Дэвид предложил меня подвезти, т.к. понимал, что мне совсем не хочется в таком сонном состоянии садиться за руль.
- Прекрасная ночь.
- И не говори. Ив молодец, так все организовать…
- Ты устала?
- Есть немного. Я в принципе мало сплю.
- Ты постоянно работаешь?
- Да. Каждый день практически. Каждую ночь, если быть точной, - я вздохнула. - Если у меня есть свободное время, то провожу его у папы.
- Он далеко живет?
- Да нет. В Центральной больнице нашего чудесного города.
Дэвид резко посмотрел на меня.
- Он болен?
- Да. Рак. Четвертая степень.
Отчеканенные слова. Жесткие и страшные.
Дэвид молча смотрел в лобовое стекло. Его красивые руки обнимали руль, а пальцы отбивали чечетку. Было видно, что ему не по себе.
- Понимаешь, Дэвид, самое страшное для меня в этой ситуации – это то, что я вообще ничем помочь не могу. Я работаю словно машина какая-то, - я остановилась, чтобы набрать воздуха в легкие, зачем-то всплеснула руками, - пытаюсь себя уверить в том, что у меня получится его вылечить, а …
Я замолчала. Несколько секунд мы оба смотрели на расплывающиеся розово-красно-золотые краски на горизонте. Дэвид прижал меня к себе и поцеловал меня в висок.
- Я понимаю, что говорить «все будет хорошо» в таком случае – глупо. Но я хочу, чтобы ты знала: ты чудесная. Мой номер у тебя есть. Если вдруг тебе срочно понадобится моя помощь – ты можешь звонить мне в любое время дня и ночи. Я серьезно. Абсолютно, - он снова приложил губы к моему виску. – Я с тобой.

Я относилась к разряду тех девушек, которые любили мужское внимание, но никогда не подпускали их близко. Я флиртовала, но ничего более.
За 24 года моей жизни у меня не было настоящей любви. Той любви, что охватывает все сферы существования, наполняет каждую твою клеточку своим светом, своим теплом. Такое сильное чувство было у меня только к папе, но это было другое. Совсем другое. Все-таки он был для меня главным человеком в жизни. Мне стало порой казаться, что мое предназначение в этом мире – вылечить отца. Было ощущение, что после выполнения этой задачи, моя жизнь просто закончится.
Я часто представляла свое будущее. Я выйду замуж за любимого человека, мы купим дом в тихом районе и будем жить там. Наверное, у меня будут дети. Папа будет водить их в школу, а вечером мы все будем играть в дурацкие, но увлекательные игры, чтобы в прекрасном настроении отправляться спать. Такое простое желание…Но с каждым годом, по мере того, как папе становилось хуже, эта мечта отходила от меня все дальше и дальше, как бы говоря: «Извини. Пойду к другим. У них все выполнимо». Я не могла ни о чем больше думать, кроме как о том, что «скоро у папы процедура», «надо позвонить доктору Смиту, узнать, как идет лечение».
Даже сейчас, танцуя с Дэвидом, я была погружена во все это. Он спрашивал что-то, я отвечала совершенно не осознанно, ведь все мое существо летало в другом измерении. Дэвид мне нравился. Но я не могла выйти из жуткого мира собственных мыслей. Песня кончилась, а я даже не заметила.
- Кэт! Ну ты что, не слышишь меня? – к нам подходила Ивэнна. – Эй! Ты снова в своих мыслях? – Она внимательно посмотрела мне в глаза, улыбнулась и обняла меня. – Я хочу, чтобы ты сказала тост.
- Ив, я отвратительно это делаю!
- От тебя мне будет приятно услышать даже просто «С днем рождения, Ив!»
Я улыбнулась. Какая она была красивая сегодня! Длинные черные волосы были абсолютно прямыми, одна прядь была закручена, уложена и украшена светлым цветком. Она выглядела как античная богиня в своем светлом шелковом платье в пол, которое прекрасно контрастировало с ее кожей.
Я взошла на сцену.
- Добрый вечер! – у меня вырвался дурацкий смешок Я волновалась. – В этот день, 26 лет назад, родилась чудесная девушка. Та самая, которая стоит сейчас с бокалом шампанского рядом со мной. – Ивэнна в ответ улыбнулась. – Знаешь, дорогая, я не буду тебе сейчас ничего желать. Я не умею ничего красивого говорить, к сожалению. Я просто хотела бы рассказать всем о нашей дружбе.
В зале установилось молчание. Я посмотрела на Дэвида, его глаза были устремлены на меня. Ивэнна решила спуститься к столам и не мешать, только наблюдать.
Я продолжала:
- Мы с Ивэнной познакомились совсем недавно. 2 месяца назад, - я стала прохаживаться по сцене. - Это была съемка для журнала…Ив, ты помнишь?..Ах, да, для «M.Journal». До нашей встречи эта девушка казалось мне легкомысленной. Я бы даже сказала, что она меня немного раздражала, - я усмехнулась. – Сейчас я не представляю свою жизнь без нее. Она может поднять мне настроение, прислав на Твиттер какую-нибудь веселую глупость, может завезти мне кофе с пирожными на другой конец города, потому что у нее есть свободное время и она хочет попить со мной кофе, а я занята. Может приехать в 3 часа ночи, просто за тем, что ей хочется меня видеть. А главное – она может со мной плакать, - я посмотрела на Ив, у нее блестели глаза, на лице горела улыбка. – Дорогая, я благодарна тебе за все. Ты чудесный человек. Я могла бы даже сказать, что ты лучшая из всех людей, которых я повидала достаточно. Я тебя люблю. Спасибо, что ты есть.
Ивэнна вскочила с места, быстро поднялась на сцену и кинулась меня обнимать.
- Кэт…Кэт… - она еле сдерживалась, чтобы не расплакаться от радости, - ты моя самая близкая. Как же я рада…
Мы смотрели друг на друга сияющими от слез глазами. Я обняла ее и подумала, что странно, что мы все-таки не близнецы. Мы ведь одно целое.

