конфайнмент

Может быть имеет смысл не канючить о том, какой ты гадкий червяк, тайно надеясь на то, что это все-таки не так, а принять этот факт и смириться с тем, что сухим из воды все равно выйти нельзя.

Привязаться не к человеку, а к тем значениям, которые придаешь ему.

Пока ты школьной программой по математике пытаешься удержать на плаву гранит науки, люди говорят тебе не доебываться к дробям и идти домой. Им доверяют какие-то диаграммы ганта, они суют в твой скромный нос формулы валлиса и, наверное, засыпают, раскладывая овец в ряд. Ты пару часов лихорадочно придумываешь аналогию, а все уже разошлись. Но ты все же придумываешь и вечером пишешь ее себе куда-нибудь в блог. Звучит так. Я ничего не имею против пальто, которые в меху, но когда пальто в меху, это уже шуба. Ура!

Уже некоторое время как настали тяжелые дни, когда убегаю от своих проблем не только я, но и моя мама убегает от них. Та самая, которая подмечала за мной эту особенность на протяжении всей жизни. Тяжелые дни – это не всегда, но бывает, и тогда хочется зарыться в землю и немедленно впасть в анабиоз (убежать от проблемы). Тяжелыми я называю такие дни, когда приходишь единственно, чтоб тебе подули на ранку, а тебе не то чтобы зеленкой не мажут – но спрашивают про дневник в школе. И хвалят. А ты с разбитыми коленями и душой, что требует покоя, но не обретает. А для мамы – хороший ученик, надо подругам рассказать. Но самое неприятное, когда твои колени, по маме, -- это заговор аптекарей. Какой-нибудь строгий человек скажет, что надо бы уже самой себе колени мазать, не маленькая, но ведь для мамы я всегда ребенок и пусть дует, а то я иначе не могу.

Сегодня в одном магазине нашла булки почти как в школьной столовой времен третьего класса: вкусные и за пять рублей. В таком магазине, где нарезанный хлеб в упаковке -- модерн, а Жигулевское -- классика. Булки все такие из себя надутые, посыпаны какой-то мукой и, как и во всяком прекрасном, в них что-то есть от сырого теста.

Ты готовишься к этому заранее. За несколько минут до звонка складываешь книги в портфель, медленно, почти черепашьими шагами продвигаешься к выходу. Это того требует, ведь впереди обеденный перерыв. Остальные ребята тоже напряжены и тоже продвигаются. Кажется, что вся школа продвигается. Ты выжидаешь. Гремит звонок – потенциальная энергия учеников резко переходит в кинетическую. Как все бегут! Вы не представляете, как бегут! Стадо львов. Тебе повезло – ты на втором этаже, но уже слышишь гром с верхних. Кто-то спотыкается об тебя, об кого-то спотыкаешься ты – здесь нет победителей. Перепрыгивая через три ступеньки, ты бежишь. Щеки трясутся, как и сердца. Это восторг единения. Ваши ребята, ребята из других классов подбадривают друг друга: «Давай, мудила! Поднажми! Я не завтракал!!» Вдали, у дверей столовой, видишь товарища – он один из первых. Ты делаешь последний рывок – бросаешь изрядно потрепанный зеленый с металлическими штуками по бокам кошелек ему в район лица, крича: «Эй ты! Слышишь, купи мне! Дружище!» Он поймал. Казалось бы все, вот оно, вот логичное завершение безумной погони. Но на самом деле логичное завершение погони – это зайти, наконец, в столовую, и обнаружить своего товарища стоящим где-то двенадцатым в очереди. Двенадцатым!! Блин.

Когда ты унылое дерьмо, сложно не злиться при этом на мальчика, который не унылое дерьмо. Злишься, на самом деле, из-за своих глупостей, из-за пауз в разговорах, о заполнении которых уже никто не заботится, а он еще так сказал в одной из них как бы в шутку, мол, скучно со мной, но это и его вина (спасибо на этом). Полина не нашла ничего лучше, как честно в своей злости признаться. Так и сказала. Говорю, ты меня раздражаешь очень, ты в этом не виноват, но злишь, злишь, нет, подожди, давай я объясню. И объяснила, как же стыдно, я так много наговорила. Он все молчал, ууу, ужасный человек, молчал, раздражая все больше, а я горячилась, горячилась, говорила, а потом в полнейшем отчаянии такая, мол, забудь все, забудь, разумеется, на это не расчитывая. Он оторвал язык свой от языковой впадины и наконец произнес: "Мда. А я вот думаю. Суши лучше или просто рыбу пожарить?" Это комично, да, лучше на такие бредни не ответишь, я вполне сознаю, кто тут выставился дураком. Я оскорбилась, я себя ненавидела за то, что оскорбилась, но из песни слов не выкинешь, хорошо, что хватило ума сразу не уйти. Никогда с ним больше разговаривать не буду! А почему я не буду с ним разговаривать? Потому что мне стыдно.

