К утру я доехала домой и провалилась в сон. Даже забыла поставить будильник, чтобы быть у папы рано утром.
Высокий голос Дэвида зазвенел неожиданно для меня.
-Господи, кто трезвонит в такую рань.
Мои уши и мозг были поражены любимой мелодией. Она будто била по каждому моему нерву. Я не открывая глаз нащупала телефон на тумбочке.
-Да?
-Кэтрин? Здравствуйте. Я доктор Смит, лечащий врач вашего отца. Хотел спросить, где вы.
Напряжение заселило все мои клетки.
-Что-то случилось?
-Нет, что вы. Просто вы обещали приехать сегодня к 9, мистер Миронов очень волнуется. Ему должны делать сегодня химию, если вы помните.
Я посмотрела на часы. Господи, уже было начало 11!
-Я буду через час. Спасибо, что позвонили. Передайте ему, чтобы не волновался. Я люблю его.
Я стала собираться в ускоренном режиме. Хотя какой ускоренный режим? Я так и жила последние 2 года. Все время ускорение. Работа - быстро, но качественно, хотя на обработку всего материала не хватало; сон - еще быстрее, совсем некачественно, но хотя бы 3 часа в сутки - это была роскошь; отец - я была дольше всего с ним, но тоже быстро. Слишком быстрая жизнь. Вокруг меня проносились люди со скоростью света, если бы не фотоаппарат, не помнила бы их совсем. Я бы даже пытаться не стала их вспомнить. Даже тех, кто лично мне съемку заказывал.
Никогда не разбирала сумку. Просто проверяла, все ли на месте: фотоаппарат, книга, которую можно было почитать отцу, iPod, телефон, деньги, паспорт. Последнего в сумке не было. После нескольких минут поисков он был обнаружен. Рядом с ним лежал еще старый, российский. Зачем он был мне нужен, уже не помнила. "Екатерина Евгеньевна Миронова". Так длинно. Американцам проще было говорить "Кэтрин", так что скоро я перестала отзываться на свое настоящее имя. Только папа называл меня "Катей". В такие минуты я ощущала себя маленькой девочкой. Отец магически произносил эти 4 буквы.
Через полтора часа я была в больнице. Папа уже лежал у себя в палате, спал после процедуры. Врач отвел меня в сторону.
-Кэтрин, я хочу сказать, что ваш отец находится в очень тяжелом состоянии. Мы проследим, какие результаты даст эта терапия, но я не могу вам гарантировать ничего положительного. Вообще ничего.
Я не спрашивала подробностей. Я молча смотрела на него и не знала, как мне сдержать себя. Отвратительное чувство, когда очень хочешь что-то сделать, но не можешь. В данный момент моим главным желанием было закричать. Так, чтобы стекла вылетели разом в коридоре и ближайших палатах.
" Хочу к папе", - такова была моя первая здравая мысль через несколько минут.
Палата была одноместной, мне хватало денег, чтобы обеспечить отцу наилучшее пребывание. В тот день погода была пасмурной, серые облака, словно огромные дирижабли закрывали солнце, так нужное в этот период нашей жизни.
Я присела на край кровати и внимательно вгляделась в его лицо. Оно было худое, пожелтевшее от процедур. Волосы на голове отсутствовали из-за бесчисленных химиотерапий. Уголки его губ, до болезни всегда приподнятые, теперь опустились. Он был не так стар, но морщины уже простирались сетью по лицу.
Слезы побежали из моих глаз. Я легла подле папы, почувствовала еще не утерянный им родной запах и заснула.