Знаете, существуют такие книги/фильмы/явления, которые переворачивают ваше представление о чем-то. И вы называете их любимыми. И вы делаете никому, кроме вас, ненужные вещи, чтобы самим понять, что это ЧТО-то сделало подвижку в течении вашей жизни. Берете, например, и убираете всякое разное из информации вконтакте-уроде. зачем? зачем писать, что я люблю Гарри Поттера, когда он не поменял ничего, ни единого дня в моей жизни?
Сегодня с дочитала "Единственную" Ричарда Баха. Весь день не могу ни за что приняться. Не могу. Я думаю. Обдумываю. Господи, да это гениальная книга! Я зареклась называть что-то гениальным, просто потому что ничего не впечатляло меня, наверное, настолько.
Вы можете возразить: мол, как почти что современное произведение впечатляет больше, чем, не знаю, хотя бы труд Толстого? А я скажу. Меня это тронуло так, потому что у Баха есть все, о чем я сейчас думаю. Все. Все, что пугает меня каждую ночь, все, что меня привлекает, все, во что я хочу верить.
Верить - как это прекрасно, не правда ли?
Все неприятности ложь. Все они. Ведь пока мы в них верим, они есть. А если мы перестанем в них верить? а если нет, то что? То-то. Они пропадут. Не сразу, но пропадут.
Это лучшая книга. Для каждого из нас. Дала маме.
У нас все получится.
Может, вы захотите мне возразить сейчас, но я сейчас испытываю бурю внутри, чтобы писать нормально, раскладывать мысли по полочкам. Эмоции хлещут, скоро будет взрыв, чувствую.
Извините за столь сбивчивое, эмоциональное сообщение.
Но это прекрасно.

Меня любят только девочки. Как хорошую подругу/однокурсницу/знакомую. За постоянный позитив, невероятную дурь в голове и не блестящую, хоть и яркую внешность.

А мальчики нет. Нет. Я не нравлюсь. Как за первое, так за второе и за третье.

Проверено.