Провожу лето я нормально. У меня уже два раза была зарплата, и я два раза была окрыленная и всемогущая. Купила велосипед и сарафан в горошек. Дома терплю форменное рабство, на улице - ужасную жару. По вечерам хожу с соседкой-приятельницей в тридевятое царство ей за какими-то особенными чипсами. Она настоящая находка - у меня тогда появляется ощущение, что я, не знаю, "ринулась в общество", вот. А то мама меня совсем за пропащую почитает - говорит, что я не умею общаться с людьми. Но я не обижаюсь, ведь под людьми подразумеваются ее подружки и тетушки. Но она тоже права отчасти, неплохо же было бы обескураживать людей. На меня иногда находит – начитавшись романов ("на ее лице вдруг проскользнуло выражение теплой и чувственной прелести…"), начинаю корчить рожи, думая, что в них все мое обаяние. Но на все (наверное, неуклюжие) попытки прослыть остроумным повесой мое окружение реагирует не совсем одобрительно. Моему окружению вообще незнаком такт. Если ты дурно пошутил, тебя ждет гробовое молчание, кто-то обязательно погладит тебя по голове и со снисходительной теплотой в голосе успокоит. Ничего страшного, со всеми случается. Все будет хорошо, Полина.

Вообще-то я терпеть не могу, когда кто-то дотрагивается до моей головы, но с еще большей неохотой я бы стала такое проделывать с головами маминых тетушек. Ха, у них бы лица ух как повытягивались! На мой день рождения меня водили в магазин для взрослых (садисты, ожидали, что я помешаюсь от смущения; слава богу, нас выгнали), дергали за уши, кормили, поили, катали, купали, все обычно, да только духом я воспрянула будь здоров. Воспарила! Но меня постоянно осаждают родственники. Они не полезные, а еще осаждают, постыдились бы. "Полина, кончай служить всему высокому и прекрасному на этом свете, предай человеческий гений, подведи старика Шекспира и становись скорей стоматологом: наши посредственные и нереализованные зубы долго ждать не будут!" А я им: "Нет, не предам!" Очень злятся на меня. Я раньше не хотела никем становиться, мне даже приятно было от этого. А сейчас уже не знаю, развратили меня, видать, демоны. Но разницы нет, потому что я только болтаю, я страшный болтун.

В общем, подруга уже уехала на лето, а через год, как я говорила, насовсем уедет. Ну, скажу, и жизнь у меня пошла – сущая подлость. Гулять не с кем, да и не нужен больше мне никто, зачем мне кто, если я хотела подругу, короче теперь я буду волк-одиночка, буду на всех смотреть исподлобья и непременно глубоким, но холодным взглядом. Буду просто так ездить в электричках, смотреть в окно, подходящую музыку слушать, и думать о том, какой я все-таки волк-одиночка, черт возьми, настоящая цельная единица, и будет чувство, будто так и надо, и это я их всех уделала. Да и не бесилась бы я так, как сейчас, если бы у меня были свои планы, идеи, детища, что-то кроме людей, но я не самовыражаюсь нигде, меня это вдруг стало делать грустной, раньше все равно было, а сейчас душа болит, мол, какой человек зря пропадает.

Кстати, забавно у меня ночи проходят. Теперь я не бегаю наперегонки с комарами, не употребляю чай без кипятка, а включаю рандомную песенку грустную, а там, к примеру, поется: а сейчас ты никому не принадлежишь

и я вторю, захлебываясь рыданиями: аооуоуоаыыы никому не принадлежуууу

песня: никому не принадлежишь

и я подвываю: никомуууу ыаыаыааааа

Ах, бабская сущность все-таки нашла путь-дорогу к моему сознанию. Но я правда страдаю, может из-за пустяков, но страдаю добросовестно, преисполняюсь ненавистью и водкой (вру), а в минуты просветления разбиваю лицо ладонью от стыда за вылезшую эту самую сущность. А может, завтра все изменится, мне позвонит девочка-козел Лиза и скажет, что у нее от меня ребенок, вот тогда все изменится нефигово, я думаю. Хочется обидеться на весь мир, но я и так живу и всегда жила, будто я на него обижена, так что остается только удалить страницу втентакле и через три дня ее восстановить.

Настало время сопливых песенок и ночных бабостраданий. Лето и солнце для меня - лишнее напоминание о своей никудышности, вот не вру, они как будто говорят мне: Полина, уже второй год ты состоишь лишь из воспоминаний о воспоминаниях, ты дура, Полина, конечно, ты прекрасно гармонируешь с пустой лавочкой, но все-таки прекрати развлекаться и зачехлись уже в пододеяльник и не вылезай, у тебя это получается лучше всех.