В общем, теперь я себя ограничиваю немного.
Вы не подумайте, что я из разряда тех, кто смотрит на весы, видит там прибавленные 700 грамм и начинает считать, что жизнь кончена. Потом садится на умопомрачительную диету и сходит с ума, когда видит шоколадку.
Не-е-ет. Просто я стала себя неуютно чувствовать в том весе, который у меня сейчас есть. А я терпеть не могу дискомфорт. Так что теперь я ем шоколад и мучное только по утрам. После 6 ем какой-нибудь вкусняцкий сэлф-мэйд салат и спать. И пью много жидкости. Хотя к последнему не могу привыкнуть. Вот терпеть не могу пить воду. Очень тяжело пьется. А того, сколько я пью чай, не хватает для 2 литров.
А хотя ладно. Как-нибудь привыкну.
Из сладкого на мою долю осталась пастила. Она вкусная) хотя с детства не любила ее.
И с утра я делаю зарядку. Ууу, мощную зарядку) все болит, но мне как-то радостно.
Пытаюсь мало сидеть, но ничего не получается - надо сначала разобраться с докладом по Дарию. Да-да, с тем несчастным докладом по Дарию. Его, естественно, пришлось переписывать.
1) из-за отсутствия консультаций, мне так и не отредактировали тему. а она оказалась неправильной) потеря предлога "при" стала роковой.
2) из-за отсутствия тех же самых консультаций, мне никто ничего не объяснил, так что, первый блин самостоятельной работы вышел комом и отвратительно подгоревшим.
Ничего. Список литературы почти до конца осилен, осталось 1 монография и статья. Материала набралось много, так что все отлично. Скомбинирую все и во вторник сдам.
Заметила, что чем больше вливаюсь в процесс, тем больше становится желание не отписаться "лишь бы скорее", а написать хорошую работу. Отлично.
Жизнь идет и идет своим чередом. Не перестаю мечтать. Думаю, что это все-таки хорошо.
Участвую в концерте на 9 мая. Не простила бы себе, если бы не получилось.
А еще хочу узнать быстрей, когда и куда мы едем на археологию, чтобы распланировать свое лето. Уонна гоу ту ЛА. Соу мач ю кэнт имэджин.
Люблю рашн инглиш. даже язык менять не надо.

Христос Воскресе!

Я добьюсь. Я дико извинюсь перед соседями, но добьюсь.
Я вытяну ее от начала до конца. Сказала же.
С каждым разом все лучше.
Все получится.

А Вялицына оказалась очень милой. Посмотрев пару интервью, где она говорит и улыбается, я даже порадовалась за Того-Самого-О-Котором-Слишком-Много-Говорю.

Что-то слишком давно я не писала ничего.
Нигде. Кроме твиттера и контакта-засранца. Нет, естественно, еще был Уорд с докладом. Осталось дописать историографию и прислать ИП. Слава Богу. Такое странное ощущение свободы после сдачи. Невероятное просто. Главное, не переборщить.
Наступила весна. А как-то не чувствуется, хоть я уже одета в не самое теплое пальто с шелковым платком поверх и осенне-весенние сапожки. А солнце вроде и показывает, что "я свечу, скоро будет совсем тепло", совсем нет этого весеннего дыхания, которое вот-вот должно быть тут как тут. Будем надеяться, что сие чувство придет в наикратчайшие сроки.
Занимаюсь все одним и тем же - пою. Да-да, каждый день часы напролет я занимаюсь не историей и языками, а пою. Мои соседи меня скоро убьют. Я с опаской слушаю саму себя. Кажется, что голос открывается постепенно на высоких нотах. Я этого добиваюсь уже сколько времени. Музыка громче, голос громче…ладно-ладно, простите, вы, наверху. Ведь не так плохо, а?..
Да-да, самодовольна. Для меня стало открытием, что я не сорвалась на Алише Киз. Вот пусть дальше будет лучше.
Извините, утомила наверное?
2 дня проведены с лучшей подругой. Такая чудесная моя Ирка.
" Наверное, столько идиотских звуков как за сегодняшний день я не произносила еще ни разу! "
А еще 18 марта - день рождения Адама. Черт. Кристина больна.