Я вынашивала одну вещь, буксовала на ней две недели, рассуждала, разговаривала о ней, записывала все, потом еще утром корректировала, обрезала, противоречила себе, оставляла самое важное, и что получилось? Получилась смердящая банальность, одна из тех, которые пишут в учебниках по обществознанию для десятого кл., и с которыми ты заведомо не соглашаешься. Я прям села на берегу Рио-Пьедра и заплакала. У меня вырождение художественной мысли. Я гнию интеллектуально. Я неликвидна и нерелевантна. У меня получилось, что во второй мировой войне больше всех виноват Адольф Гитлер. Мне кажется, я не права.

Как можно серьезно говорить о том, что тебе "некому показать себя настоящего"? Подразумевается возможное наличие "понимающего" приятеля, с которым ты – это ты, а со всеми недостойными ты якобы не ты. Но ты есть даже в том, что кажешься себе различным. Твоей маской обычно оказывается простая злоба, или стеснение, или замкнутость, или шутовство. Публика вообще-то тоже не ахти, ей подавай простые определения, хотя, невозможно не упрощать, но насколько все обычно упрощается – ни в какие ворота. Почему все привыкли, что цельный человек – это, например, Робин Гуд? Он добрый и справедливый. А если ему по ночам снится обнаженная Мата Хари, то всё, значит, он уже не цельный? Мне не нравится понятие "цельность", я его не понимаю, и мне кажется, что либо цельные все, либо цельных нет. Я хочу сказать, что от себя никуда не денешься. И вот эта идея мира-театра и людей-актеров тоже мне не нравится. Допустим, я играю роль. Но я играю свою роль, как бы я не изворачивалась, и все играют только свои роли, и выходит, что эта идея ничего не стоит: какая разница, как назвать свое существование - игрой или жизнью. Слова!

Вот есть простой человек. Упоенные метафизикой сливки общества его не жалуют - он простой и неинтересный. А те сливки, которые над этими сливками, говорят, что человек должен быть простым, в этом вся его прелесть. Но тот простой человек им тоже не нравится. Им нравится простой Моэм, например. Он прост, но прошел через интеллектуальные тернии к лаконичным звездам. Может, он и не отличается внешне ничем от того простого человека, но все же Моэм предпочтительнее. Но с этим-то понятно, а вот что делать человеку, если его зовут Полиной? Никто и не подумает на минутку остановиться и заглянуть в многозначительную бездну его глаз. Что-то нарочитое, допустим, выказывание особенностей своей душевной организации, часто смешно. И когда получается ловить себя на том, что ты уже три минуты ожидаешь очередную паузу в разговоре, чтобы вставить свои остроумные копейки, то нельзя не засмеяться и не заткнуться. Ходят слухи, что я молчаливое мудило, и я не знаю, как донести до людей, что я не такое уж и мудило.

Набралась смелости и решила почитать у себя кое-что "из раннего". Обычно мне не нравятся свои посты, особенно написанные более месяца назад, я даже глаза закрываю ладонью, чтобы сразу весь этот ужас не видеть (так и делаю, не вру). Но мне впервые захотелось удалить последние записи, а не первые. И я сделала вывод: чтобы не ошибиться, нужно молчать. Самый верный способ. Или говорить о редиске в холодильнике. Рассуждая о редиске, трудно оступиться, сделать неверный шаг и в итоге сожалеть о содеянном. Я в общем-то так и делаю, но в последнее время почему-то вообразила себя блуждающим в бездонном океане жизни. А еще у меня паук на шторе, и я просто не знаю как быть. Если я его сниму, то буду себя уважать. А нет, уважать себя не пришлось, потому что он направился в сторону кровати и пришлось действовать решительно. Я попыталась воздействовать на него тапочками, и он куда-то упал, и теперь мне беспокойно, ведь он может быть где угодно! Но моя жизнь не так уж плоха: со мной по-прежнему здороваются соседские мальчишки, и, возможно, я смогу выпросить у них велосипед на лето, ведь даже у 10-ти летних детишек велики больше, чем у меня. Срам да и только, а не велик, правда.

Ну, все, мне конец. У меня больше нет друзей. Это так печально, хоть я сама иногда вела себя как свинья. У меня был друг, он уехал. Теперь у подруги появились другие. А приятелей я не хочу. Тем более многие приятели, скорее всего, хотели меня видеть только потому, что я подруга своего друга. Совсем конец, в общем. Я сама не подарок, часто отказывалась встретиться, ссылаясь на посадку картошки, хотя никакую картошку в глаза не видела. Но мне очень необходимо, чтобы меня звали те, кого я люблю. А ведь у меня подруга хорошая, она так шутит замечательно, соображает быстро, и красивая. Я даже удивлялась, что со мной такие дружат. И что теперь. Я как бы подруга еще, но у нее появились другие, и она с ними уедет потом на другую планету. Причем уедет действительно, она сама сообщила. Что делать – не знаю. Я понимала, что когда-нибудь этот момент наступит, но сейчас никакому голосу разума внимать не в силах. Несчастная Полина. Это так стыдно, фу.